Лилия-Мария поднялась в фиакр вместе с г-жой Серафен, которая приказала кучеру ехать в Батиньоль и высадить их у заставы.

Короткая проселочная дорога вела от этого места почти прямо к берегу Сены, неподалеку от острова Черпальщика.

Лилия-Мария не знала Парижа и потому не могла заметить, что экипаж ехал по совсем другой дороге, чем та, что вела к заставе Сен-Дени. Только когда фиакр остановился в Батиньоле, она сказала г-же Серафен, предложившей ей выйти из экипажа:

– Но мне кажется, сударыня, что это не та дорога, что ведет в Букеваль… А потом, как же мы дойдем пешком отсюда до фермы?

– Я только одно могу вам сказать, милая барышня, – с напускной сердечностью ответила экономка нотариуса. – Я выполняю распоряжения ваших благодетелей… и вы их очень огорчите, если не решитесь последовать за мною.

– О, сударыня, не думайте так, пожалуйста! – воскликнула Певунья. – Вы посланы ими, и я не вправе ни о чем вас спрашивать… Я слепо пойду вслед за вами; вы мне только скажите, хорошо ли себя чувствует госпожа Жорж?

– Как нельзя лучше!

– А господин Родольф?

– Он себя чувствует тоже превосходно.

– Значит, вы его знаете, сударыня? Но только что, когда я говорила о нем с Хохотушкой, вы не проронили об этом ни слова.

– Потому что я не должна была ничего говорить… Вам понятно? Мне даны строгие приказания…

– Это он вам их дал?

– До чего ж она любопытна, эта милая барышня, до чего любопытна! – сказала со смехом домоправительница нотариуса.

– Вы совершенно правы, сударыня; простите мне эти лишние вопросы. Раз мы идем пешком туда, куда вы меня ведете, – прибавила Лилия-Мария, чуть улыбнувшись, – значит, я скоро узнаю то, что мне так хочется узнать.

– В самом деле, милая барышня, через каких-нибудь четверть часа мы будем на месте.

Экономка Жака Феррана и Певунья, оставив позади последние дома Батиньоля, шли теперь по поросшей травой дороге, окаймленной кустами орешника.

День был ясный и теплый; правда, по небу медленно плыли облака, позлащенные закатом: солнце уже клонилось к западу и бросало теперь косые лучи на холмистый берег по другую сторону Сены.

По мере того как Певунья приближалась к реке, ее бледные щеки чуть порозовели; она с наслаждением вдыхала чистый и живительный воздух полей.

Ее нежное личико выражало такое трогательное удовольствие, что г-жа Серафен сказала девушке:

– Вы, кажется, очень довольны, милая барышня?

– О да, сударыня… ведь я вот-вот увижу госпожу Жорж, а быть может, и господина Родольфа… Я хочу попросить его помочь нескольким очень несчастным беднякам… и, надеюсь, он облегчит их участь… Как же мне не радоваться?! Если даже мне и было грустно, то скоро моя грусть рассеется… А потом, вы только поглядите… какое веселое над нами небо с чуть розовеющими облаками! А до чего зеленая трава… просто не по сезону! А там, внизу, за ивами, видите реку… какая она широкая… Господи, в ней отражается солнце, и она так блестит, что просто ослепляет… вода, можно сказать, отливает золотом… совсем недавно так же блестела на солнце вода в маленьком водоеме во дворе тюрьмы… Бог не забывает о несчастных арестантах… Он посылает и им луч солнца, – прибавила Лилия-Мария, и на лице у нее появилось выражение благоговейной признательности.

Затем, ощутив чувство свободы, такое сильное у вышедших на волю узников, она воскликнула в порыве наивной радости:

– Ах, сударыня, видите… там, посреди реки, прелестный маленький остров, обсаженный ивами и тополями, а на нем – беленький домик у самой воды… как, должно быть, здесь чудесно летом, когда деревья покрыты зеленеющей листвой… какая, верно, тут царит тишина, какая свежесть и аромат!

– Право, – проговорила г-жа Серафен со странной улыбкой, – я просто в восторге, что вам так нравится этот островок.

– А почему, сударыня?

– Потому что мы туда и направляемся.

– На этот остров?

– Да. А почему вас это удивляет?

– Меня и вправду это немного удивляет…

– А если вы встретите там своих друзей?

– Что вы говорите!

– Ваших друзей, собравшихся вместе, чтобы отпраздновать ваше освобождение из тюрьмы? Разве не будет это для вас очень приятным сюрпризом?

– Возможно ли это?! И госпожу Жорж… и господина Родольфа?..

– Послушайте, милая барышня, с вами я чувствую себя как беззащитное дитя… у вас такой тихий, невинный вид, а на самом деле вы заставляете меня говорить то, что мне говорить не положено.

– Значит, я опять их увижу… О сударыня, сердце у меня так колотится!

– Не спешите, пожалуйста, идите медленнее, мне понятно ваше нетерпение, но я с трудом поспеваю за вами… милая вы моя сумасбродка…

– Простите меня, сударыня, мне так не терпится скорее попасть туда.

– Это вполне понятно… Я вас за это не упрекаю, напротив…

– Теперь дорога круто пошла вниз, и очень она неровная, не хотите ли опереться на мою руку, сударыня?

– Отказываться не стану, милая барышня… вы ведь молоды и проворны, а я уже старенькая.

– Обопритесь же на мою руку сильнее, сударыня, не бойтесь, меня это не утомит…

– Спасибо, милая барышня, ваша помощь мне вот как нужна! Здесь такой крутой спуск… Но вот мы и вышли на ровную дорогу.

– Ах, сударыня, неужели я и вправду увижу госпожу Жорж? Не могу в это поверить!

– Еще немного терпения… Через каких-нибудь четверть часа вы ее увидите и тогда в это поверите!

– Одного я только не могу понять, – прибавила Лилия-Мария, на мгновенье задумавшись, – почему это госпожа Жорж ждет меня тут, а не у нас на ферме?

– По-прежнему она все такая же любопытная, эта милая барышня, все такая же любопытная…

– Как нескромно я себя веду, не правда ли, сударыня? – с улыбкой спросила Певунья.

– Признаться, меня так и подмывает рассказать, что за сюрприз готовят вам друзья…

– Сюрприз? Они готовят мне сюрприз, сударыня?

– Послушайте, оставьте же меня в покое, милая проказница, вы еще, чего доброго, принудите меня заговорить против воли…

Мы покинем теперь г-жу Серафен и ее жертву на дороге, ведущей к реке.

А сами поспешим попасть на остров Черпальщика за несколько минут до того, как они перед ним появятся.

Ночью вид у острова, где жило семейство Марсиалей, был зловещий; но при ярком свете солнца это окаянное место казалось как нельзя более веселым.

Окаймленный ивами и тополями, почти целиком покрытый густою травой, среди которой змеились тропинки, сверкавшие желтым песком, остров этот был богат фруктовыми деревьями; имелся на нем и небольшой огород. Посреди фруктового сада можно было разглядеть лачугу, крытую соломенной кровлей, в ней-то и хотел поселиться Марсиаль вместе с Франсуа и Амандиной. В этой стороне остров заканчивался остроконечным выступом, превращенным в свайный мол и укрепленным толстыми столбами, с тем чтобы препятствовать оползням.

Перед домом, стоявшим неподалеку от пристани, помещалась беседка; летом она была увита хмелем и диким виноградом и служила достаточно уютным прибежищем, где стояли столики для посетителей кабачка.

К одной стороне дома, выкрашенного белой краской и покрытого черепичной крышей, примыкал дровяной сарай с чердаком – он как бы служил небольшим флигелем, гораздо более низким, чем сам дом. В верхней части этого флигеля можно было различить окно: сейчас оно было плотно прикрыто ставнями, обитыми листами железа; снаружи ставни эти были закреплены двумя поперечными железными перекладинами, плотно сидевшими в стенах благодаря прочным железным скобам.

На воде покачивались три ялика, привязанные к сваям небольшой пристани.