– У меня сон чуткий, – пророкотал. – Не усну, если Андреич будет всю ночь латами скрежетать, что ржавая петля на воротах…

Опять застонал Поспелов. Промышленные умолкли.

Вечером у костров старовояжные рассказывали о былом, не таком уж и давнем, молодые слушали, затаив дыхание, а Прохор презрительно кривил губы: таких же смутных рассказов он наслушался, блуждая по староверческим скитам. Все они кончались спором: отчего так скрытны русские селения, издавна живущие на Аляске? Почему из партий то и дело бесследно исчезают люди? В этом году, в марте, возле Кадьяка пропали восемь русских партовщиков. Лебедевский стрелок Васька Иванов в прошлом году взял аманат у аглегмютов и ходил на двести верст к северу от Кенайской губы, теперь явно что-то скрывает.

– Вышел на Беловодье, там выпороли за грехи и отправили обратно! – не удержавшись, съязвил Прохор, недобро вспомнив старовояжных братьев-иркутян, до смерти запаривших чугачку. – То я Ваську с Алексашкой не знаю!

Говорить об этом с ним, молодым новиком-казаром, старые стрелки не желали и долго шептались под лодками: царство ли Беловодское рядом или беглые из России прижились и умножились?

После суровой зимовки на Нучеке здесь, в Кенаях, Прохор отмяк душой. Не вся Аляска была такой, как Чугацкий залив. Здесь воздух свеж, как в России, много солнца, туманы и дожди недолги. Западный берег горист, вдали чадил вулкан, сверкали белые вершины, блестел лед на склонах, а в низовьях зеленел лес. На восточном берегу поднялась высокая трава, мирно зеленели луга, берег был изрезан причудливыми бухтами и заливами.

Шелиховские старовояжные стрелки хоть и не снисходили до споров с молодым и чужим партовщиком, но Прошкины насмешки помнили. Байдары проходили мимо небольшого острова, покрытого мхом и кустарником. Краснорожий Василий Труднов, верный товарищ Баранова, вместе с ним прибывший на Кадьяк, насмешливо взглянул на Прохора и указал на островок двухлопастным алеутским веслом.

– Два года назад здесь пропал промышленный: чего-то искал по падям. Мы высадились на ночлег вон на том мысу. Он ушел вечером – и с концом. Весь остров обшарили – не нашли.

Прохор смущенно передернул плечами, отмолчался, а Труднов, снисходительно посмеиваясь, добавил:

– Хотя кто его знает: мог провалиться в какую-нибудь пещеру и сломать шею. Здесь много ям под кустарником и мхом.

Егоров и Труднов двигались в паре на двухлючной байдарке, то отдаляясь от большой и главной, на которой сидел управляющий, то приближаясь к ней. За островом был узкий пролив и высокий скалистый берег. Кенайцев там не могло быть, но Труднов, смешливо поглядывая на молодого стрелка, направил байдарку туда. Они пошли проливом и, зайдя за остров, закрутились на месте, сигналя остальным партовщикам. Там, в заливе, куда не втиснуться и двум малым судам, стоял фрегат со спущенными парусами.

– Сдурела команда или что там? – удивленно выругался Труднов, разглядывая корабль из-под ладони у лба: – Если дунет – размолотит в щепки.

Один якорь фрегата был заведен к безымянному острову, другой – на отмель в заливе. Промышленные увидели заваленный фок, сломанный бушприт. К двухлючке Труднова подходили другие лодки партии. Баранов на большой байдаре встал в рост, приложился к подзорной трубе, прочитал название, писанное латинскими литерами:

– «Финикс», – сказал Медведникову. – Без флага. Не на этот ли слабый корабль намекал кенайский тойон?

На фрегате забегали, засуетились, готовя пушки к бою, подняли звездный флаг Соединенных Штатов. Баранов снял шапку и велел Медведникову поднять Российский флаг.

Байдары партии остановились на расстоянии пушечного выстрела от корабля и рассыпались вокруг острова. Алеуты и кадьяки тут же забросили удочки. Гребцы в большой кожаной лодке Баранова проверили ружья и пошли к кораблю. Для них с борта был брошен штормтрап. Баранов с Медведниковым поднялись на палубу, были встреченны кем-то из команды, прошли на ют. Вскоре Василий показался на шканцах и, подзывая товарищей в лодках, помахал им рукой. Прохор с Трудновым налегли на весла. С большой байдары на борт фрегата лебедкой подняли раненого Поспелова.

Малочисленная команда встретила русских промышленных со слезами радости. Эти люди уже не чаяли выбраться живыми. На палубе были видны следы недавнего боя. Кабанов ковырнул ножом, вытащил пулю из мачты, повертел перед носом, показал Баранову:

– Не потому ли у кенайцев семеро померли разом?

Фрегат «Финикс» с судовладельцем ирландского происхождения на борту и с грузом оружия торговал с островными индейцами. Капитан по имени Портер встретил знакомого вождя и поставил судно на рейд. К борту подошли лодки, дикие хотели плясать в честь встречи. Но капитан, соблюдая меры предосторожности, принял на борт одного вождя, показал ему товар, подарил стальной нож.

Вождь остался доволен товаром и в свою очередь предложил осмотреть меха в лодках. Капитан наклонился за борт, тойон воткнул ему в горло только что подаренный нож, выхватил из-под плаща два пистолета, уложив на месте боцмана и штурмана. Индейцы кинулись на борт. Команда отстреливалась из трюма. Один из матросов-англичан под огнем развернул пушку, выстрелил картечью по баку, куда влезли полтора десятка туземцев. Заминка позволила дать залп по лодкам и отогнать нападавших. Но половина команды погибла в стычке, двое раненых – при смерти, а судно требует основательного ремонта.

После нападения кое-как удалось связать побитый такелаж. Подняли паруса, вскоре встретили еще несколько лодок с индейцами. Те хотели торговать, но выглядели подозрительно.

Баранов усмехнулся, узнав по описанию напавших на партию якутат. Уж они-то, увидев слабость команды, не упустили бы добычи. По сравнению с ними сухопутные кенайцы – невинные дети.

На фрегате оказался бостонский гражданин польского происхождения, сносно говоривший по-русски.

– Как вы можете жить среди этих разбойников? – перевел вопрос судовладельца Мура, вкладывая в него личное любопытство. Усы Баранова неприязненно дрогнули: он осуждал торговлю оружием, от которой льется не только русская кровь.

– Знать надо нравы и обычаи народа, с которым торгуете. Кенайцы, может быть, и мысли о грабеже не имели, но вы ввели их в искушение, показав весь товар сразу… Кстати, бисер у вас был?

– Мешок бисера, флягу рома, десяток топоров нападавшие стащили, – пожаловался судовладелец.

– Якутатские индейцы, по-нашему колоши, народ мирный, работящий и торговый, – со вздохом вспомнил последнюю стычку Баранов. – А вот ведь, третьего дня тоже пришлось повоевать с ними.

Ночью на судне под звездным флагом умер Поспелов. Кто-то снял с себя образок и вложил в его холодеющие руки. К утру скончался английский матрос из команды фрегата. Его зашили в одеяло и бросили на дно залива. Поспелова похоронили на острове и поставили березовый крест. Истово молился на его могиле управляющий артелью, винился, что на Кадьяке до сих пор нет священника, за то и карает Господь.

В полудне пути от острова алеуты нашли лежбище котов, и началась работа. Баранов с близкими дружками с неделю жил на фрегате, помог команде отремонтировать корабль и вывести его в безопасное место. Вскоре Прохор узнал, что артель договорилась об обмене фрегата на бот с доплатой мехами по ценам европейской торговой колонии в Кантоне, которая находится возле китайского порта Гуанчжоу.

Судовладелец повеселел, попыхивая трубкой, хвалил русских промышленных, избавивших его от многих трудностей. Трех матросов и толмача за ненадобностью он тут же уволил. Их тоже выручил Баранов, предложив контракт до конца промыслов.

Вскоре на корабле подняли паруса. Как рыба у воды, он повел носом, схватил ветер и ожил. Повисшие на реях матросы и промышленные распустили паруса, взяли курс на Кадьяк. Стоя на баке, Баранов улыбался в усы, ветер шевелил мех его бобровой шапки. После не раз битого и латаного галиота «Три Святителя» это было первое надежное судно с хорошей скоростью и большим водоизмещением, с обшитым медью корпусом. И представлялись шелиховскому управляющему купола церквей на островах, мачты кораблей с флагами всего белого света. Крещеные колоши и эскимосы промышляют на компанию морского зверя, живут в чистоте и достатке, русские люди, заботясь о них, ведут торг. Прикинув в уме разницу между ценами на меха и изделиями из них, представлял себе заводики, производящие одежду. Но, обернувшись, увидел оборванных товарищей. После стычки с якутатами иные из них еще залечивали раны. На шкафуте стоял Прошка Егоров в драной парке. Ветер шевелил отросшие, как у попа, волосы. Управляющий вспомнил, что через пару лет ему стукнет пятьдесят – дряхлость не за горами. И контракт скоро закончится – пора было подумать о возвращении на родину.