– Я со своей Веркой расхожусь.

– Вы поссорились? – осторожно поинтересовался я.

– Мы ссоримся и миримся с первого дня семейной жизни. Хотя у меня к ней по сути только одна претензия. Она за эти пятнадцать лет ни разу нормального обеда не сделала! Яичница – сосиски – омлет – сосиски – яичница. Ты представляешь, что такое постоянно питаться только сосисками и яичницей? Я ей говорю: есть вещи, которые я могу глотать каждый день. Но к ним вряд ли относятся яичница или сосиски! А она так язвительно замечает: «Я не умею готовить водку и пиво!»

Было видно, что этот женский недостаток Саня переживает особенно тяжело. И вообще у него все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.

– Готовить в конце концов не главное. Готовить я и сам понемногу научился. Главное – что моя жизнь для нее так и не стала родной. Ей постоянно не нравится то, что я делаю. С ребятами в баню пойдешь – скандал. Деньги самостоятельно потратил – отчитайся до копейки. Вернулся домой пьяным – я, говорит, тебе устрою СССР…

– Почему именно СССР? – удивился я.

– Я сам сначала не понял. Тоже спрашиваю: почему? Она говорит: «А ты вспомни, чего в СССР не было?» Я начинаю перебирать: туалетной бумаги не было, свободы слова… Многого, в общем. Она говорит: «Это частности. А главного чего не было?» Я гадаю: «Компьютеров что ли?» Она ласково так говорит: «Дубина! Секса не было! Даже по телевизору на весь мир объявляли: «У нас секса нет!»

– Но хоть что-то хорошее в твоей жене имеется? – засомневался я.

– Да не в жене дело. У меня все не то. А уж последние годы – просто потерянные.

По Саниным словам выходило, что его внешне благополучная судьба дала трещину. Причем широкую, как песенное русское поле

Семейный быт помаленьку разладился. Жена задолбала равнодушным некачественным отношением. В последнее время они даже перестали ссориться. Просто живут рядом, словно в коммунальной квартире.

Бизнес тоже застопорился. Подвели поставщики – и оплаченный товар не пришел в срок. В результате на Саню повесили штрафные санкции. Теперь торговый павильон заложен в банке и вот-вот сменит хозяина.

Но главное – тяжело и гадостно на душе. Так что Саня все бросил, прыгнул в поезд и укатил, куда глаза глядят. То есть к маменьке родной с последним приветом. Он смутно помнил, что там когда-то было хорошо.

На супругу Берестов не сердится. Наоборот, верит, что она будет только счастлива. А сам он хочет начать с чистого листа. Может быть, даже пойдет работать в школу. И вообще, главное не бабло, а духовная гармония с самим собой и окружающим миром.

– Так ты, получается, сейчас вообще нищий?

– Деньги пока есть – из старых запасов. А от магазина все равно никакой прибыли. В прошлом году еле-еле в ноли вышли. Машину оставил, она на жену оформлена, черт с ней. Сына жалко. Но ничего, он должен понять…

Я вдруг разглядел между баками какой-то сверток, похожий на приличных размеров бандероль. Что-то в нем было непонятное, но притягивающее взгляд.

– У тебя нет знакомой одинокой бабы с квартирой? Чтоб можно было хотя бы первое время у нее кантоваться. А то жить с матерью в одной комнате – сам понимаешь…

Для предстоящих духовных исканий он выглядел на редкость практичным.

– Найдем, конечно, – неотчетливо пообещал я. – У нас же пол-института одиноких теток.

Я подошел к бакам, просунул между ними руку и вытащил сверток наружу.

– Что это? – не понял Берестов.

– Сам не знаю. Хочу посмотреть.

Плотная бумага была обмотана скотчем и поддавалась с трудом. Я развернул сначала ее, а потом кусок мягкой шерстяной ткани. И мы оба буквально обалдели от неожиданности.

Внутри находилась примерно полуметровая фарфоровая статуэтка. Грациозная девушка в белой тунике, украшенной большими розовыми цветами. Наверное, она с улыбкой ждала приближения своего фарфорового возлюбленного. Во всяком случае, одна ее грудь невинно обнажилась. А ласковый взор вряд ли предназначался таким охламонам как я и Саня Берестов.

Подобные статуэтки я видел только в музеях. Там они демонстрируют вызывающую дворцовую роскошь, глубоко чуждую среднему российскому обывателю. И заодно слегка оправдывают грабительскую сущность местных кафе и сувенирных киосков.

Хотелось поступить, как в сказке про Буратино. Закрыл глаза – увидел манную кашу пополам с малиновым вареньем. Открыл глаза – нет манной каши пополам с малиновым вареньем…

– Ни фига себе! – восхищенно прошептал Берестов. – Богиня грецкая!

– Или нимфа… – предположил я. – Были такие покровительницы рек, лесов, озер…

– Симпатичная, я бы сказал, у вашей помойки покровительница…

Саня тревожно осмотрелся по сторонам.

– Я не очень разбираюсь в искусстве, – пробормотал он, – но, по-моему, надо ее взять и быстренько отсюда валить.

Мы так и поступили.

Из переписки в Интернете:

ХХХ: – Избушко, избушко, повернись ко мне лесом, к заду передом.

УУУ: – Вы ставите меня в идеологический тупик своими авангардистскими идиомами.

ХХХ: – Чо?

УУУ: -Да, примерно это я и имела в виду.

С сайта Bash.im – Цитатник Рунета

Назавтра болела голова и был библиотечный день.

Это, по сути, дополнительный выходной. То есть день, когда можно не ходить на службу. Считается, что вместо нее научные сотрудники торчат в библиотеках или вдохновенно склоняются над домашними письменными столами. Дабы вести среди себя кропотливую работу по самообразованию и росту творческого потенциала.

И вполне вероятно, что единичные отсталые экземпляры так и поступают.

Правда, за библиотечный день нужно регулярно отчитываться. К примеру, готовить статьи для официального журнала «Вестник Академии наук РФ». Или время от времени делать доклады на открытом заседании ученого совета. И нахально сообщать коллегам, как далеко ты продвинулся в своих до зарезу нужных исследованиях.

Циничный Бронштейн из отдела аббревиатур на спор читал один и тот же доклад трижды. С интервалом в несколько месяцев. Но без изменений – вплоть до запятых. Ему самому было интересно, заметит кто-нибудь из руководства или нет.

Он три раза повторял одни и те же примеры неудачных сокращений. В частности, упоминая солидные организации типа Федерального агентства по культуре или Житомирской областной педагогической академии. Не говоря уже о Хабаровском училище искусств. Трижды клеймил новообразование «мудот», которое означает «муниципальное управление детского отдыха и творчества».

Бронштейн гневно осуждал создателей этого слова за то, что его приходится воспринимать как существительное мужского рода («мудот издал приказ»). В то время как в развернутом виде выражение относится к роду среднему («муниципальное управление направило директиву»). И такие противоречия никак не способствуют грамотному употреблению новой аббревиатуры.

Все три раза старшие коллеги солидарно кивали умными головами. И тоскливо размышляли, что «мудот» – не только управление детского творчества, но и тот, кто это слово придумал.

На повторы никто, кроме посвященных, не обратил внимания.

Так что человеку, который первым разрешил библиотечный день, можно поставить памятник. Не обязательно золоченую статую, указывающую рукой в отдаленное светлое будущее. Но хотя бы небольшой гранитный куб. С проникновенной надписью: «В память о великом безымянном гуманисте – от благодарных научных сотрудников».

Мне лично библиотечный день нравится даже больше, чем суббота или воскресенье. Поскольку тогда я остаюсь в квартире один. Гуманизм в отношении научных работников до сих пор не распространяется на членов их семей.

Утром сквозь сон я слышу, как Лена собирает Валентинку в школу. С кухни доносятся звон посуды и приглушенные голоса. Чуть позже за Леной осторожно закрывается дверь. Она выходит раньше. Ей предстоит сначала дожидаться троллейбуса, а потом давиться в нем восемь долгих остановок.