– Эх, джигит! Заблудились мы все! Ты не думаешь? – Старик пошевелил палкой угли. – Ведь посмотри, что получается! Эти корейцы монгольское ярмо с себя скинуть хотят. Камень этот священный свой на родину везут, чтобы дух народу поднять! А мы?! – Затушив вспыхнувший конец палки о землю, старик уселся на камень. – Мы их тут резать собрались! Ты забыл, как мы сами за свою свободу с монголами бились? Отцы наши, деды! Уходили в горы, потом снова на них нападали, чтобы землю свою освободить! А теперь?! Эх, Бургут, Бургут! Я ведь тебя с детства знаю. На коне учил ездить. Не такой ты был!

Бургутбек опустошённым взглядом смотрел на огонь.

– Да. Ты прав, Атчапар – ака.

Оглянувшись на виднеющийся вдали шатёр, молодой туркмен перевёл взгляд на лагерь своих джигитов. Кто – то возился у костра, готовил еду. Кто – то чистил и точил оружие. Кто – то, собрав вокруг себя небольшую группу, рассказывал что – то смешное, и все смеялись. А где‑то чуть подальше кто – то пел. Пел старую туркменскую песню о ручейке, о девушке с длинными косичками…

Бургутбек тихо вздохнул. Он подумал, что кого – то из них он сейчас видит живым в последний раз. И многие из них так никогда и не увидят свои аулы.

Бек подошёл к жарившейся бараньей туше, отрезал ножом кусок дымящегося мяса и принялся механически его жевать, упершись пустым взглядом в раскалённые угли костра.

Мясо было ещё жестким, и молодые зубы, двигаясь в размеренном ритме, едва справлялись с ним. Но вдруг они заработали быстрее, ещё быстрее… В глазах молодого бека заиграли отражающиеся огоньки костра. Наконец он проглотил побеждённый кусок и резко обернулся.

– А что, Атчапар – ака? Может, ещё не поздно уйти? Вот только куда? Ведь некуда!

– Как некуда?! Что ты говоришь?! – Старик вскочил с камня. – Ладно, домой нам пока ещё нельзя. Но земля большая. Отсюда на запад, через Китай, в Кандагар, Самарканд. Да хоть в Персию! Как Джэлаль – эд – Дин![27] Ему ведь было не больше, чем тебе сейчас! К нему тогда много отчаянных джигитов примкнуло. И сейчас таких немало найдётся. Так что… Может, ещё… открутим хвост этому ишаку?

Старик посмотрел в сторону шатра.

Какое – то время Бургутбек стоял неподвижно, глядя куда – то в сумерки. Затем порывисто подошёл к костру и, вынув кинжал, отрезал от жарившейся туши ещё один кусок. В нём вдруг проснулся аппетит. Задумчиво жуя, молодой туркмен едва заметно кивал головой, как будто что – то высчитывал. Покончив с куском, он бросил маленькую косточку в костер и, повернулся к старику с заметно повеселевшим взглядом.

– Только, я думаю, будет невежливо уйти не попрощавшись. Как думаешь, Атчапар – ака?

Бургутбек слегка подмигнул, в ответ увидев, лукавую улыбку в седой бороде.

Порой человек попадает в такую ситуацию, когда понимает, что для достижения успеха он уже ничего не может сделать. Ни он и никто другой. Разве что какой – нибудь счастливый случай? Но ни один взрослый и разумный человек не будет надеяться на этот случай. А если он честен и обладает достаточным мужеством, то он, не оглядываясь на перспективы, просто будет продолжать делать то, что обязан. То, что является его долгом. Долгом перед Жизнью.

Учитывая все условия, Мэнхо понимал, что почти никому из них не удастся выжить. Они неслись во весь опор к широкой и плоской горловине ущелья, имея в нескольких сотнях метров позади себя настигающий их передовой отряд монголов.

Только бы успеть протолкнуть в узкое ущелье повозку с небольшой охраной и оставшимися силами запереть каменное устье! Если сделать всё правильно, то можно продержаться час, два, а может, и больше. Чем больше, тем лучше. Тем дальше успеет уйти повозка.

Домчавшись до первых скал, Мэнхо быстро выстраивал отряд для отражения атаки. Хотя по причине малочисленности войска вариантов было немного. В центр для принятия основного удара он поставил «красный» отряд корейцев. На левом фланге, чуть в глубине, встал тяжёлый отряд «бронзовых». Их задачей было ударить во фланг монголам, когда те увязнут в схватке с передовым отрядом. Арбалетчики заняли удобные для стрельбы невысокие скальные выступы.

Мэнхо посмотрел вслед удаляющейся повозке, сопровождаемой пятью «красными», в числе которых были Чольсок, Пингюн и Тургэн. Неудовлетворенный столь скудным сопровождением, генерал, поймав взгляд Вэйшана, поднял руку с растопыренными пальцами. Командир китайцев без слов всё понял и отправил за повозкой ещё пятерых «бронзовых».

Первый удар монголов был настолько силён, что сразу же существенно потеснил «красный» отряд. Корейцы не рассеялись, а с боем отступили, сохраняя боевой порядок. Монголы, быстро уплотняясь, продолжали давить. Их преимущество стало расти, как вдруг «бронзовые», резко сместившись вперёд, мощно ударили им во фланг.

Несмотря на потери, воины в красных доспехах дрались с эмоциональным подъёмом и огнём в глазах. Они много кричали, порой слишком бестолково суетились, но бились отчаянно и отважно.

«Бронзовые» без каких‑либо эмоций просто «работали». Чётко, качественно, профессионально. Их вторая половина, занявшая позиции на скалах, так же чётко и уверенно выбивала целые ряды монголов арбалетными залпами.

«Красный» и «бронзовый» отряды образовали почти

прямой угол, внутри которого начал постепенно редеть авангард Алтангэрэла. Монголы продолжали биться, но уже довольно пассивно. В их глазах явно угадывалось ощущение дискомфорта. Мэнхо видел это и прекрасно понимал причину. Первым ударом рассеять противника им не удалось. Схватка затягивалась, и это раздражало. Обычно, если первая атака не приносила успеха, монголы быстро откатывались назад, чтобы перегруппироваться и спланировать дальнейшие действия. Но сейчас ситуация не позволяла это сделать. Под двусторонним натиском разворот для отхода был смертельно опасен. Осознание этого было достаточно непривычно и угнетало монголов.

В окружении трёх телохранителей Мэнхо, не спешиваясь, наблюдал за сражением с небольшого пригорка. Потеплевший взгляд выдавал удовлетворение тем, что он видел. В уголках его рта уже обозначилось некое подобие улыбки, как вдруг… Живые искорки в глазах, затухая, стали медленно превращаться в лёд. Генерал смотрел вдаль, поверх голов сражающихся.

Два облака пыли. Два конных войска мчались к ущелью, оглашая степь дикими воплями. Они неслись, как стрелы, выпущенные с двух сторон, каждая под своим углом. И если мысленно продолжить взглядом линии их движения, то можно было определить место, где эти линии сойдутся. Мэнхо с тревогой проделал эту операцию и содрогнулся, представив все тяжёлые последствия. Обе «стрелы» сходились в одном месте. Это был левый фланг «бронзовых». И это означало, что конец будет быстрым.

Быстрый конец Мэнхо не устраивал. Он послал одного телохранителя к Вэйшану, а сам с оставшимися двумя переместился к левому флангу «бронзовых» и встал в том месте, где по его расчёту должны были соединиться два отряда противника. Через минуту к нему подъехал Вэйшан и встал рядом. «Бронзовые» постепенно, небольшими группами выходя из боя, присоединялись к своим начальникам. Они выстраивались двойной цепью в шахматном порядке на большом расстоянии друг от друга. Это обуславливалось особенностью техники применения да – дао. Этой тяжёлой китайской алебарде необходим был довольно обширный радиус для размаха. Впрочем, это незначительное неудобство вполне возмещалось тем разрушительным результатом, который несло это оружие врагам.

Арбалетчики, заметив изменение ситуации, стали перемещаться к самому краю ущелья, чтобы максимально эффективно встретить приближающуюся конницу мощными залпами.

«Красные», похоже, даже не заметили всех этих изменений. Увлечённые боем, они продолжали успешно добивать передовой отряд монголов.

Мэнхо, Вэйшан, «бронзовые». Они стояли молча, глядя, как к ним приближаются два потока пыли. Приглядевшись, генерал заметил, что они отличаются друг от друга. Тот, что летел к ним справа, двигался более упорядоченно и молча. Какие – то странные всадники, в больших мохнатых шапках, на высоких не монгольских лошадях. Таких воинов Мэнхо раньше не видел, но опытным взглядом определил – это серьёзная сила, которая может поставить точку в этом сражении.