На Марсе всегда не хватало тепла. Точнее, денег на отопление всегда оказывалось намного меньше, чем надо. Все, кроме немногочисленной элиты, жили в одном из трех режимов: прохладно/холодно/умираю от мороза. Марсианский дресс-код предполагал укутывание во всех его мыслимых видах и сортах, включая укутывание в пиджаки с электрообогревом. Но две посетительницы галереи нагло щеголяли полунаготой. «Мы – триумф воли! – сообщали их тела. – Мы – красота и дерзость, господствующие над глупой физиологией».

Прозрачный купол открывал двум женщинам вид на марсианскую пустыню – ржавую, изъеденную ветрами, расточенную трещинами во всех направлениях, объявившую на три недели вперед гладиаторские бои песчаных бурь. Пески бесновались в низинах, а на голых холмах болтами бесчисленных антенн косо крепилось тусклое небо. Белый маячок солнца едва пробивал бурую копоть небосвода, неровно вспоротую серпиком Фобоса.

Спутницы держались за руки.

– Береги себя, Эм. Как знать, возможно, ты их недооцениваешь, – произнесла брюнетка, повернувшись к собеседнице и легонько приобняв ее.

– Я? Аглая… прости, я помню, что ты не любишь своего полного имени… Ла, милая, лунное дитя, ты ведь любишь подарки?

В ответ раздалось негромкое мяуканье.

– Красивые, дорогие подарки, Ла?

Мяуканье сделалось громче.

– Так вот, насчет подарков у нас с тобой три варианта. Вариант первый: я никуда не иду, ничем не рискую, хотя, признаться, ну какой риск с этими жалкими идиотами? Самцы же… В этом случае у меня еще довольно долго не будет достаточно средств для того, чтобы сделать тебе достойный подарок. Во втором варианте – это если я просто немного поработаю и получу за это много денег – подарок появится сейчас же, как только я вернусь. Ну а в третьем случае…

– Это если ты их всех там загрызешь, милая Эм, и заберешь всю их добычу себе… – промурлыкали шортики-и-беретик.

– Ты отлично понимаешь меня, моя радость… В третьем случае подарков будет много и сыпаться с неба они будут долго. Что скажешь, милая?

Ла крепко обняла бедра спутницы, поцеловала её в живот и ответила:

– Ты – моя госпожа, Марго. Никогда и никому я не хотела бы принадлежать, кроме тебя… Ты – лучшее изо всего, что когда-либо случалось в моей жизни. Я – твое имущество. Владей мною, могущественная госпожа.

Бодибилдерша с восторгом подбросила ее в воздух.

– Послушай, милая… я ведь не просто так рассказал тебе об этом деле. Ты девочка ловкая, смышленая, ты ведь уже поняла, что мне понадобится не доход с продажи, а сами вещи, которые мы добудем из бункера… притом я уверен, что без хабара не останемся. Мне потребуется твоя помощь, и в накладе ты не останешься. Как ты понимаешь, весь риск на мне.

Окна их отеля выходили на главный проспект Нью-Филадельфии. Напротив, метрах в пятидесяти, над входом в Директорат графства Орфей сверкала и переливалась всеми огнями неона огромная эмблема Женевской Федерации: хоровод из множества черных звезд на фоне чередующихся белых и красных горизонтальных полос. Облака марсианской пыли, поднятой сезонными бурями, проплывали над проспектом, возносясь на высоту первых двух полосок, отчего полоски эти слегка «плыли».

В номере было тепло. Изнеженный землянин полулежал на постели во фраке Адама, откинувшись на высокие подушки из настоящего, совершенно не экологичного пуха.

Он много всего мог себе позволить: тепло, президентский номер, костюм от Ходырева, шляпу от Маркуса, трость с литым набалдашником из электра, дорогую завивку и еще более дорогую окраску волос в аспидно-антрацитовый колер, тело спортсмена с рельефной мускулатурой, создававшей правильный фон клочьям седины на плечах и на груди, настоящий чай с Земли, давно остывший в его фарфоровой чашке и давно выпитый собеседницей из ее чашки. И кстати, такую собеседницу он тоже мог себе позволить…

На ногах у него лежала женщина с телом девочки и грудью палеолитической венеры, с черным пожаром на голове и плотно облегающей крупнозвенной цепью на шее. Между звеньями спереди крепилась серебряная позолоченная табличка с черненой надписью «Дрянь, которая тебя погубит».

– Подарочки? – осведомилась женщина, потягиваясь и взмурлыкивая, словно сонная кошка.

Ее собеседник коротко хохотнул.

– Сударыня, ты ведь уже взрослая… Какие, Ла, подарочки? Ох, Аглая, прости, ты ведь любишь, когда тебя называют полным именем… Так вот – какие подарочки? Хорошие деньги. Если ты в деле, ма шери, мы можем договориться. Твой сеньор тебя не обидит, и конечно…

…Тут ему на инфобраслет пришел звонок. Он моментально переключил на микрофон, вживленный в ухо.

«Виктория-Августа… как некстати…»

– Приве-е-е-ет. Не очень. Именно что минутка. Даже полминутки. Чуть погодя. Нет, не сегодня. Может быть, завтра. Заячка, да я такой, как обычно. Нормальный… Я говорю, вполне нормальный… И всё у меня нормально. Конечно, очень рад тебя слышать. Как договорились. Совершенно не опасно. Ты мне веришь? Ну а если даже и есть малю-у-у-усенькая опасность, разве это остановит мою отважную Артемиду? Вот и славно. Я говорю, вот и славно, очень хорошо. Я? Ни с кем. Даже не думай… Ну всё! Пламенное безе, мой католический агнец! Прекрасных грез.

«Она даже из Дублина в мой Петербург собирается переселиться, этакое чудо в перьях… от спорта отказалась… а не звонить, когда не позволено, все никак не научится… Надо же, до какой степени…»

– Браннер, зачем тебе эта овца?

«Началось».

Она смотрела на него сверху вниз, вроде бы улыбаясь, но улыбались только губы. Браннер решил ответить ей серьезно и сказать ровно столько, сколько можно сказать:

– Милая, когда мы будем уходить, нам понадобится то, что в детективах называют операцией прикрытия. А для этого лучше всего подходит человек, который готов ради тебя сделать все, что угодно.

Помолчав с полминуты, она задумчиво ответила:

– Ради тебя.

– Что?

– Ради тебя, Бранни. Только ради тебя.

Девчонка, кажется, начинала показывать характер. Притом именно в тот момент, когда от нее кое-что зависело. Он попытался уйти от невысказанного вопроса легко, не блоком, а финтом:

– Я не хочу ее. Ты лучше всех, ты само великолепие, я ни на кого не хочу тебя менять.

Заглянул ей в глаза. Там все еще холодно.

– Я не испытываю к ней никаких чувств.

Кажется, для женщин это важно. Да, точно, для них это почему-то важно. И никогда никому из них нельзя говорить, что та, вторая, нелепая, бывшая, сумасшедшая, неопрятная, не имеющая представления о стиле, та, о которой сейчас просто вспоминаешь со смехом (как вариант – с омерзением), так вот, та самая хрюшка превосходно подходит тебе в качестве резервного варианта. И, может, не так-то она и плоха, просто в данный конкретный момент ей самое время побыть на втором плане. Не только потому, что ее объятия однажды стали слишком навязчивыми, но и, что, безусловно, важнее, еще и в интересах дела. Поскольку хорошо организованная операция прикрытия – полуспеха, когда имеешь дело с миром черных поисковиков.

Но эта, Аглая, злая, умная, ловкая, превосходная любовница, то ли что-то поняла, то ли просто подумывала, не создать ли ей пунктик, на который в будущем можно будет вовремя обижаться, – словом, долго молчала и сверлила его хорошо промороженным взглядом. А потом процедила:

– Но если вдруг обстоятельства изменятся…

О, так много понимать – это дерзость. А с дерзкими девочками разговаривают иначе.

– Милая, я сам себе хозяин, ты сама себе хозяйка. Хочешь быть со мной – будь, не хочешь – твое дело. Со мной хорошо, горячо и прибыльно, ты знаешь. Но я сам себе хозяин, а ты сама себе хозяйка. Это понятно?

Она стремительно изогнулась, и вот уже обнимает его крепко и шепчет, уткнувшись носом в пупок:

– О, нет… Ты мой господин… Ты мой хозяин… Ты мой сеньор… Никогда и никому я не хотела бы принадлежать, кроме тебя… Ты – лучшее изо всего, что когда-либо случалось в моей жизни. Я – твое имущество. Твоя власть надо мной безгранична. Владей мною, бери меня… Можешь водить меня на цепи, я просто ком плоти, плавящийся от твоей ласки…