Стайлз делает над собой великое усилие и закрывает своё отвратительно настроение ширмой. Когда Ноа забирает его, чтобы подбросить до аэропорта, если особо не присматриваться, всё выглядит вполне нормально. Вот только шерифу достаточно и короткого взгляда. Агент разваливается на сидении и, открыв окно, закуривает, даже и не собираясь интересоваться мнением полицейского на этот счёт. Привычка даёт ему право забыться на пару минут. Очень удобно, когда не хочешь говорить.

– Я решил выйти на пенсию, – вдруг ни с того, ни с сего заявляет Стилински-старший. Январь почти кончился. Стайлз не уверен в своих чувствах. Он, наверное, в последнее время ни в чем не уверен. Не стоило ему выпадать из своего непримечательного анабиоза. Сидел бы тихо в Нью-Йорке. Писал бы рапорт каждые полгода. Было бы проще. – С февраля порекомендую Пэрриша на должность.

– Ну так и удачи ему.

Удаётся помолчать ещё немного. Стилински щелчком отправляет окурок в последний полёт и поднимает стекло. За время, проведённое в больнице, он приобрёл откровенно бандитский вид. Плевать. Отец выглядит… разочарованным? Тоже, хотя и очень стыдно, но по большей части плевать. Вчера плечо ныло, а швы чесались так, будто изнутри пыталось что-то прогрызть себе путь на свободу – плевать. На всё плевать.

– Стайлз. Это ведь не конец света, – снова подаёт голос пока-ещё-шериф-Стилински. Всё-ещё-кадровик-Бюро приподнимает брови, как можно более прозрачно намекая, что не намерен вскрывать этот гнойник: ни теперь, ни вообще когда-либо в будущем. Быстро похороним всё произошедшее. И пусть могила зарастёт ковылём, крапивой и аконитом. – Он ведь просто подросток. Может, сбежал из города. Если так и случилось, я более чем уверен, что он очень сожалеет из-за того, как это произошло.

– Или охотники разрубили его на две хмурые половинки и скормили свиньям, – ядовито шипит Стайлз, раз уж отец так сильно ждёт от него хоть какой-то реакции. – В любом случае, мы с тобой нашим коллегиальным судом представителей исполнительной власти великих Соединённых Штатов оправдываем его вертлявую волчью задницу. Надеюсь, он теперь будет умнее и не трахнет очередного какого-нибудь Ван Хелсинга.

Шериф больше не поднимает эту тему. Достаточно долго, чтобы Стилински действительно начал успешно выкидывать Дерека из головы. Относительно успешно. Чем усерднее Стайлз старается, тем чаще зеленоглазый мальчишка влезает между размышлениями о списке дел на вечер и технике дыхания – в программе реабилитации много упражнений.

Февраль – сыро и холодно. Вода в бассейне воняет хлоркой. Если не начать вырубаться от усталости, снова приснится оборотень. Сверкнёт льдистыми светоотражающими зрачками (у кошек такие) и влезет куда угодно. В царстве Морфея – живой и спокойный. Улыбается, шутливо порыкивает, кидается попкорном. Касается, роняет голову на плечо, зевает, пока устраивается рядом. «Я ненавижу тебя! - Стайлз повышает голос и просыпается, но, уже бодрствуя, продолжает - Съебись из моей головы».

А он не съебывается. Он остаётся там. За пределами черепа, возможно, догнивает где-нибудь в канаве. А в снах и мыслях – ничего, даже можно поверить, что реальный. Стилински уже не кажется, что он сходит с ума. Он в этом полностью уверен. Именно поэтому для него вполне нормальным шагом оказывается подача ещё одного рапорта, а после – совершенно неожиданный звонок, который наверняка заставляет собеседника подскочить с постели среди ночи.

– Я знаю, что ещё не разобрался по предыдущему долговому обязательству, – Стилински прикусывает костяшку пальца, а после шагает на кухню, чтобы встретить там рассвет со своими старыми друзьями. Мальборо и Дэниэлс не осуждают. Никогда. И не советуют поискать себе какую-нибудь другую компанию. Из живых, например, людей. Поговорить про расставания, поделиться. – Но мне просто жизненно необходима твоя помощь. Пока больше ничего сказать не могу, просто не уезжай никуда из города, ладно?.. Спасибо.

========== Часть 3. I can’t see clearly when you’re gone ==========

– Пойдём. – Питер звучит уверено, и больше в нём нет никаких новых противоречий или черт, разительно отличающихся от того, к чему Дерек привык. Чтобы полностью зализать раны, понадобилось сорок восемь часов. По словам старшего Хейла, ещё повезло. Не провоцировать. Но теперь они вдруг оказались на одной стороне. С общей целью. Об этом Питер не говорит, но смотрит… Со странно нервирующей смесью надежды и необоснованного возбуждения.

Дереку на пару миллисекунд даже хочется отвернуться, как будто оборотень вполне может вот прямо сейчас подрочить от собственной эмоциональной нестабильности. Долго раздумывать над тем, что это состояние ему напоминает, не приходится. Юноша видел Стайлза под его чудо-пилюлями. Половинка прозрачная, вторая - матовая, вроде кофейного оттенка. «М. Стилински» на этикетке. А взгляд… Да и чёрт с ним. Хейл интерпретирует его как просьбу остаться до конца. Хотя бы до антракта в выступлении волчьего Дю Солей. Снова Стилински. Дирижёр цирка перевёртышей… Он вообще достаточно много вот таких колючих фразочек изрёк. И ещё больше оставил при себе. И теперь, получается, ничего не скажет. У Питера ведь нет оснований врать, верно?

Зайчонок. Парень вспоминает о прозвище, сдобренном ругательствами, когда умывается. И накатывает. Дерек сначала цепляется за раковину, а потом отваливается от нее, стоит когтям, скрежетнув по камню, издать такой мерзостный звук, что в голове образовывается каша из содержимого.

Он стремительно теряет контроль. Хватается за обманчиво безопасную изогнутую трубу полотенцесушителя. Даже боль от обожжённой ладони не может вернуть в норму. Дерек вбивается затылком в стену и соскальзывает на пол. Сердце пляшет то ли где-то в кишках, то ли в горле. Альфа. Первая часть спирали. Бета - когда первая перетекает во вторую. Омега - третья, но не по значимости. И - в цикл.

Почему-то помогает. Вот и ладно.

– Когда мы закончим, я думаю прийти к его отцу, - заявляет Дерек уже в лифте, неотрывно следя за сменой цифр на электронном табло. Вполне логичное и адекватное желание. Вот только Питер, привалившийся к стене, хмыкает:

– Пойдешь к убитому горем шерифу, чтобы объяснить ему по чьей вине погиб его сын? Даже для меня было бы жестоко.

Питер звучит… Правильно? Очень расчётливо и рационально. Как будто это весь мир вокруг ошибается и раз за разом набивает одни и те же шишки, а вот Хейл – наоборот. Дерек решает не слишком вдаваться в подробности. Если он примет и эту ответственность, то просто съедет чердаком. Да, это извращённая логика, бегство от правды, и ничего больше. Первая стадия. Или вторая. Юноша колеблется между очень явным отрицанием и неявным гневом. И страхом. Просто вишенка на торте.

На вполне логичный вопрос о том, куда они всё-таки едут, мужчина не торопится отвечать. Делает видя что очень занят дорогой – и в крайней степени красноречиво придерживает руль в одном положении указательным пальцем. Позёр. Дерек отводит взгляд от собственного плеча, обтянутого ярко-красной клетчатой рубашкой (конечно, его рубашкой, и пусть дядя считает племянника полным дебилом, который как девочка крадёт у парня шмотки) которую они так и не забрали после того… Чего «того»? Точно. Вожделения. Так это называлось в понятийной системе федерала. Не влюблённость (ему же не двенадцать, в конце-то концов) и не любовь. Просто похоть, желание, чувственное влечение…

– Так, куда? – Очень не хочется терять контроль. Снова. Нужно переключить голову. Дать мозгу другую тему для обмусоливаний. У них и без этого достаточно неприятностей и сложностей. Питер, правда, относится к этому нигилистически: когда ему звонят из офиса шерифа и сообщают про Камаро на штрафстоянке, он только очень пристально смотрит на племянника, что-то мурлычет полицейскому (тот очевидно ошарашен) и, попрощавшись, вытаскивает из сотового симку. Ценности бессмысленны. Ровно как и человеческая жизнь. Себя Питер явно считает чем-то большим, чем человек. Ни слова о машине. Жаль. Дереку она очень понравилась. Интересно… А тот дурак из подземного гаража, он вообще осознал, что произошло?