Теплые язычки лизали его пальцы, подобно живому летнему ветерку, это было так…

…странно. Очень странно.

— Ничего не понятно… — пробормотал, разглядывая щеку девушки — Что происходит…

Чуть впалая щека, мочка уха, пробитая сразу пятью дырками, в каждой по дешевой серьге. Черно — белый завиток волос, упавший на воротник бледно — салатовой рубашки. Интересно, отчего Лайса не носит ЕГО побрякушки? Не нравятся, наверное.

"В маргиналке проснулся элитарный вкус!" — Тирон хмыкнул, подумав об этом и двинулся дальше, цепляясь взглядом за желанные изгибы.

Тонкая шея, сдавленная широким кожаным ошейником из мягкой, переливающейся ткани. Дальше… беззащитное тело, ключицы, тугие груди с мягкими нежно — розовыми сосками… невидимые сейчас, ему невидимые…

— Лайса Канц, — прошептал в теплое ухо, прогоняя сон — Давай, подъем. Тревога по Отделению!

— Ой, да идите вы…

Расхохотавшись, стряхнул ее с ладони. Это оказалось непросто, но выполнимо. Еще бы изнутри вытряхнуть ее яд! Иногда Тирону казалось, что иномирную формулу, застрявшую в его теле со времен Катастрофы, вытряхнуть проще, чем Лайсу Канц. Эта зараза, похоже, неизлечима.

Зараза же, между тем, выбралась из фургона. Теперь она дергала плечами от сильного ночного ветра, тщетно кутаясь в куртку, недовольно морщилась — начинал накрапывать дождь.

— Я тебя на руках понесу. — заявил он девушке.

Та отшатнулась, плотнее заворачиваясь в куртку:

— Что еще такое? Зачем это?! Не надо…

— Хочу. Понимаешь, мне так хочется?

— Ладно, мне не жалко же…

Обмякнув на его руках, Лайса удивилась: какого хрена? Она, вроде, не больна и ноги в порядке. Зачем ему тащить ее сейчас по лестнице, грубовато, но бережно придерживая под спину.

Где — то на подходе к квартире, между лестничными пролетами Тирон остановился, развернул к себе тянущую руки ношу, и губы их встретились. Его — мало привыкшие к искренним поцелуям, горячие и неласковые, жгущие этой неласковостью и странным желанием отдавать, а не отбирать. И ее — сжатые, пропахшие дождем, губным блеском и засахаренными фруктами.

— Ты сладкая, Лайса. Ты столько ешь сахара, что он сочится из тебя наружу. — выдохнул сэттар, слегка оторвавшись — Будем жить вместе? Ты точно решила? Если точно, на следующей неделе подпишем договор.

— Я не против, сэттар. Как хотите.

"Как хотите". Стряхнув сон, придерживаясь за куртку Дэнниса, в такт мерным движениям его шагов пришли мерные мысли. Мозги маргиналки, воспитанницы социального приюта Лайсы Канц не привыкли спать подолгу. Никак иначе невозможно было им — уснешь и просрешь черепную коробку, без которой не выжить. Костяной, теплый домик запросто может снести… ну так скажем, ураган жизни.

Сейчас все устраивалось как нельзя лучше — долга за стекло больше нет, как понимала девушка. Предложение о совместной жизни — да это же пропуск в нормальное существование, мать твою!!! Какое — то время они поживут, уже как официальные сожители, и если Тирон женится на ней, если моча не треснет ему в голову…

Маргиналка Канц перестанет быть маргиналкой, а станет нормальным человеком. Это же жуть какое счастье — покупать шмотки и жратву в нормальных точках, ездить на нормальном транспорте, жить в нормальной квартире. И Анета. Она тоже станет… нормальной.

"Мы вырвемся, Анета. Теперь уж я это точно знаю!"

За то, чтоб вырваться — просили совсем немного. Просто время от времени наступать себе на горло и спать с… НИМ.

Небольшая плата. Дешевка, распродажное барахло в базарный день. Дэнниса влечет ее тело. Лайсу Канц влекут его деньги и возможности. Взаимообмен, выгодный симбиоз.

"Все складывается просто отлично." — подумала Лайса, когда Тирон поставил ее на пол в коридоре ИХ квартиры — "Просто замечательно."

— Я в ванную, сэттар. — сказала она.

— Не закрывай дверь на кнопку. — он бросил куртку на полку — Я к тебе приду, Лайса. Понятно?

— Конечно.

Еще бы не понятно! Он ее и взял к себе, чтоб трахать.

И пока еще ничего не изменилось. Вообще ни хрена.

Девчонка плескалась в ванной. Слышно было, как она включила воду и струи ударили в трефовую поверхность пола душевой кабины. Лайса не выносила лежать в ванне, пользовалась только душем и Дэннис знал, отчего.

В приютах для маргиналов, во всех, не только в том, где прошло детство девицы Канц, существует оригинальное наказание за провинности. Провинившегося раздевают догола, связывают руки и ноги и кладут в ледяную воду. С головой. Ну а дальше… Как повезет. Зависит все от состояния дыхательной системы и общего здоровья тела. Сколько выдержишь…

"Со мной не прокатило," — рассказывала любовница, кривя ухмылкой пухлые губы — "Я десять, пятнадцать минут могу. У воспиталки рука отсыхала меня держать, так — то. И на морозе могу долго… Поначалу невозможно, а потом ничего. А почему вы спрашиваете, сэттар?"

И в самом деле, зачем спросил? На кой хер ему это знать?

Стянув свитер, Тирон долго смотрел в окно. По стеклопластику катился дождь, размывая дневную грязь. Наступившую ночь резали полосы света прожекторов: вверх — вниз. И тут же след этих полос смывало дождем. Вверх — вниз…

Сунув руку в карман, нашарил купленную в Центре упаковку Янспрета*, раскрыл зубами, оторвав уголок блистера, положил на язык прозрачную пластинку, моментально растворившуюся, оставившую во рту резкий медицинский привкус.

Пройдя через комнату, миновал коридор, остановился у двери ванной. Уперся кулаком в пластик стены. Медлил. Зачем?

Лайса Канц — всего лишь средство от жажды. Или голода. Просто насущная необходимость. Он не виноват, это Катастрофа… это все из — за Катастрофы, да!

Тирон Дэннис совсем не причем. Как и все они. Как и тот парень, что душил проститутку Селину, чтобы кончить. Это Катастрофа…

И он рванул дверь.

Лайса стояла спиной к нему, между острых лопаток стекали струйки воды, волосы прилипли к коже и теперь казались просто черными, перемешанными с мыльной пеной. Вода и мыло ползли по спине вниз, к упругим ягодицам и стройным ногам.

— Подождите секунду, — сказала девушка — У меня голова в мыле!

Хихикнула. Причем сделав это довольно тупо, почему — то завела сэттара… Никогда не мог бы он подумать, что заведется от этого дурацкого звука.

— Сейчас ты у меня вся будешь в мыле, — рыкнул, прижимая любовницу к мокрой стене — Давай, развернись. И ноги шире. А вообще… знаешь, я решил не торопиться. Не поворачивайся пока, стой так.

— Пжаааалста, — протянула она, упираясь руками в скользкий пластик. Пальцы, унизанные кольцами, дрогнули. — Как хотите.