Самое большое омерзение в Англии у Мэтью вызывали жуткая антисанитария и отсутствие каких-либо элементарных удобств, к которым привык каждый житель XXI века. Ходить грязным ему тоже претило, но когда он увидел, что за водой надо отстоять у колонки в очереди на морозе, потом дотащить ведра на своем горбе домой, а затем эта вода еще непременно кому-то понадобится из домашних – на стирку, готовку или просто попить, стремление мальчика мыться каждый день изрядно поутихло. Он и дома-то не слишком любил залезать в душ, как все мальчишки, а тут и подавно – очень скоро он оброс такой же грязью, как и остальные дети, и стал от них неотличим. Только его странные манеры, акцент и смешные предложения, которые он строил без знания английской грамматики, выдавали в нем чужака, но его выдумки и игры, которые он изобретал (хотя попросту «заимствовал» из своего времени), очень скоро расположили к нему всех детей в округе.
Но потом и ему пришлось отрабатывать свой хлеб. Ему было уже 13 лет, и по меркам викторианской Англии он мог считаться почти мужчиной, который был обязан помогать семье деньгами. Мэтью в жизни никогда не работал и не знал, что кроме школы есть еще такие вещи, как бегать туда-сюда по делам, помогать взрослым, красть у взрослых, а также обманывать взрослых, когда тебе это нужно. Однако большой доход мелкое воровство не давало, да и было сопряжено с некоторыми трудностями (владельцы кошельков не слишком горели желанием с ними расставаться). Поэтому мальчик вызвался помогать мистеру Никсону на омнибусе, и очень вскоре на него стали полагаться больше, чем на самого мужчину, который мог проспать, пропить или попросту свалиться пьяным с повозки. Но на жалованье мальчика довольно долго не брали – пока ему не исполнилось 15 лет, и он достаточно не подрос, чтобы уметь самостоятельно удержать лошадь. С лошадьми он общий язык нашел даже слишком быстро для мальчика из будущего. Иногда он ходил в школу при церкви вместе с Лиззи, но программа казалась ему невероятно отсталой, да и английский он гораздо быстрее изучал на улицах, чем по Библии.
Словом, быть подростком в Англии XIX века и быть подростком России XXI века – эти две непохожие жизни хоть и не скоро, но впрочем, все равно довольно быстро срослись в единое целое. Чем старше мальчик становился, тем чаще ловил себя на мысли, что начинает забывать родной язык, поэтому завел себе привычку (совершенно дурную по мнению Никсонов) вставлять в разговоры с другими то одно, то другое непонятное для них русское словечко.
И при всем при этом он ни на секунду не забывал о доме. Единственная связь с домом – серебряное змеиное кольцо – навсегда поселилось на шнурке у него на груди, и никто, ни одна живая душа не могли у него его отнять. Однажды мистер Никсон хотел пропить серебряную вещицу, считая, что так вполне можно компенсировать все то, что Мэтью наел в их доме, но мальчик вцепился в кольцо мертвой хваткой и не отпускал, брыкаясь и кусаясь (он тогда не слишком хорошо говорил и потому не мог выразить словами, впрочем, его действия говорили сами за себя). Мужчине пришлось с руганью оставить его в покое, но после этого никто не осмеливался покушаться на подвеску.
Это кольцо было довольно большим по размеру, оно с трудом умещалось целиком в детской руке. Когда он только попал в этот мир, мальчик постоянно вертел, крутил, сжимал ее, шептал подвеске слова, пытаясь на манер Али-бабы открыть «пещеру» в тайное место, он выходил к месту, откуда прибыл и вставал в позы рейнджера, джедая, супермена и во все ему известные, но ничего не помогало: окно, казалось, закрылось навсегда. Он пробовал нагревать и, напротив, охлаждать змею, пробовал шипеть на нее, подражая Гарри Поттеру, в сердцах бросал ее на землю и топтал, а потом в порыве гнева и вовсе порывался выкинуть в сточную канаву, но каждый раз смиренно убирал обратно за пазуху. Словом, он сделал все, что мог придумать, с подвеской, а когда это не помогло – продел сквозь кольцо шнурок и стал носить на шее в напоминание самому себе, что у него есть дом где-то спустя 170 лет.
Он бы никогда и не подумал, что будет так скучать по дому, да и могут ли мальчишки в его возрасте серьезно задумываться на эти темы? Но тем не менее он скучал: по маме, по родному двору и футбольному полю, даже по школе и – о, боже! – глупом Никите.
Первоначальный шок от викторианской Англии (совсем не похожей на туманный Альбион Шерлока Холмса, который он обожал по книгам) проходил долго, но и он в коне концов прошел, оставив после себя легкое разочарование и желание выжить любой ценой. Жить-то как-то дальше надо? Ко всему-то подлец-человек привыкает, вот и он в конце концов тоже привык.
Итак, 6 лет спустя по рекомендации союза кучеров, где он околачивался все это время, а потом и вовсе работал, его пристроили в хороший и довольно богатый дом мистера Зонко, который держал прислугу и жил недалеко от Ковент-Гардена, что было с одной стороны чрезвычайно удобно (близость рынка и всевозможных таверн и магазинов), а с другой – довольно эксцентрично (мало кто хотел селиться так близко от квартала красных фонарей). Впрочем, это как нельзя кстати укладывалось в образ самого Роберта Зонко – от его странной зарубежной фамилии, доставшейся от деда-колониста из Испании, до любви ко всяким странным безделушкам и людям. Возможно, именно поэтому он с такой охотой нанял Мэтью.
Юноша долго не мог понять, где же он слышал эту фамилию, а потом наконец вспомнил – все в том же Гарри Поттере, так назывался магазин близнецов Уизли. Вообще сага о мальчике, который выжил, очень ему нравилась, но, к сожалению, в конце XIX века ее еще, конечно, не написали, так что все истории теперь жили только в его голове. Фамилия Зонко не слишком соответствовала его работодателю, вернее сказать, юноша представлял бы этого человека иначе, если бы ему назвали фамилию. Мистер Зонко не был склонен к проделкам и шуткам, он был все-таки довольно серьезным мужчиной, который имел какую-то должность в парламенте и связи со всеми в Лондоне.
Как можно отметить, поскольку книги Мэтью в детстве выбирал соответствующие, на месте его прежних знакомцев никто бы не удивился, узнав, что того занесло в Англию. Впрочем, от веры в волшебство и гениальных сыщиков мало что осталось через 8 лет, зато он сам стал первоклассным жуликом.
В те времена чтобы выжить, если ты бедняк без роду и племени (а в случае Мэтью – даже без «прошлого»), да к тому же приблудный сирота, волей-неволей приходилось идти на кражу. И Мэтью немало в этом преуспел – срезать на бегу чужие кошельки в толпе на Ковент-Гарден или выпрашивать монетку своей умильной моськой у какой-нибудь усталой проститутки – с подобным мастерством мальчик ознакомился довольно быстро. Его моральные устои от этого ничуть не страдали, ум мальчишки действовал очень гибко – ведь, допустим, если он умрет, кто же отправится домой к его родителям в Россию? Получается нехорошо. А тому толстосуму лишняя монета карман точно жмет.
Миссис Никсон воровства не одобряла, зато одобрял мистер Никсон. Девочки почти никогда не крали, а вот мальчишки этим промышляли часто. У них была целая команда голодранцев – с подачи Мэтью они называли себя бандой Оливера Твиста. За хороший улов порой можно было получить от мистера Никсона и дружеское похлопывание по голове. Несмотря на это, в первые годы своего пребывания в Англии мальчик все равно боролся с собой, когда разговор заходил о воровстве. Ведь его учили не брать чужое ни под каким предлогом. Однако оказалось, что голодать ему не нравилось намного больше. А на один худой кошелек семья могла жить неделю, или же два дня мог пить мистер Никсон. Еще неизвестно, что из этого было лучше, ведь когда мужчины не бывало дома, там царил мир и покой, а уж кому это не понравится – много лучше, чем громкий храп и ругательства.
Честный труд мальчика все же привлекал больше, поэтому он и напросился подменять отца семейства на омнибусе и немало преуспел в этом, как можно заметить.
Итак, уже почти два года Мэтью работал у Зонко, у него же и жил в комнатке при конюшне, деля ее вместе с конюхом. Мистер Зонко был ни то лордом, ни то графом, ни то еще просто парламентарием, поспевал всюду и был вхож во все места (даже в те, где ему не слишком были рады). Недоброжелателей у Зонко было порядочно – его экстравагантные идеи не пользовались большой популярностью в высшем обществе, а страсть к вычурным вещицам делала его похожим на сороку – не проходило и дня, чтобы прислуга не спотыкалась о какую-то статуэтку или этажерку и не ругала хозяина про себя.
