Она замолчала, словно больше не считала нужным объяснять еще что-то.

– И ты не собиралась упомянуть об этом пораньше? Например, с самого начала, когда я согласилась? Что сказал Колин, когда ты сообщила ему?

Арабелла не отрываясь смотрела перед собой на дорогу и хранила молчание.

– Серьезно? Ты не сказала ему, что это буду я?

– Сказала, что внештатный журналист, которого я наняла для интервью с мисс Дюбо, остановится в свободной спальне на пару недель. Он совершенно не возражал.

– Но ты не сказала ему, что это буду я.

Она покачала головой.

– К слову не пришлось.

– А представь, что он не знает, что приедет кто-то знакомый с его университетских времен.

Я закатила глаза, хоть она и не могла меня увидеть.

Она слегка ссутулилась под своим костюмом с леопардовым принтом.

– Просто мисс Дюбо очень настаивала, чтобы ты пожила с ней, и было бы сложновато просить Колина съехать. Всего пара недель – может, чуть больше, если захочешь остаться. Уверена, вы сможете обойтись без конфликтов столько времени.

Я прижалась головой к спинке сиденья и на секунду закрыла глаза.

– Надеюсь, он меня не вспомнит. Я даже не думала о нем ни разу за последние семь лет. – Это была не совсем правда, но я не собиралась говорить об этом Арабелле. Она обладала настолько буйным воображением, что сочиняла истории там, где их не существовало. Я всегда ей говорила, что роль редактора ей не подходит и вместо этого ей нужно писать детективные истории в стиле «ретро».

– Значит, Колин понятия не имеет, что я вот-вот появлюсь у него в дверях?

– Вот сюрприз будет, да? – проговорила она.

Я выразительно покачала головой.

– Нет. Это будет катастрофа. Мне кажется, он недолюбливает американцев. Или, может, южан.

Арабелла рассмеялась.

– Не тупи. Мисс Дюбо – тоже южанка, не забывай, и Колин ее обожает.

Мне не хотелось признавать, что я заинтригована этой долгожительницей-южанкой и тем, что мы с ней состоим в дальнем родстве и встретимся впервые в Лондоне. Мне не хотелось знать, что Колин обожает ее и зовет бабушкой. Мне хотелось повернуть обратно в аэропорт и вернуться в свою стабильную, скупую на события жизнь, которую я себе создала в Нью-Йорке, следуя по стопам тети Кэсси. Несмотря на то, что она работала в рекламном бизнесе, а я была внештатным журналистом, мы обе смахнули со своих туфель красную глину маленького городка в Джорджии, чтобы начать новые жизни в большом городе. Она протянула десять лет, а я имела твердое намерение побить ее рекорд.

Арабелла повернулась ко мне, ухмыляясь.

– Забавно будет.

– Или нет, – предположила я, но мои слова поглотил внезапный порыв ветра, когда Арабелла нажала на педаль газа, и маленькая машина, набрав скорость, с шумом помчала нас по шоссе.

Я закрыла глаза, вдыхая запах собачьего дыхания и шерсти, пока ветер хлестал меня по лицу. Не имело значения, насколько ужасной могла стать поездка до Лондона с моей подругой за рулем; она бледнела в сравнении с реакцией Колина Элиота на мое появление у него в дверях.

Когда мы пересекли городскую черту и из-за плотного уличного движения пришлось сбросить скорость, я ослабила хватку на дверной ручке. Всклокоченные ветром волосы Арабеллы походили на стальную стружку, а Джордж выглядел так, словно его наэлектризовали.

Арабелла протянула руку к большой сумке, стоявшей у моих ног, и вынула оттуда шейный платок «Эрме». Элегантно повязав им волосы, она произнесла:

– Маме Колина, тете Пенелопе, не терпится познакомиться с тобой. Мне кажется, она немного волнуется из-за того, что ты будешь жить с мисс Дюбо, но я заверила ее, что хорошо тебя знаю и что ты порядочная и добрая. Это ее, естественно, успокоило, но рано или поздно нам придется нанести ей визит.

– Конечно, – проговорила я.

Несмотря на то, что видела их лишь издалека, я смутно помнила, что семь лет назад родители Колина показались мне пожилыми – минимум на десять-пятнадцать лет старше родителей моих друзей, с которыми я общалась дома и в колледже. Колин был единственным ребенком, и его мама часто присылала ему посылки с витаминами, шарфами и толстыми носками, как будто он в отсутствие родителей забывал, как о себе заботиться. Я вспомнила, как смеялась, в первый раз увидев эту большую коробку, как сказала Колину, что была одной из шестерых детей и за обеденным столом в моей семье всегда выживал наиболее приспособленный. Я могла слегка приукрасить историю и рассказать ему, что иногда проливалась кровь и половина из нас теряли зубы в этих стычках.

Это все было неправдой – уж точно не с тем количеством еды, которую моя двоюродная бабушка Люсинда выставляла на стол, – но я редко получала посылки. Я вовсе не винила в этом отца или Сьюзан; у них имелось еще пятеро детей, о которых нужно было заботиться. Но глядя на носки и вязаные шарфы Колина, я ощущала возвращение старой горечи, которую я сложила и упаковала, прикрыв толстым слоем отрицания и долгих лет отсутствия. А еще я ощущала злость из-за того, что он мог пренебрегать заботой и любовью своей мамы.

Арабелла снизила скорость и, не включая поворотника, свернула на мощеную дорожку между железными воротами и внушительным многоэтажным зданием из песчаника времен Эдуардов с множеством входов. Очаровательные карнизы окантовывали линию крыши, как глазурь на торте. Высматривая место для парковки, Арабелла пробормотала:

– Обычно Колин занимает парковочное место бабушки, так как у нее нет машины. Но он сказал, что оставит его сегодня мне. – Она побарабанила длинным красным ногтем по рулю. – Нужно только вспомнить, где оно.

Я взяла рюкзак и выглянула наружу.

– Красивое здание.

Арабелла кивнула.

– Его называют Домом Харли, – произнесла она, повернув слишком резко и ударив бордюр. – Его построили в тысяча девятьсот третьем для ирландских слуг, которые работали в больших домах поблизости. – Она переместила машину подальше от бордюра. На тротуаре на безопасном расстоянии от нас остановился мужчина с собакой. – Забавно, да? Через несколько десятилетий он стал домом для многих ВИП-персон – вроде киношников, писателей. Кит Ричардс и Мик Джаггер однажды тут жили. И Джоан Коллинз, актриса. – Она ударила по тормозам, остановившись прямо перед черным «Ягуаром», выезжавшим с парковочного места, и мне пришлось прикусить губу. – Теперь он в основном заселен американскими эмигрантами и залетными русскими олигархами. – Она начала сдавать задом на парковочное место вдоль бордюра, едва протискиваясь между двух других машин. Я затаила дыхание, словно это могло помочь подруге. – Я очень надеюсь, что место правильное – не уверена, что смогу повторить такое еще раз.

Удовлетворенная тем, как припарковалась, она заглушила двигатель и повернулась, чтобы потрепать Джорджа за ушами.

– Тетя Прешес раньше жила в этой квартире, в начале тридцатых, до войны – уверена, она тебе расскажет. Мэрилебон тогда считался не таким фешенебельным районом, но он всегда имел идеальное расположение – близко к магазинам и ресторанам. И к Риджентс-Парку, естественно.

Арабелла отстегнула ремень безопасности.

– Прешес? – спросила я. – Судя по генеалогическому древу моей сестры, ее зовут Жанна Дюбо.

– Ой, извини, я думала, что уже объяснила. Прешес – прозвище мисс Дюбо. Ее настоящее имя Жанна. Рассказывают, что, когда она родилась, медсестра взглянула на нее и сказала, что она прелестна [4]. С тех пор ее все так и называли. Мне кажется, это довольно мило.

– Для ребенка – да, но я представить себе не могу, что буду называть старую женщину Прешес.

– Ты только не…

– …Называй ее старой, – закончила я. – Я помню. Просто будет сложно употреблять ее прозвище. Хотя, если подумать, я росла с Милашкой и Вонючкой, так что может быть, это будет не так сложно, как показалось поначалу.

Арабелла искоса взглянула на меня. Достав чемодан из багажника, я проследовала за ней и Джорджем ко второму входу и поднялась по широкому лестничному пролету, ведущему к двум полированным застекленным дверям темного дерева. Они располагались под широкой аркой между двух ионических колонн из крапчатого мрамора. Когда мы подошли ближе, из дверей вышел высокий мужчина.