Боль от ударов кнутом обжигает не хуже пламени. Вот только, боль душевная сильнее физической. Смысла его жизни больше нет в этом мире. Просто исчез, словно и не было вовсе. Будто все эти годы, все эти встречи были дивным видением. Длинным сном, что приснился однажды зимней ночью. Холодные снежинки нашептали эту сказку с таким страшным концом. Но ведь сказки должны заканчиваться хорошо? Почему… почему его история такая печальная? Никто не даст ему ответ на этот вопрос. Никто. Ни он сам, ни Сичэнь и тем более – не дядя.

Каждый удар он перекрывает приятным воспоминанием. Свист плети – первая встреча, когда он утонул в бездонных серых глазах, лучащихся счастьем и весельем, в глазах, что с первого взгляда смотрели лишь на него одного. Удар – первый поцелуй во мраке беседки в окружении, искрящейся снегом и звездами ночи, сладкий вкус желанных губ и первые жадные прикосновения. Звук рассекаемой плоти – слова о том, что он будет ждать его в Пристани Лотоса. Боль – прохладная вода озера, заросшего розовыми нежными цветами; обжигающие касания, что сминают все запреты. Бегущая из ран кровь – жар тел, что льнут друг к другу, стараясь быть ближе, получить больше; дрожь от охватившей разум страсти. Прокушенные губы – поцелуи, что слаще меда и нежнее шелка. Он был в каждом из этих мгновений, впитывая наслаждение, что пропитало эти воспоминания. Ванцзи выжег их в своей памяти и ничто не заставит его забыть о времени, проведенном рядом с Вэй Ином. Отречься от этой любви? От этой страсти? От чувств, что прекраснее всего на свете? Ни одна боль, ни одно наказание не заставит его это сделать.

Приговор вынесен. Наказание исполнено. Лань Ванцзи и Лань Сичэня унесли в их цзинши. Не скоро еще они увидятся.

За Лань Чжанем ухаживают хорошо, да и его духовная сила способствует скорейшему восстановлению. Вот только все целители и помощники ни слова не произносят в его присутствии. Кто-то смотрит осуждающе, кто-то с ужасом, есть и те, от кого веет жуткой ненавистью и отвращением. Нет одинаковых людей, разные их чувства и мировоззрение. Но и у него самого нет желания ни с кем общаться, ему нечего сказать этим людям. Оправдываться? Он не совершил ни единой ошибки.

Когда раны немного зажили, к нему неожиданно привели малыша А-Юаня. Хоть и считалось, что Ванцзи пребывает в уединенной медитации, по факту этот затвор подобным не являлся. А-Юань много плакал и просился к Лань Чжаню. Малыш сильно переболел и напрочь забыл о жизни до Облачных Глубин. В его памяти осталось только воспоминание, как Лань Чжань вёз его по небу на руках. Малыш запомнил заботливые прикосновения и красивое лицо этого человека и, излечившись, отчаянно просился к нему.

Смотреть на А-Юаня, разговаривать с ним было одновременно и радостно и больно. Но у Ванцзи, впервые за долгое время оживились глаза и исчезла печать безысходности с лица. Благодаря А-Юаню его эмоциональное состояние стабилизировалось, и он перестал скатываться в уныние и непроглядную тоску. Наблюдая за малышом, разговаривая с ним, обучая первым азам игры на гуцине, он словно вновь получил способность дышать. Дядя так и не пришел к нему ни разу. Брат же тайно передал письмо, в котором сообщил, что с ним всё в порядке. Все, кто приходили к Ванцзи помогать ему с бытом или наносить исцеляющие мази, не произносили ни слова. Три года он не выходил за порог цзинши, три года он не играл на гуцине мелодий с применением духовной силы. И все эти три года его не посещал ни брат, ни дядя. Лань Цижэнь запретил Сичэню даже приближаться к дому Ванцзи. Тому осталось лишь иногда передавать письма с описанием в них дел за пределами Облачных Глубин. Единственным исключением стал момент, когда к нему обратился другой адепт, когда впервые привели А-Юаня и адептка ордена, ухаживающая за ребенком, попросила написать имя, что будет дано малышу, как новому члену клана Лань. В это мгновение Лань Чжань ощутил себя молодым отцом, дающим своему чаду имя. Он ответил, что к следующему их приходу он напишет его и отдаст. Более к нему никто не обращался и лишь А-Юань, получивший имя Лань Сычжуй и принятый в орден как признанный сын Лань Ванцзи, стал единственным лучиком света в этом мире, потерявшим в глазах Лань Чжаня все свои краски со смертью Вэй Ина.

Несмотря на всю свою злость и ненависть к произошедшему, Лань Цижэнь официально признал А-Юаня внебрачным сыном Ванцзи и женщины-заклинательницы из мелкого клана, которая погибла на ночной охоте. Все понимали, что это не так, но, боясь вызвать гнев старшего адепта, молчали. А с годами это и вовсе забылось за массой более важный дел и более интересных сплетен. Мало ли у именитых заклинателей внебрачных детей? Один Цзинь Гуаншань чего стоит. Так что, такому красивому мужчине, как Лань Ванцзи вовсе не грешно иметь внебрачного ребенка. Это, конечно, бросает тень на репутацию ордена, но он же его признал и принял в клан, когда мать погибла. Значит, молодец, значит, честный человек. Странным образом Сычжуй рос до невозможности похожим на Лань Ванцзи. Возможно, так сказывалось воспитание Лань Чжаня или желание самого ребенка копировать своего родителя во всем. А со временем стало проявляться всё более схожих черт – не только поведение, мимика и движения, но и во внешности. Ванцзи даже однажды вспомнил, что, когда чужой ребенок живет рядом с людьми, любящими его, то становится на них похож. Он отмахнулся от этого, как от небылицы, но всё же радовался тому, что Сычжуй выглядит так, словно действительно его сын – это само по себе снимает множество вопросов. Сын и сын, что такого? Никто не должен узнать, что он из клана Вэнь, до сих пор рьяно всеми ненавидимого.

Минуло три года.

Под скрип стираемых в крошку зубов Лань Цижэня в Облачные Глубины приехала возлюбленная супруга Сичэня, чтобы поселиться вместе с ним, став настоящей, признанной всеми женой главы клана. Дядя метал глазами молнии, много и долго орал на своих учеников за каждый малейший проступок, обходил десятой дорогой дом старшего племянника, но ничего с этим поделать не мог, он сам выставил такие условия, надеясь, что эта блажь у Сичэня за три года пройдет. Но этого не случилось. Молодой глава не забыл эту целительницу из клана Вэнь и ввел ее в орден Гусу Лань, как свою спутницу на стезе самосовершенствования. Да и не признать ее непревзойденный талант целителя Цижэнь не мог. Лекари ордена не могли на нее нахвалиться. Никто, кроме Цижэня и Ванцзи, не знал, что она из клана Вэнь и каких усилий стоило Сичэню выкрасть ее из темницы ордена Ланьлин Цзинь, куда ее поместили в ожидании казни. Сам орден Цзинь не мог сказать всем, что девушку украли и вместо неё перед всеми развеяли пепел совсем другого человека, умершего своей смертью. Вэнь Цин представили, как одинокую целительницу, лишившуюся во время войны своей семьи. И, по сути, даже не соврали.

Поприветствовав Вэнь Цин, Лань Чжань, прихватив с собой пару адептов, отправился на ночную охоту. Первую охоту, спустя три года.

Это был лишь предлог.

Разделившись с адептами, что вовсе не возражали и даже были рады избавиться от него, Ванцзи отправился на место своего последнего боя.

Он добрался туда лишь к ночи.

Как и чуть более трех лет назад шел снег. Мелкие снежинки тонким ковром укрыли землю, одев ее в белоснежные одежды.

Цвет ордена Гусу Лань.

Цвет траура.

Луна еще не взошла, но и под светом звезд искрится снег, на котором он оставляет следы, медленно подходя к той самой поляне.

Сейчас здесь пусто, тихо. Белоснежное, девственно чистое пятно в окружении частокола высоких тонких деревьев. Нет пышущих гневом, израненных и окровавленных заклинателей, нет пламени факелов, озаряющих поляну. Нет Его. Только заснеженная земля, темные деревья и звездный купол над головой. И тихие шаги по снегу, нарушающие это безмолвие.

Подойдя к месту, где ему тогда пришлось оставить Вэй Ина, Ванцзи уселся прямо на землю в позу лотоса. Погрузился в медитацию.

Он долго слушал этот мир, осматривал его. Но ничего. Ни следа. Словно тот взрыв стер саму память мира. Это место ничего не помнило. Тишина и безмолвие природы, погрузившейся в зимний сон.