А мама Люда успела до своего ухода передать дочке былины и сказания о могучем племени древних женщин-воительниц.

Да!.. Славные были времена! О них мама часто вспоминала. Вечерами, когда Людмилу ещё не скрутила болезнь, рассказывала о былом величии её, Машеньки, далёких предшественниц.

Деяния амазонок в «те далёкие времена» кое-кому были совсем не по душе. Жестокие всё-таки тогда были эти воинственные дамы. Но род свой те полумифические прародительницы восполняли исправно!..

А что, если и впрямь настала её, Марии, пора выходить замуж?

После этой простой, казалось бы, и очевидной мысли девушка ощутила сладостное волнение. И никаких «если»! Надо приближать то, что неизменно когда-либо вторгается в жизнь каждой амазонки.

Девушка вскочила на ноги. Бедный сохатый с явным сожалением подумал было: «Прощай, вкусный, сочный и весьма полезный ягель». Но хозяйка успокоила его движением руки, мол, продолжай… Она вытащила из кармана джинсовой куртки телефон, включила его и принялась внимательно рассматривать Быстрова. Сразу же определила: высок, строен этот Дмитрий и вовсе хорош собой. Сердце Марии сладко замлело. Но спустя некоторое время она увидела, как лицо её избранника сначала подёрнулось лёгкой рябью, а затем… исчезло! Вместо Быстрова, к тому же олицетворяющего родственную душу, на девушку глядело совершенно другое лицо.

– Что за наваждение! – вскричала амазонка, окончательно испугав лося.

Животное перестало есть мох и подошло к Марии.

– Смотри, Яшка! – с видимым волнением произнесла наездница. – У моего будущего мужа совершенно изменилось обличье!

Лось тоже ничего не понимал. Но, чтобы хоть как-то успокоить Марию, он ткнулся ей в плечо губами и что-то совсем невнятное прошелестел ими.

Норбу-ринпоче и Гьялцен-ринпоче мылись в душевых кабинках. В монастыре Ганден день не был помывочным. Но для приезжих из далёкой России лама, отвечающий за хозяйственную деятельность обители, распорядился хорошо нагреть воду в распределительном баке. Понятно, что для высокогорья дрова были почти драгоценным материалом, но для высоких «возвращенцев» их не пожалели.

Смывая мыло с тела, Норбу с большой теплотой думал об учителе, плескавшемся в соседней кабинке. Гуру всегда находился в осознанности, что позволяло Гьялцену-ринпоче менять отношение людей к нему и к его ученику.

И вообще всё связанное с гуру проходило для Норбу весьма удачно. Тибетца Гьялцена-ринпоче и русского Льва Ивановича Васина в пекинском аэропорту встретили как родных, с угодливыми улыбками, несмотря на то что в столице Поднебесной после длительного инфекционного затишья было выявлено несколько случаев заражения коронавирусом. И вместо положенного в подобных случаях длительного карантина в обсерваторе оба приезжих из России беспрепятственно выехали в Лхасу. Ну а оттуда недалеко было и до знаменитого ламаистского монастыря Ганден, где они сейчас и находились!..

Русские ламы переоделись в традиционное буддийское одеяние. Только обувь осталась у них прежней. Хотя на дворе уже вовсю бушевала весна, в горах было довольно холодно, и ни о каких сандалиях речь не шла. В предбаннике появился монах-цирюльник и предложил Гьялцену-ринпоче усесться на стул. Он ловко накинул на «русского тулку» белую простыню и начал водить по голове наставника Норбу-Васина допотопной ручной машинкой.

Когда с головой Гьялцена-ринпоче было покончено, настала очередь его ученика. Машинка нещадно дёргала кожу, вырывая клочки волос. Но настоящий монах-буддист обязан стойко переносить все трудности и бытовые невзгоды. Как завещал в своё время сам Будда, его последователи должны быть острижены наголо. Это как в известном наставлении молодняку, вступающему в элитный вид лёгких летучих русских конных войск: «Настоящий гусар всегда должен быть тщательно выбрит, весел, лёгок и нагл в обращении с женщинами, а также слегка пьян». Ну, что-то в этом роде…

Так думал некто Васин, глядя, как ошмётки его волос падают на пол предбанника. «Стриженный наголо Лев…» Тибетский язык, родной в прошлой жизни, русский лама-тулку Норбу-ринпоче начал довольно быстро вспоминать. Этому способствовали уроки, которые ему дал Гьялцен-ринпоче во время долгого перелёта из Москвы в Пекин. Просьбы монаха-цирюльника («Чуть повернуть голову вправо… Наклонить…») Норбу понимал и выполнял в полном соответствии с пожеланиями и запросами монастырского парикмахера.

Едва оба «русских ринпоче» покинули цирюльню, к ним подошёл молодой монах со сложенными в гассен[10] ладонями.

Почтительный жест в этих местах имел не только общепринятый на Востоке смысл. Посредством складывания рук в гассен замыкались внутренние энергии человека. А если к ним добавить ещё поступающую у развитых индивидуумов по стопам и далее электромагнитную энергию Земли, то получался весьма удачный энергетический «коктейль». Аура человека, выполнившего гассен, становилась более мощной. Индивидуум как бы говорил: вот он я, таков, какой есть на самом деле. Можно спрятать свои мысли и убеждения. Ясновидцы, к которым принадлежал и Норбу, легко могли «прочитать» всё то, что человек пытался скрыть. Монаху, как определил русский ясновидящий, скрывать нечего. Его аура была чиста и довольно объёмна…

– Вас, достопочтенные ламы, ожидает настоятель и Совет монастыря Ганден.

Ведомые монахом, «достопочтенные ламы» прошли длинным полутёмным переходом и очутились перед массивной дверью.

– Вам туда… – тихо произнёс проводник.

Когда он исчез, Гьялцен-ринпоче сказал, улыбаясь:

– Вперёд и с песней, мой лучший ученик Норбу. Разумеется, песня должна звучать в душе.

– «Нам песня строить и жить помогает!» – продолжил шутливый настрой ученик.

Но Гьялцен-ринпоче уловил, несмотря на бравурный тон Норбу, его затаённую неуверенность. Он, понизив голос, тихо, но со значением прошептал:

– Освободи ум. Никто не должен слышать твои, даже самые глубинные, мысли. Учти, нынешняя беседа – твой первый серьёзный экзамен, гусар.

– А что, будут и другие? – спросил Норбу, пропуская вперёд, к двери, учителя, совсем не реагируя на последнее слово Гьялцена-ринпоче, легко уловившего «произнесённые» в цирюльне мысли ученика.

– Жизнь и есть самый серьёзный экзаменатор для любого человека.

– А смерть?..

– Она страшна лишь неведающим.

Ученик не успел спросить: «Не ведающим чего?»

Гуру уже вошёл в проём двери.

В большом помещении для приёма особо важных гостей было сумрачно. В алтарной части на деревянном постаменте, украшенном резьбой, стояла позолоченная скульптура Будды, сидящего в позе лотоса. Вокруг легендарного Шакьямуни стояли светильники-плошки, в которых мерцал огонь. Стены были украшены гобеленами, изображающими сражения Будды с демонами и враждебными человеческому роду полубогами.

Гьялцен-ринпоче и Норбу-ринпоче застыли со сложенными в гассен ладонями.

Члены Совета монастыря с любопытством всматривались в «русских ринпоче», один из которых, как они знали, являлся Белым Ламой Белой Шамбалы. Но все они, в том числе и настоятель, были настолько выдержаны в проявлениях чувств, что ничего не отражалось на их лицах. Наконец глава обители довольно тепло и душевно обратился к вошедшим:

– Садитесь, достопочтенные ламы!..

Гьялцен-ринпоче и Норбу-ринпоче сели на лавку напротив духовного ареопага Гандена. По традиции приём «старожилов» и «вернувшихся в родную обитель лам» начался с краткой молитвы, обращённой к Будде.

И уже затем состоялся долгий, неспешный разговор о последних событиях в мире и о том, как им всем, монахам монастыря, противостоять новым и значительным угрозам, исходящим от сил Тьмы.

В просторном зале собраны самые уважаемые ламы обители. И он, Норбу-ринпоче, отвечал на все вопросы присутствующих уверенно, с достоинством. Делал он это в соответствии со своим рангом, без малейшей тени стеснения и излишнего гусарства. Именно здесь, в зале для приёма гостей, он ощутил себя своим среди присутствующих, отнюдь не гостем.