«Вот когда он Вас на цепь посадит в своем сарае, тогда Вы вспомните мои слова…»
Какая, однако, пророческая оказалась мысль… Надо же… Судьба немного посмеялась над врачом, а если быть точнее, зло расхохоталась ему в лицо: в этом самом сарае на цепи оказался он сам, не управляющая. Какое счастье – так гораздо лучше.
Тело отказывалось слушаться, кожу тут и там саднило и жгло. Всё ясно – раны. В раны попадает грязь, пыль, всякое, раны горят огнём… От пола исходит запах сена и, кажется, навоза. Долго он так лежит? Сколько времени прошло? Часов? А может – дней? Живот скрутило от боли и, кажется, все-таки голода, голова трещала, раскалывалась, виски пульсировали, мышцы все до одной нестерпимо болели.
Юра смотрит на рваный рукав своей рубашки и вспоминает какие-то детали: вначале, когда фермер притащил его в сарай, он еще пытался оказать сопротивление этому шизофренику. Ошибка. Тошнота и головокружение, двоение в глазах, связанные руки – он был не соперник здоровому мужику, одолеваемому жаждой мести. Несколько ударов по почкам, несколько мощных ударов кулаком в лицо, в голову, несколько ударов под дых – вполне достаточно, чтобы жизнь, которая последнее время и так не казалась медом, перестала радовать окончательно. Растекающаяся по всему телу боль, резь в спине и боку, хватаешь ртом воздух, а он не поступает. Кислород становится необходимостью номер один. Сил, чтобы попробовать подняться на ноги и продолжить борьбу, нет. И теперь он на цепи, как какая-нибудь коза или корова, в тугом ошейнике, словно дворовая псина. Ошейник впивается в шею, мешая полноценно дышать, рот заклеен скотчем, тут и там запекшаяся кровь. Что нужно этому ненормальному? Хочет избавиться от конкурента? Убить его? Это смешно – неужели этот чудак не понимает, что Ксения все равно не будет с ним. Врачу казалось, он видел этот посыл в ее глазах тогда, у бара. Он видел в них еще что-то… Что-то, что тогда не до конца уловил, а теперь уже не может вспомнить.
«Ну уж нет, я еще поборюсь…»
Семён доберется до неё… Нужно копить силы.
***
Дни тянулись тягучей резиной, пока она медленно сходила с ума от отчаяния. Оборванный телефон врача, заплаканные глаза, съеденные ногти, до одного опрошенный стафф, истерика в номере Льва, истерики в собственной комнате, страх, липкий, съедающий нутро страх, пустота в душе. Неизвестность! И полная, абсолютная беспомощность. Что-то случилось… С ним что-то случилось!!! Что? Что? А если он, выпив, ночью заблудился в лесу? Попал в болото? Пошел купаться на озеро и утонул? А если утром отправился по делам в город и попал в аварию? А если… Невозможно было об этом думать, но мысли – одна ужасней другой – роились в голове, не давая работать, не давая спать, не давая сосредоточиться на чем-либо вообще. Телефон прилип к ее ладони. Ксения молилась: пусть хотя бы смс, что «абонент находится в зоне действия сети». Пожалуйста, хотя бы каплю призрачной надежды на то, что он жив.
«А если я его потеряла?»
Потеряла, не успев обрести. Не успев сказать.
Эта мысль была невыносимой. Невозможной. Она сжирала её изнутри.
Лев нанял поисковый отряд, который шерстил лес, прерываясь только на ночь. Два дня люди приходили в отель ни с чем: уставшие, измученные, голодные, промокшие, продрогшие, с паутиной на одежде. Пустые. По озеру плавали лодки - искали утопленника. Несколько раз управляющая пыталась прорваться в лес с ними – все лучше, чем сидеть на месте, трясясь каждую минуту, каждую секунду ожидая страшных новостей. Но Федотов ее не пускал, аргументируя это тем, что девушка находится в таком состоянии, что в лес ей просто нельзя – искать придется ее саму. Владелец тыкал ее носом в мероприятия, отчеты, проблемы – не для того, чтобы тыкнуть, а для того, чтобы чем-то занять. Он тоже переживал за Юрца страшно, но старался не демонстрировать этого на людях, не показывать этого своей управляющей. Хоть кто-то должен ей быть примером спокойствия, холодного духа и трезвого ума.
Юля ходила за ней по пятам: горничная довольно скоро поняла, что ее жалкие попытки вселить в подругу надежду звучат довольно неубедительно – она сама в них не верит, и в голосе нет твердости. Ксюша ее не слушала, смотрела чужим взглядом. На третий день в ее красных от слез и отсутствия сна глазах Юля прочла безумие.
Отец… Отец внезапно прозрел. Он вдруг понял, что настолько погрузился в собственные любовные переживания, что совсем забыл про дочь. Ведь ту как ни спроси – всё у нее хорошо. А теперь - теперь она сама на себя не похожа, сама не своя. Это не дочь его – это ее тень. Жалкое подобие ее тени – с залегшими под глазами тенями, съедаемое страхом неизвестности.
Утром третьего дня Борис Леонидович, не боясь гнева Федотова, привел в отель одичавшего МихМиха.
— Давай… Рассказывай, что мне рассказал.
Бывший егерь отеля, с опаской глядя на Льва Глебовича, за спиной которого стояла поникшая управляющая, доложил:
— Иногда ночью я прихожу на территорию отеля за едой. Айбек выносит. Так вот, когда в прошлый раз приходил, видел в здешнем лесочке мужика с лопатой.
«Мужика с лопатой…», — эхом отозвалось в голове Ксении, сосредоточенно ловившей каждое слово.
— И на кой мне эта информация? — взвился Лев. — Мало ли тут мужиков с лопатами по лесам бродят. Я тебе сказал – чтобы духу твоего здесь не было!
— Лев Глебович, разрешите.., — вмешался главный инженер, — Дело в том, что это точно не был кто-то из моих ребят. Мои все отдыхают уже давно в это время…
— Да? — владелец с сомнением посмотрел на Бориса Леонидовича, а затем – на егеря. — Как выглядел, сможешь описать?
— Ну, бородатый такой, в костюме таком бежевом, при галстуке… Я еще подумал: «Зачем ему лопата?». Странным это мне показалось…
Земля поплыла у Ксюши из-под ног. В день, когда Юрия Сергеевича здесь видели последний раз, на территории отеля действительно находился бородатый человек в бежевом костюме и при галстуке. Семён Ильич. Фермер, у которого с врачом явная вражда. Который добивался и не добился ее внимания. Которому она сказала, что у нее есть парень. Который подумал на врача…
— Лев Глебович.., — подала она голос…
— Погоди, мелкая! Бородатый? Ночью? В костюме? Бежевом? — Федотов изо всех сил напрягал память, которая последнее время его подводила. — А где видел?
— Рядом с домом персонала. У него еще вид был такой при этом – вороватый… Словно он не здешний.
«Не здешний…
Да, он не здешний… Все сходится… Боже… С лопатой…»
— Лев Глебович! — фактически закричала она, силясь привлечь к себе внимание владельца.
— Чего тебе, мелкая? Не видишь, взрослые мужики разговаривают? Ну не лезь! – Лев изо всех сил напрягал память. Кого-то это описание ему напоминало. Но вот кого?
— Лев Глебович… Это мог быть Семён Ильич. Поставщик наш.., — Ксюша смотрела ему в глаза, надеясь лишь на то, что Лев в очередной раз не встанет в позу, что услышит ее.
— Сыровар твой? — задумчиво переспросил Федотов. — А ведь дело говоришь… Они ведь друг другу лещей раздавали на днях…, — он на секунду замолк и продолжил, обращаясь к егерю: — Останешься здесь. Будешь помогать искать. Собаку свою, как ее там, приведи, болота с ней обойди. А ежели чего – опознаешь мне этого копателя. А ты, — повернулся он к старшему инженеру — Накорми. Мне в строю нужен живой егерь, а не полуживой! Мелкая, пошли!
Возражений МихМиха они уже не слышали.
***
3 часа Юре потребовалось только на то, чтобы ослабить веревку на запястьях настолько, чтобы можно было освободить руки. Фермер несколько раз за день заглянул в сарай, проверяя своего пленника. Один раз подошел вальяжно и несильно пнул лежащего в сене врача ногой в живот, оценивая реакцию. Невероятно сложно было в тот момент не скривиться от пронизавшей все тело боли, не подать голос. Юра прикидывался, что находится в отключке, надеясь, что его притворство выглядит убедительно. Со свободными руками врач может попробовать дать ему отпор, даже находясь на цепи: силы начинали потихоньку возвращаться. Здесь главное – эффект неожиданности. Пока руки стянуты жгутом, ни о каком отпоре не может идти речи. Семен уходил, и врач возвращался к своему занятию. Миллиметр за миллиметром, но веревка поддавалась – он чувствовал все больше свободного пространства между кистями. С каждым завоеванным сантиметром в нем росла надежда.
