Мы пытались припомнить, не было ли вчера или третьего дня каких-то недоразумений. Всё, однако, было как обычно – за исключением визита Человека со смущённым лицом, о котором мисс начисто забыла.

– А если не забыла? – предположил Борис. – Хотя, если и так, что с того? Я-то чем перед ней провинился?

Я уныло пожала плечами. Первый раз мы наблюдали мисс Мур в столь странном состоянии духа. В это время из детской раздался какой-то шум, что-то упало и видимо, разбилось. Послышался лепет Шурочки: «Мисс, простите, я нечаянно», затем гневные восклицания мисс по-английски… Мы заглянули в комнату и увидели пролитую воду и осколки: видимо, Шура забралась на стол, стащила оттуда чашку с водой, куда мы обмакивали кисточки, и разбила её.

Лицо мисс Мур исказилось гневом; она подскочила к Шурочке и сильно шлёпнула её. Та громко заплакала, вероятно, не столько от боли, сколько от испуга и обиды. Я бросилась было к ним, но Борис опередил меня. Он обнял рыдающую сестру, а я в этот самый момент была почти что согласна с Егоровной: мисс Мур не место в нашем семействе. Но когда я перевела взгляд на мисс, я увидела на лице её изумление, точно она не понимала, что происходит. Затем, как бы очнувшись, она опустилась рядом с Шурочкой на колени и прижала её к себе; к нам снова вернулась наша настоящая мисс Мур, добрая и терпеливая. «Не плачь, моя милая детка, сейчас всё исправим. Я не сержусь, не плачь!» – донеслось до меня.

Мир и на сей раз был восстановлен, а Борис смог убедиться, что дело всё же не в нём. Впрочем, нам от этого было не легче.

В тот день больше не случилось никаких особенных происшествий, кроме перебранки мисс Мур с учителем арифметики. Мы уже сидели за столом в довольно прохладной классной комнате, где был большой глобус, книги, учебники и доска для записей мелом. Мисс же намеревалась поправить огонь в печке и вышла отыскать кочергу – в это время учитель арифметики, близорукий и очень рассеянный, спеша на урок, столкнулся с ней в дверях.

Мы не особенно и удивились, когда в ответ на его извинения мисс разразилась руганью. Арифметик стоял же в полной растерянности; он также знал мисс Мур как чрезвычайно вежливую и тактичную особу. После урока Борис со вздохом обратился ко мне:

– А может быть, мисс больна? Ну, мигрень у неё или что там ещё?.. Не может же быть, что это она и вправду сердится! А уж когда она Шурочку…

Я перебила его:

– В том-то и дело, что не вправду! Она как будто и не помнит себя, а потом только осознаёт… Как будто это и не она была вовсе.

Позже мы всё-таки отправились на прогулку. Шурочку няня под каким-то предлогом оставила дома, а мисс не стала спорить. Она была тихой, вялой и задумчивой.

На этот раз мы пошли другой дорогой и, выйдя на Невский, повернули к Александровскому саду. Небо вдруг очистилось, и позади Адмиралтейского шпиля горел алым огнём холодный ноябрьский закат.

– Наверное, последний погожий вечер в этом году, – пробормотала я и поёжилась.

Мисс Мур ничего не ответила – она шла, точно во сне, глядя перед собой неподвижным взором. Борис многозначительно подтолкнул меня локтем – а я вдруг остановилась, поражаясь только сейчас пришедшей в голову мысли. То, что происходило с мисс, точь-в-точь походило на состояние «жертв» Человека со смущённым лицом. На них точно так же действовали вежливые слова извинения: все те люди начинали кипеть от ярости. А вот что с ними было потом, мы, разумеется, не знали.

Всю дорогу мы с братом обменивались мыслями по этому поводу и пришли к выводу, что в нынешнем поведении мисс повинен он, Человек со смущённым лицом. Только каким образом он сумел подействовать на неё и зачем? А главное, как теперь её от этого излечить?

Мы шёпотом, шаг за шагом, вспоминали встречи с нашим незнакомцем. Чиновника, молодую даму с ребёнком и няней, супружескую пару недалеко от Михайловского замка, женщину около памятника императору… Кучера, который ударил кнутом незнакомца, и его пассажиров. Не было ничего, что могло хоть как-то ответить на наши вопросы. Мы уже подходили к дверям нашей квартиры, когда Борис вдруг остановился и вскрикнул, будто его укололи булавкой.

– Вспомнил! Я тебе ещё за завтраком хотел сказать, ну а потом забыл за всем этим! Я вспомнил, где мы его видели раньше!

– Кого это? – с тревогой спросила я.

– Ну, того старичка в Летнем саду! Который не рассердился на Человека со смущённым лицом, а наоборот… Он же один только не рассердился, ты понимаешь?!

В моей душе шевельнулась какая-то неясная надежда. Вдруг этот старичок что-то знает и сможет помочь?

– Где мы его видели? Говори скорей! – заторопила я.

В это время мы уже вошли в переднюю. Мисс начала снимать перчатки и шляпку, по-прежнему молча и глядя куда-то в стену. В это время дверь из гостиной отворилась и на пороге возникла наша мама с весьма суровым выражением лица.

– Что происходит, мисс Мур? – строго спросила она.

Мы с братом скорым шагом двигались по улицам. Я сжимала руку Бориса и придерживала шляпку от ветра; лицо кололи холодные, острые крупинки снега, щёки покусывал мороз. Порывы ветра налетали с Невы; мы уже пересекали Троицкий мост и направлялись на Петербургскую сторону. По правде говоря, я чувствовала себя очень неуютно: мы ещё никогда не отправлялись на такие дальние прогулки без старших. Хотя Борис утверждал, что знает, куда идти, я была в этом вовсе не уверена и с беспокойством прикидывала, что будет нас ждать дома, если скрыть нашу выходку не удастся.

Вчера у нас едва не разразился скандал. Оказалось, пока мы с мисс Мур прогуливались, Егоровна всё-таки донесла маменьке о странном поведении гувернантки. Мама сперва даже не поверила, но Егоровна призвала в свидетели Шурочку, которая для своего возраста была довольно бойкой девочкой, хорошо говорила и прекрасно могла поведать о многих событиях. Сама же Егоровна кое-что даже и приукрасила, надеясь, наконец-то, сбросить мисс Мур с её пьедестала. Поэтому мама с нетерпением ждала, пока мы вернёмся, чтобы разобраться в «возмутительных поступках» гувернантки.

Мне стало ужасно жаль бедную мисс, тем более, что мы с братом уже убедились: она ни в чём не виновата. Но не могла же я пойти к маменьке и сказать: «Мисс Мур заколдовал какой-то проходимец, правда, мы не знаем, кто он. Поэтому мисс приходит в ярость всякий раз, когда слышит извинения, и вообще не помнит себя, а потом не ведает, что произошло». Разумеется, взрослые подумали бы, что мы играем в какую-то игру. И ещё – интуиция подсказывала мне, что родителей лучше вообще не вмешивать в историю Человека со смущённым лицом. Не знаю, почему я была в этом так уверена. Но даже вздумай я всё рассказать, мне бы, конечно, ни за что не поверили.

Мне очень хотелось как-то защитить мисс Мур; к счастью, она сама невольно помогла в этом. Мисс не пыталась оправдываться, вообще не говорила ни слова – она была очень бледна, казалась больной и бессмысленно смотрела на маму, точно не слыша обвинений в свой адрес. Это было настолько на неё не похоже, что маменька сменила гнев на милость.

– Уж не захворали ли вы? – спросила она. – Мне кажется, мисс, – вам нужен отдых.

Воспользовавшись удачным моментом, я подскочила к маме и зашептала ей, что мисс и правда ужасно плохо себя чувствует, на прогулке едва могла идти, и сегодняшние происшествия были потому лишь, что нашей гувернантке нездоровилось и она была не в силах сносить наши шалости так же спокойно и терпеливо, как обычно.

Слава Богу, мама, кажется, поверила. Она приказала горничной Поле помочь мисс лечь в постель и настояла, чтобы весь следующий день та посвятила отдыху. Мисс безучастно повиновалась, а маменька отправилась перерывать наши домашние снадобья и микстуры в поисках лучшего средства от мигрени. Мы же, таким образом, на весь следующий день оказались предоставлены сами себе.