Неужели это конец? — спрашивает разум у души. Но оно молчит, словно отвергая попытки на исцеление. — Неужели умереть? Позор и скандал оторвали от нее все счастье, в том числе и тело от души, тогда и придет время сомкнуть глаза, а пока надо ждать и каяться. Зайтун забралась на топчан и легла скрутившись клубочком. Она понимает маму, хотя не понимает в чем. Одинокая луна светит им обоим разглаживая напряженные взгляды и Зайтун смотрит на таинственные впадины серебряного диска как на поддельный волшебный шар. В нем нет ничего что так прежде притягивало ее воображение. Отныне она не верит в волшебство. Всё куда-то исчезло, испарилось как дымка спокойного дня. Ее мышление изменились, как и чувства ее родителей. И что-то угасает внутри, это уходит детство.

— Закрой кран.

— Что?

Зайтун оборачивается.

— Ты уже целый час моешь руки.

Холодные прикосновение воды прекращаются. Зайтун вытирает руки и идет к выходу.

— А сейчас куда?

— К отцу.

Мать замирает на месте и не в силах что-либо сказать вздрагивает от хлопка входной двери.

Одна рука прижата к сердцу в другой пакет с фруктами. Зайтун медленно направляется к двери и останавливается. Вопреки всему она боится. Отрывает руку от сердца и ставит на дверную ручку, но тут же убирает.

Она несколько раз собиралась навестить отца, но возможно это незаживающая рана детских воспоминаний останавливает её на пол пути. Отходит от двери и снова подходит. Руки трясутся в нерешительности. Голова набита пиками мыслей. Внутреннее сопротивление сильнее совести. Она никогда не обвиняла его, но крохотная обида всё же таится в уголке подсознания. Эта обида за любовь, за расставание, за то что он дал им уйти. Она делает шаг в сторону и распахивает двери. Секунду все молчат, не зная, что сказать, не зная, как вести себя при этой холодной встрече. Но вдруг из глубины мрачной комнаты появляется тонкая фигура. Эта его жена. Точнее сказать ненависть Зайтун. Та кто украла его не оставив им шанса на возвращение. Но иногда ненависть помогает быть сильней. Она подходит к кровати отца делая вид, что не замечает высокую худощавую женщину. Постаревший Бахром полулежа смотрит на нее. Он сильно изменился. Когда-то густые черные волосы превратились в бесцветные редкие соломки. Лицо покрыто маской морщин, губы совсем потеряли мягкость, а глаза, боже, какие потухшие волнительно бегают в тесном пространстве. Но ничто не может быть лучше чем объятия родных. Лишь одно ее прикосновение и уже старый немощный человек вдохновлен силой. Зайтун усаживается напротив него и смотрит в эти угасшие глаза.

— Как ты папа?

Старик не сразу узнал ее, но родной голос он всегда помнит.

— Это ты Мариям?

— Нет, это Зайтун. Ты помнишь меня?

— Зайтун… дочурка где ты была столько времени, я так скучал.

— Прости папа. Я тоже.

Слезы катятся по щекам и капают на его сморщенные руки. Ему не приятно и он вытирает ладонь о простыню. Но Зайтун не обижается. Удивительно, но все обиды куда-то исчезли. Немощное состояние шестидесяти четырех летнего мужчины ранит молодое сердце. Она не знает что сказать, а он молчит. Женщина уставши неохотно следит за ними. И судя по ее спокойным движениям она не против их встречи. А Зайтун так боялась этой встречи. Как же люди часто ошибаются. Мариям оказалась намного человечней. Простила его как только узнала про болезнь и вот уже год навещает каждые выходные. Зайтун ставит его любимые персики на столик и тихонечко подходит к Ситоре.

— Что говорят врачи?

— Осталось очень мало времени. Но ты правильно сделала что пришла. Он часто вспоминал тебя.

Слезы накапливаются в горле. Но Зайтун с трудом делает вздох и проглатывает их. Как же она была глупа. Жизнь как река утекает стремительно и если построит барьер можно остановить поток, а она этого не сделала. Возвращается к отцу и садится на краешек кровати. Я больше не оставлю тебя.

Старик смотрит на нее, по-детски, хлопая глазами и мучительно произносит.

— Извини за всё.

— О нет, ты не в чем не виноват. Я теперь понимаю ты был молод, мама тоже. Это жизнь, ты ревновал, она любила сильнее.

— Столько лет я ни разу не захотел увидеть вас.

— Всё теперь в прошлом. Сейчас мы снова вместе. Хочешь мы завтра устроим тебе прогулку?

Зайтун поднимает взгляд и умоляюще смотрит на Ситору.

— Он не перенесет.

— Я отвезу его на своей машине.

— Лучше не стоит.

Старик медленно поднимает трясущуюся руку и ставит на голову дочери.

— Почему твои глаза такие печальные?

Зайтун опускает взгляд.

— Долго рассказывать, у нас не так уж много времени.

— Это верно, но я хочу услышать про твою жизнь.

— Я закончила университет как ты хотел. Помнишь, как ты мечтал о продолжение династии.

— Этот университет свел вашу маму с одним самодуром.

— Ничего подобного. Он был принцем.

— Он был…

— Ещё у меня отличная работа, хорошая квартира и много друзей.

— А любовь?

— Моя жизнь переполнена любовью. Ты меня любишь, мама, сестренка, племянник.

— Ты несчастна?

Зайтун вытирает глаза.

— Что ты, разве может человек быть несчастным обладая столькими любящими сердцами.

— Я люблю Ситору, но тогда я совершил ужасную ошибку оставив вашу маму. Я должен был бороться за нее, за своих прекрасных детей. Видишь как теперь расплачиваюсь? Не совершай моей ошибки дочка, борись за счастье.

Слова которых она так ждала от матери раздаются в ушах как благословляющее эхо и всё меняется. Это знак. Она рада что решилась навестить отца. Если бы она сомневалась дальше — то не было бы этих слов, этого взгляда, признаний и улыбок.

Зайтун обнимает отца и отвечает.

— Я буду бороться. Я обещаю.

Монитор начинает пищать под крепким натиском долгожданных объятий и Ситора бросается к ним.

— Ты его придушишь!

Но Бахром счастлив умереть в объятиях дочери.

— Навещай меня каждый день, — говорит он откашливаясь и улыбаясь как ребенок.

— Отныне никаких расставаний. Что ты хочешь, чтобы я привезла тебе завтра?

— Мариям рассказывала про твоего жениха. Но почему-то ты не говоришь о нем, а я хочу его увидеть, поговорить, дать наставлений на будущее.

— А ты всё тот же восточный мудрец, — шутит Зайтун пряча растерянный взгляд за широкой улыбкой.

— В нашей семье все благословляли старших зятьев и передавали им одну тайну после которого те никогда не бросали дочерей из рода Бахром.

— Но папа, Саид житель мегаполиса и не верит во все эти древние традиции. Ты лучше скажи эти слова мне, а я передам ему.

— Я знаю, что мне осталось не долго, поэтому хочу сделать хоть что-то для тебя.

— Ты еще проживешь минимум десять лет.

Старик улыбается

— Не надо. Я знаю правду.

Зайтун смотрит на Ситору, та кивает.

— Хорошо, если это для тебя так важно, то он будет здесь.

Старик устало закрывает глаза и монитор показывает убавление сердечных ритмов.

— Теперь я спокоен.

— Ему надо отдохнуть, — говорит Ситора подходя к ним.

— Да конечно.

Зайтун целует руку отца и медленно встает.

Дождь бьет по щекам. Город перестал казаться шумным. Она проходит на желтом, пробираясь сквозь толпу вечно куда-то спешащих людей, но всё изменилось. Кажется что она в пустыне. Отталкивается плечами освобождая себе дорогу, но это ее тело — привыкшее к трафику безумного мегаполиса, а разум находиться где-то за пределами реальности и пытается разобраться в чувствах. Понять в чем дело. Долгожданная встреча не принесла облегчения. Это ясно как божий день. Сердце ужасно боится. Неужели разговора с Саидом? Нет этого она не боится. Новой потери? Да вот чего она боится. Она не выдержит потери во второй раз. Это не в ее силах. И спрятавшиеся мысли в темных глубинах сознания выплывают наружу. Лучше умереть самой чем видеть его в холодной земле. Улица остается позади. Зайтун входит в автобус. Только — только она хотела изменить всё, но похоже судьбу невозможно перехитрить. А эта Ситора такая вялая, словно не хочет его лечить. Надо поговорить с врачами самой, — думает провожая взглядом ряд темным полос на бесконечной стене. Пару северян перешептываясь на своем диалекте тщательно сверлят ее взглядами. Раньше Зайтун улыбалась таким мимолетным взглядам в своей жизни, а сейчас тошно.