Более-менее очухалась уже на скамейке и поняла, что чьи-то руки расстегивают молнию на моих джинсах, а еще кто-то больно щиплет за талию. Рванулась, толкнула одного из бандитов ногой и снова получила удар. На этот раз врезали по лицу, отчего из глаз покатились слезы боли и обиды.
– Не дергайся, гадина, – прошипел кто-то из парней, наклонившись очень низко и дохнув мятным «орбитом» мне в лицо.
Молния джинсов скрипела, поддаваясь напору, парень с родинкой зажал мне рот, и в темноте я могла различить только контуры лиц и довольное сверкание трех пар глаз. Я попалась, я крепко попалась в этот раз!
Не знаю, чем бы все закончилось, но вдруг точно вихрь налетел человек с длинной палкой. Он молча и резко раздавал удары, и подонки отпрянули в стороны, после накинулись на нападавшего сразу втроем. Палка глухо стучала об их тела, раздавались ругательства, кто-то из дерущихся свалился на асфальт.
Воспользовавшись моментом, я скатилась со скамейки и мигом застегнула молнию джинсов. После схватила камень с земли и зарядила в башку тому, что с родинкой. Удар пришелся по темечку, мой противник качнулся, оглянулся, и тут же палка проехалась по его спине, заставив опуститься на колени.
– Убирайся вон, – проговорил мой спаситель, – проваливайте все.
– А ты кто такой? – пыхтя, как паровоз, спросил тот, что с родинкой. – Я еще найду тебя и ноги переломаю! Мы тебя найдем!
– Проваливайте! – Палка вновь опустилась на плечи одного из парней, и все трое стали отступать.
Теперь, при свете фонаря, я разглядела, что моим спасителем оказался Матвей. Его глаза бешено сверкали, а палка – грозная, черная и длинная палка – ходила по спинам моих врагов с проворностью пастушьего кнута.
Трое паршивцев убрались в темноту парка, и Матвей, опустив палку, пристально уставился на меня.
– Ты цела? – выдохнул он.
Глава шестая. Мирослава
1
Я была цела. Все обошлось. Тяжело переводя дыхание, я смотрела на Матвея и никак не могла собраться с мыслями.
– Как ты тут оказался? – наконец проговорила я, чувствуя, как огнем горит нижняя разбитая губа.
– Неважно. Пошли, я отведу тебя домой.
Представилось лицо матери, ее вытаращенные глаза и губы, выговаривающие, что так мне и надо, что я наконец дошлялась и получила по заслугам.
– Наверное, нет. Лучше пойду к подруге… – проговорила я, осторожно дотронулась до губы и поморщилась.
– Будут ругать? – безошибочно угадал Матвей.
– Неохота слушать родительский ор ночью.
– Тогда пошли ко мне. У меня точно никто орать не будет.
– А что у тебя?
– Дом в три этажа. Места полно. Выделю тебе свободную комнату, и переночуешь.
– И душ у тебя есть?
– Ну конечно. – Матвей улыбнулся.
И мы пошли к Матвею.
Внутри меня клокотала злость. Не повезло мне этой ночью, очень не повезло. Напали какие-то подонки, которых я знать не знаю, избили, едва не раздели. И кто его знает, что бы еще они со мной сделали, если бы не Матвей.
– Где ты научился так мастерски орудовать палкой? – спросила я. – Здорово ты им врезал.
– Ты тоже одному зарядила камнем, – напомнил Матвей.
– И все-таки?
– Хожу в спортзал. – Мой спутник пожал плечами.
– И там учат не таскать гантели или бегать на тренажере, а сражаться на мечах?
– На каких мечах?
– Ну, ты держал палку так, будто это меч. Смотрел «Звездные войны»?
– Смотрел. Но это не то. Мой дом внизу, надо спуститься по лестнице.
– И обогнуть старую церковь, – прошептала я, увидев церковный крест, торчащий над черным лесом.
– Ты боишься?
– Нет. Но она кажется… странной какой-то. И луна висит прямо над ней, хотя, по идее, должна быть в другой стороне.
– Она там и должна быть.
– Но из окна моей комнаты мне казалось, что… – Я замолчала, уставившись на статую какого-то святого, возвышающуюся у церковных ворот.
Почудилось, что каменный старик обрел зрение и таращится прямо на нас.
– Такое ощущение, что он на нас смотрит, – проговорила я.
– Не обращай внимания. – Матвей взял меня за руку. – Мы уже почти пришли. Еще два поворота, и будет мой дом. Вон за тем отелем.
Мы миновали старый-престарый отель – зданию было, наверное, миллион лет, – повернули на узкую улочку, и Матвей толкнул калитку с диковинным узором. Уличный фонарь слишком ярко освещал брусчатку, кованую скамью во дворе и клумбу с распустившимся тюльпанами.
– Вот мы и дома, – улыбнулся мой спаситель.
2
Здание под красной крышей с несколькими печными трубами казалось внушительным и серьезным. Три этажа, третий – мансардный, со скошенными окошками. Темные окна, длинная веранда с правой стороны и высоченное дерево возле нее.
Со стороны главного входа к деревянной, покрытой резьбой двери вело несколько ступенек, на самой первой торчал глиняный гном в красном колпаке. Но мы там входить не стали: свернули, обогнули лужайку и прошли через веранду. Матвей открыл ключом белую дверь и включил свет. Это была кухня, просторная, с плиткой на полу и большим холодильником. На стене – портрет лохматого рыжего кота, под ним – кухонный стол с клетчатой скатертью, на окнах – клетчатые занавески.
– Прикольно у тебя, – выдохнула я. – И никаких взрослых.
– Я сам уже взрослый, – напомнил Матвей.
– Да, ты, кажется, оставался на второй год.
– Два раза.
Я обернулась, посмотрела в его странные разные глаза и вздохнула.
– А это что?
Пальцы мои потянулись к странному браслету из сушеной рябины и каких-то темных бусин, но Матвей проявил невероятное проворство. Схватив браслет со стола, он сунул его в карман и заверил, что это ерунда. Ничего такого.
– Душ тут, на первом этаже в коридоре. А я сделаю кофе. Тебе с молоком и сахаром?
– Мне без молока и без сахара. Маленькую чашечку. И никаких конфет, я их не ем, – ответила я, кинув взгляд на вазочку с шоколадками, стоявшую на столе.
Матвей приволок здоровенную чистую футболку, которая доставала мне почти до колен, мягкий плед и сказал, чтобы я устраивалась как дома. Мы разместились в гостиной, но меня почему-то настораживала эта большая темная комната с высокими шкафами и плюшевыми диванами. Все время казалось, что кто-то прячется в тени длинных штор или за креслом и подглядывает за мной. Наблюдает пристально и недобро.
На журнальном столике у камина – этакий старинный столик с единственной резной ножкой – я увидела фотографию в рамочке. Четыре мальчика стояли в ряд. Высокий, почти взрослый мальчик смотрел в кадр пристально, слегка прищурившись, и выглядел очень симпатичным. Второй – в старинной матроске – держал его за руку, и было ему, может, лет семь. Двое младших казались почти близнецами, длинные кудряшки придавали им ангельский вид.
Черно-белой фотке было, наверное, не меньше ста лет. Время, когда здесь еще была Польша, бегали старые трамвайчики и фотографии делали с помощью громоздких фотокамер.
– Кто это на фото? – спросила я Матвея.
– Мой прадед, который умер недавно. Он тут самый старший.
– А остальные мальчики кто?
– Его братья.
– Они жили в этом городе?
– Когда-то они все жили в этом городе. Сейчас все мертвы…
От этих слов я поежилась и попросила не болтать о смерти.
– Так ведь это ты спрашивала.
– Выходит, что все в твоем доме умерли… – буркнула я и тут же пожалела о сказанном. – Извини. – Я поморщилась от боли в разбитой губе.
– Ладно, это факт. Все так и есть. Старый дом проклят, потому я и не люблю сюда никого приглашать.
В этот момент меня осенило. Словно молния блеснула в мозгу, и я кинулась к джинсам, которые лежали на стуле, брошенные как попало. Проверила карманы, после – маленький рюкзачок и потрясенно уставилась на Матвея.
– Я, кажется, потеряла телефон. Он остался там, представляешь? Мне надо вернуться, я должна его найти…