Крышка оказалась незапертой, но Лёшка, наверное, не особенно этому радовался. Возможно, он думал, что она тоже закрыта, а может быть – просто не рассчитал силы, но последнее, что он увидел перед собой, была круглая чёрная пасть цистерны, безжалостно поглотившая его, и в следующий момент он очутился в кромешной тьме вниз головой. Беспорядочно дрыгая ногами, Лёшка попытался вылезти наружу, но вместо этого проваливался ещё глубже, пока полностью не погрузился в холодное и мокрое чрево цистерны. Пару секунд парень не мог определить, где верх, а где низ, но потом всё же смог принять подходящее положение: головой вверх.

Изнутри цистерна казалась гораздо больше, чем снаружи: уровень воды приходился парню практически по грудь, а спасительная дырка светилась где-то недосягаемо высоко.

– Вот и погулял, едрить твою черешню… – прошептал Лёшка, и его собственный голос в гулкой бочке звучал резко и неприятно.

Когда первый шок прошёл, парень решил оценить обстановку. Жидкость в цистерне была холодной, но ничем не пахла. Это было очень хорошей новостью. Значит, это действительно «поливалка», а не ассенизационный поезд. И никаких химикатов в воде тоже не было. Лёшка пошарил руками по бортам в надежде найти скобтрап, чтобы выбраться наружу. Но его не было. Точнее, были только «пеньки» от скоб, которые давным-давно спилили за ненадобностью: мало кто мог предположить, что однажды машинист в трезвом уме и твёрдой памяти окажется внутри бочки.

– Таааак… – Лёшка попытался мыслить логически. – Если этот поезд пришёл с ночной смены, значит, он никуда в ближайшее время не поедет. Ночное окно закончилось, и теперь если он куда-то отправится, то только вечером. Только бы на экипировку не поставили… Холодно, блин… И телефон утопил – никому не позвонишь… Позвонишь…

– Чёрт возьми! Брифинг! – почти закричал Алексей от отчаяния, которое почти сразу же сменилось надеждой, – Какого дьявола я тут делаю?!

«То есть, все в зале заседаний, а я в бочке? – думал Красавкин. – Интересно, хватится ли кто-нибудь меня?» За несколько минут нахождения в цистерне Лёшку несколько раз кидало то в жар, то в холод от чередующего страха, надежды, обиды на себя самого и попыток смотреть на всё со смехом. Но смеяться, когда ноги уже начали неметь от холода, а инспектор уже начал составлять приказ об объявлении выговора, как ни крути, весьма непросто.

Громов, к тому моменту возвратившийся в депо, быстрым шагом направлялся по коридору административного корпуса в сторону кабинета Стрельникова. Он уже догадывался, что его ждали и готовились задавать неловкие вопросы, и поэтому он мысленно репетировал ответы, чтобы не попасть впросак. Олег Михайлович пошёл в наступление уже с порога:

– Я так погляжу, вы уже без меня всё превосходно решили. Напрашивается вопрос: а зачем вообще я здесь?

– Отойдём, покурим, всё и обсудим, – негромко ответил Стрельникову Громов.

Олег Михайлович нахмурил лоб, а его тонкие губы сжались: предстоящая беседа явно не предвещала ничего хорошего. Помедлив пару секунд, он поднялся и, стараясь не привлекать внимания, последовал за инспектором. Они вышли в коридор, освещённый редкими лампочками, а затем спустились по лестнице в помещение депо. Громов огляделся, словно желая убедиться, что вокруг никого нет. Они неторопливым шагом двигались вдоль пустынных деповских канав. Звук их шагов, многократно повторяемый эхом на фоне необычной для этого места давящей тишины, становился жутким. Наконец, дойдя до самого дальнего пути, занятого служебными вагонами, Громов начал разговор:

– Вы понимаете, Олег Михайлович, что часики тикают? Метрополитен будет выполнять взятые обязательства?

– Во-первых, Валерий Геннадьевич, вы обращаетесь не по адресу, и я не уполномочен решать такие вопросы. Но моё личное мнение – нам невыгодно проводить пуск сейчас. Год уже скоро заканчивается, и если мы сейчас подпишем все документы, то на следующий год в бюджете не будет заложено расходов на строительство. Если вы попридержите запуск, то на следующий год мы получим деньги.

– Хороший подход, грамотный, – прокомментировал Громов. – Если вы ориентируетесь только на личную выгоду.

– И какая мне от этого выгода? Мне что, зарплату поднимут? Меня больше волнует то, что подвижной состав не готов.

Громов как будто ждал именно этого вопроса:

– А это уже тема для отдельного разговора, и хорошо, если между нами, а не в прокуратуре. Почему мы, заказчики, должны переплачивать за вагоны? И для чего эти сомнительные технические решения? Если вы отказались от проверенной отечественной техники, ждите поломки, происшествия…

– У любого происшествия, – возразил ему Стрельников. – Есть фамилия, имя и отчество. Знаете, кто это сказал? Каганович, нарком путей сообщения при Сталине.

Олегу Михайловичу не понравился тон, в котором Громов вёл беседу. От слащаво-угоднического он перешёл к резкому, даже агрессивному. Понятно, к чему клонил Громов. Однако Стрельников сдержался, стараясь не подавать признаков обиды или гнева. «Хорошо, пусть этот старый лис наступает. Поиграем по его правилам!» – подумал умудрённый жизненным опытом начальник депо.

– А как вы объясните, что мы вам, в том числе и вам лично, Валерий Геннадьевич, полгода звонили, а от вас ни хрюка, ни пука? А теперь вы нас торопите и обставляете ситуацию, как будто мы затягиваем приёмку!

– Вы опытный специалист, – продолжил Громов. – Разве вас не удивило состояние техники, которую вы получили? Она совершенно новая, но выглядит так, как будто ей пора на свалку. И проверки к вам зачастили.

– Вот если бы в марте-апреле эти проверки зачастили, то мы бы решили кучу проблем, которые вынуждены разгребать сейчас!

– Это ваши проблемы. Ваши, товарищ Стрельников.

– А вам от меня что нужно? – Стрельников повысил голос. – Лучше сразу скажите, с кем заключать контракт и кому платить откат? Вы же на это намекаете? Поздно пить боржоми!

– Поздно, не спорю. – Спокойно ответил инспектор. – Потому что уже завтра по плану начинается обкатка линии. Так что сегодня вечером жду у себя на столе акт о готовности сооружений и распечатки данных с путеизмерителя.

– Извините, конечно, но это невозможно. Система сигнализации и связи ещё не полностью смонтирована, наверняка есть нарушения геометрии тоннеля и пути. Это выяснится если не сейчас, то на обкатке! Что делать будете?

– Вы проведите проверку при помощи старого вагона, у него не такая чувствительная аппаратура, – предложил Громов, мысленно предположив, что именно ошибки в проектировке и строительстве стали причиной постоянных задержек.

– Какая аппаратура, там всё невооружённым глазом заметно!

– В любом случае, полученные данные будут подчищены.

Стрельников уже несколько раз жаловался, что метрополитен не готов, и до поры до времени ему удавалось убедить Пустовалова и администрацию города, что на доведение всего до ума нужны люди, нужны деньги, а главное – нужно время. А этого ресурса катастрофически не хватало, и всё чаще Олег Михайлович слышал в свой адрес обвинения в том, что он саботирует пуск метро.

– А если? … – почувствовав неладное, начал Стрельников.

– Обкатывать будут подопытные кролики, стажёры ваши. Если что-то случится, отмажемся легко. Они курсанты, мы за их действия ответственности не несём.

– То есть, вы предлагаете прикрываться молодыми специалистами и в случае чего просто сослаться на их неопытность?

– Извини, каждый спасает свою задницу как умеет, – Громов открыл скрипучую железную дверь и вышел на улицу. Сев на рассохшуюся деревянную скамейку рядом с табличкой «Место для курения», он достал сигарету из пачки, потянулся за зажигалкой и, несколько секунд пошарив по карманам, недовольно проворчал:

– Чёрт! Опять зажигалку где-то посеял. Второй раз за неделю!

Стрельников протянул ему коробок спичек.

– Никто ничего не узнает, – продолжил Громов, затянувшись едким дымом. – Завтра попрошу курсантов оформить страховку и дать подписку о неразглашении. И желательно всё сделать без лишних глаз и ушей. Сказать-то можно всё, что угодно, а вот если написано…