— Что это значит? Да кто он такой! — рычит он. Я пытаюсь что-то сказать, но из горла вырывается какой-то несвязный лепет. Маккинзи прикрывает глаза рукой и бессильно выдыхает. Я понимаю, что ему не стоит знать о произошедшем в приемной, и мысленно даже благодарю Александра за то, что не выдал. Но по глазам профессора понимаю: он слишком зол, и внутренне сжимаюсь от гаденького чувства страха за свое рабочее место и профессиональное будущее.

— Иди за мной, — бросает он, кидаясь к двери. — Делай что хочешь, мне плевать: умоляй, требуй, иди на ухищрения, но заставь его передумать! Ты поняла меня, Харрис?

Судорожно киваю, не особо соображая, на что подписываюсь, но Маккинзи даже не смотрит в мою сторону. Ловлю ошарашенный взгляд Рейчел в приемной и делаю большие глаза, всем своим видом показывая, что я в полной заднице.

Мы догоняем шведа в коридоре, и у меня закрадывается мысль, что он не особо и торопился покинуть стены университета, словно давая нам фору.

— Мистер Нильсен! — восклицает декан, расплываясь в своей самой приторной улыбочке. — Покорнейше прошу не исчезать так скоро. Позвольте мисс Харрис хотя бы покажет вам кампус.

Затем его лицо вновь принимает повседневный строгий вид и, повернувшись ко мне, он спокойно, но так, чтобы Александр слышал, произносит:

— Я думаю, у нее есть, что Вам рассказать.

Развернувшись на каблуках, он удаляется, а я сверлю взглядом его спину, спешно стараясь придумать, как начать разговор, прежде чем обернуться. Как назло, мысли путаются в голове, а трусливое «извини» внезапно становится таким неприятным на вкус, что я физически не могу его выдавить из себя.

— Ты девушка или дохлый бобер, Харрис? — раздается позади, и я неловко оборачиваюсь, встречаясь с язвительной усмешкой. Свет из узкого витражного окна в полумраке коридора красиво оттеняет его лицо, и я не могу не признать, что Нильсен поистине привлекателен. Но тут он продолжает. — Ты не знаешь, как извиняться перед мужчиной?

Слова застревают в горле, пока я пытаюсь прийти в себя от шока. Он серьезно это сказал? Он действительно намекает на…

Кажется, его забавляет мое выражение лица, потому что насмешливая улыбка становится только шире.

— Словами, Агата, словами, — до меня наконец доходит, что этот швед просто издевается надо мной. — Есть прекрасные экземпляры, вроде «извини меня» или «прошу прощения».

Нет, я не намерена мириться с таким положением вещей. Если бы Александр был хоть немного адекватным, я бы охотно извинилась, но теперь никак не горю желанием.

— Мне очень жаль, — выдавливаю сквозь зубы, даже не скрывая своего недовольства. — Что ты узнал мое мнение о себе таким образом.

Он оценивающе смотрит на меня, как будто решает, признавать ли победу в этом раунде за мной или нет.

— А ты, вероятно, расстроена, что я оказался не дряхлым стариком, да, Харрис? — Нильсен чуть склоняет голову на бок, продолжая разглядывать меня. От такого пронизывающего насквозь взгляда мне становится неуютно, но я не намерена сдаваться. — Не переживай. Если хорошо попросишь, то я, так и быть, ухвачу тебя за коленки разок.

Снова вспыхиваю от его наглости, но не собираюсь оставаться в долгу.

— А я смотрю, тебе самому прям этого хочется, — с вызовом заявляю я, вздергивая подбородок, чтобы показать, что ни капли его не смущаюсь (да, я частенько вру себе, не обращайте внимания). — По крайней мере, от тебя не воняет тухлой рыбой и ты не брызжешь слюной. Мне этого достаточно.

— Знаешь ли, Агата, — внезапно его тон становится назидательным, хотя в голубых глазах по-прежнему плещется ехидство, — сюрстрёмминг — это особый деликатес, но вовсе не значит, что абсолютно все шведы едят его на завтрак, обед и ужин. Но уж по крайней мере даже он будет вкуснее переваренных овощей.

Это что сейчас было? Он так намекнул, что британская кухня не отличается разноообразием? Нет, ну, я как бы не спорю, так и есть. Глубоко вздыхаю, понимая, что ничего не могу ему на это ответить. Да и мы довольно долго уже стоим друг напротив друга в полутемном узком коридоре. Поэтому не нахожу ничего лучше, как двинуться мимо шведа, как бы невзначай задевая его плечом (ответочка) и бросая на ходу:

— Пойдемте, я покажу вам университет, мистер Нильсен.

За спиной снова раздается ехидный смешок. Честное слово, это уже невыносимо. Я готова требовать объявить этот звук вне закона, чтобы официально подать на Александра в суд.

— Ты боишься меня? — внезапно спрашивает он. — Боишься, что я выдам тебя декану, если не будешь выполнять свои обязанности?

— Я не собираюсь бояться, — изо всех сил сохраняю невозмутимость, хотя это нелегко. — Либо ты всё расскажешь, либо нет.

— Ты любопытная девушка, Агата, — швед равняется со мной, продолжая с интересом рассматривать, словно я неизвестный науке вид растения, а он сумасшедший ботаник. — Так негодуешь от того, что нам необходимо работать вместе, умаляя таким образом собственные заслуги и труды, но при этом стремишься выслужиться перед начальством, вымаливая у меня прощение и согласие на совместный проект.

— Я не стремлюсь выслужиться, — отвечаю ему, стараясь скрыть раздражение и убедить в первую очередь саму себя в том, что он не прав. — В первую очередь, это рационализм. Эта работа — дело всей моей жизни. С тобой или без тебя я продолжу то, чем занимаюсь. А вот если меня исключат, то восемь лет трудов просто пойдут псу под хвост. Не думаю, что это адекватная цена за непокорность.

— А я уж думал, что ты анархистка до мозга костей, — Нильсен кивает на мою футболку. — В любом случае, я принимаю твои извинения, мне сложно долго злиться на таких красавиц.

Чувствую, как краснеют щеки, и отворачиваюсь, не понимая, приятен мне этот комплимент или же раздражение на Александра сильнее.

Мы проходим основные корпуса огромного университета, и я понемногу начинаю оттаивать к колючему шведу, ведь всю дорогу он внимательно меня слушает, задает адекватные вопросы и даже не пытается подкалывать. Создается впечатление, что ему действительно интересна экскурсия и он действительно передумал насчет участия в нашем совместном проекте. Поэтому в какой-то момент просто теряю бдительность. Мы неспешно возвращаемся в сторону деканата, и я позволяю себе расслабленно пошутить, как будто мы добрые друзья.

— Надеюсь, вам понравилась экскурсия, мистер Нильсен, и вы обязательно воспользуетесь услугами нашего туристического бюро, — поворачиваюсь к нему, одаривая самой очаровательной своей улыбкой.

В ответ получаю все ту же ехидную усмешку.

— На самом деле, я удивлен, Харрис, — кажется, швед испытывает в этот момент садистское удовлетворение, наблюдая, как меняются эмоции на моем лице, пока он говорит. — Судя по твоей брошюре, я вообще не ожидал, что мы сможем не заблудиться в трех с половиной зданиях.

Выпучиваю глаза от удивления, ища хоть какой-то ответ на его беспардонную реплику, но кроме перекати-поле из разрозненных мыслей в моем сознании ничего нет.

Покачав головой, Александр кивает мне с улыбкой, отчего я погружаюсь в еще больший ступор, и, развернувшись, идёт прочь.

— Ч-что? — наконец прихожу в себя и бросаюсь вслед за ним. — Нильсен, постой! Как же проект? Ты же сказал, что принял мои извинения.

Он останавливается у небольшой рекреации и, хитро взглянув на меня, отвечает:

— Я еще не решил.

— Но… — пытаюсь найти подходящие аргументы, но он вдруг останавливает меня жестом и ехидно спрашивает, красноречиво выгибая брови.

— В экскурсию по университету входит сопровождение гостя в уборную?

В этот момент до меня доходит, что мы стоим напротив дверей в мужской туалет. Чувство неловкости накрывает с головой, и я спешно отворачиваюсь, чтобы тут же двинуться в сторону деканата. Вслед доносится всё тот же чёртов смешок, заставляя сильнее сжимать кулаки.

Нет, ну каков нахал! Я извинилась перед ним, а он ведет себя как самый настоящий придурок! Бесит! Да как он смеет вообще?

На волне раздражения врываюсь к Рейчел, заставая подругу за сортировкой корреспонденции по преподавательским ячейкам.