— Ну что ты, Яков Вилимович, никак не мог я землю эту покинуть, дел-то еще много не сделано, — я дернул шнур, вызывая Митьку. — Принеси нам сбитня, а мне пускай кофе сварят, да не ведро, а чуток поменьше, лучше свежий потом сделаете, — Митька, как обычно продемонстрировав мне одну только голову, кивнул и исчез. — Я вижу, что ты пытаешься с задумкой дедовой разобраться, а ведь я тебе еще одну хочу подкинуть.

— А, да, разобрался, очень, очень толково, — Брюс закивал головой. — И польза от такого устройства очень и очень немалая, только есть одна проблема — вот! — и он бросил веревки, которые держал в руках на стол. — Медная проволока, латунная, дорого, конечно, но можно подумать, как упростить. Я даже уже придумал, как можно сматывать, чтобы не повреждались, и даже парусину пропитал воском, чтобы воду не набирала, — Брюс говорил быстро и возбужденно, перескакивая с одного на другое, но я его не перебивал, внимательно слушая. — Как можно протянуть этот шнур на большое расстояние? Ведь расстояние должно быть большим, иначе это изобретение будет всего лишь любопытной диковинкой, игрушкой, коей дети будут развлекаться.

— Под землей? — задал я невинный, в общем-то, вопрос. Я ждал его, готовил какие-то аргументы, но все вылетело из головы из-за невиданного энтузиазма Брюса. — А что, я планирую, как только снег сойдет, дорогами вплотную заняться. Вот рядом с дорогами и траншею сразу для шнура пробить?

— Под землей? — он посмотрел на меня слегка затуманенным взглядом. — А ведь может сработать, да. Только зима стоит самая середина, когда же все растает? — он вскочил и тут же сел обратно под моим насмешливым взглядом. — Прости, государь, Петр Алексеевич, я увлекся очень этой идеей.

— Ну дык именно это я в тебе и ценю, Яков Вилимович, — я прислонился поясницей к крою стола и сложил руки на груди. В кабинет вошел Митька разлил сбитень по чашкам, сунул одну Брюсу, и неслышно удалился. Яков Вилимович сделал маленький глоток и одобрительно кивнул. — Я вот что хотел предложить. В училище будут отроки не только учиться, но и проживать, и быстро возникнет проблема общей загаженности, понимаешь, о чем я говорю? — Брюс кивнул, но довольно неуверенно. — Ты же инженер, вот и реши эту инженерную задачку — заложить канализацию, как в Вавилоне али в Древнем Риме, дабы все, что извергнут отроки из себя, вывести за пределы. С системой коллекторов и самое главное, место определи, для отстойника, где будем, ну, скажем, известью всю заразу сжигать. Да подумай, как можно воду прямо в комнаты специальные подавать, дабы омовения отроки и наставники оные могли совершать, не думая, куда воду грязную девать.

— Хм, — Брюс задумался, а затем посмотрел на меня. — Я так понимаю, что это будет иметь последствия?

— Да, ежели все получится в лучшем виде, то сначала Москву всю канализацией окутаем, затем Миниху поручу, пущай сразу ее закладывает, дабы не переделывать, ну а получится — так каждый губернатор указания строгие получит, и срок для того, чтобы все выгребные ямы изничтожить.

— Почему тебе это в голову пришло? — осторожно спросил Брюс. Идея не то, чтобы ему не понравилась, она ему казалась лишней тратой времени и денег. Ну какая разница, куда людишки опорожняются? А ведь разница была, да еще какая.

— Пока лежал я, а тело мое пылало в огне, то вспомнил, что самые страшные болезни приходят, когда лето наступает, когда все от жары гнить и вонять начинает. И словно озарение на меня нашло, словно ангел с ликом Наташеньки коснулся плеча и молвил про то, что это так и есть, и что я — помазанник Божий могу все исправить. И что, ежели была такая штука ранее, то и не преставилась бы сестрица моя любимая, подхватившая лихоманку в самую жару и смрад, — интересно, сколько я могу еще тему Наташи эксплуатировать? Но, пока работает, буду, да простит меня ее душа безгрешная.

— Прав ты насчет жары и болезней, ох, как прав, — кивнул Брюс. — Дозволь тогда к делу привлечь племянника моего. Инженер он знатный, может, что посоветует дельное.

— Дозволю, — я кивнул. — Как только Андрей Иванович скажет, что зять злодея Долгорукова никакого участия в делах тестя своего не принимал.

Брюс быстро глянул на меня и кивнул, с удовольствием потягивая сбитень.

— Ладно, так тому и быть, я уж с Андреем Ивановичем сам свяжусь, чтобы тот меня в курсе относительно племянника держал, позволишь так посвоевольничать? — вот теперь я кивнул, допивая пряный сладкий напиток и ставя чашку на стол.

— Как дошел до меди и латуни? — я взял в руку самый первый провод, который должен был появиться немного позже и не у нас, а в Англии. Что-то я новое все же потихоньку пропихиваю. И телеграф, если заработает, станет эксклюзивом, который позволит мне здорово заработать на те же дороги, которые пока реально не на что было строить, дед выжал не только казну, но и страну почти досуха, пытаясь успеть реализовать все свои реформы сразу. Вот только сразу все делать нельзя, и не удивительно, что добрая половина его начинаний так потихоньку и похоронится, не реализовавшись даже наполовину.

— А вспомнилось что-то в трудах сэра Стивена Грея, — махнул рукой Брюс и поднялся. Я улыбнулся. Не зря я вспоминал про труды этого самого Грея и, чертыхаясь, медь с латунью крутил в парусину заматывая, и мечтая о каучуке. — Ну и повозиться, конечно, пришлось, но тут-то мне опыт праздного «колдуна» пригодился. Огненные драконы и другие игрища весьма развивают умения и воображение. Могу ли я идти, государь, Перт Алексеевич, обдумывая и новое твое поручение, и нашу забаву продолжать до ума доводить? Да за людишками, что дворец, выделенный тобой, чистят глаз да глаз нужен.

— Иди, Яков Вилимович, не смею задерживать, коль столько дел накопилось, — я отпустил Брюса. Когда он выходил, в кабинет скользнул Митька, притащил кофейник и чашку, ну и заодно убрал использованное. Его молчание и отточенные движения означали только одно, Репнин впустил Плещеева без предварительного оглашения.

— Государь, Петр Алексеевич, — Московский градоначальник весьма бурно начал выражать свой восторг, от вида моего величества. И все-таки у нас очень самобытная манера обращения, мне очень нравится, зря дед пытался навязать иноземную, подобно кринолинам и парикам.

— И тебе здравствовать, Алексей Львович, — я, продолжая стоять перед столом, махнул рукой в кресло. — Ты садись, в ногах правды-то нет. Я вот давно хотел тебя вызвать, но дела навалились, а тут на ловца и зверь бежит, как говорится, — Плещеев осторожно сел, глядя на меня настороженным взглядом. Он явно не ожидал подобного приема и ощутимо напрягся, и не зря, потому что, как только он сел, я плеснул себе кофе и пристально посмотрел на него, отпивая горький, бодрящий напиток. Самому Плещееву я кофе не предложил. — Ну, так ответь мне, Алексей Львович, а как наказ моего деда Петра Великого выполняется, в коем говорится о мощении всех улиц за счет домовладельцев, а ежели трудности у них в этом возникают, то и за счет городской казны?

В который раз убеждаюсь, что в Российской империи проживают удивительно чуткие, понимающие и добросердечные люди. Самые понимающие из всех, понимающие даже малейшие намеки, если захотят, конечно. Вот, например, стоило мне только рассказать Плещееву, какая беда происходит с дорогами в Москве: про отсутствие мощения, водостоков, что превращает эти самые дороги иной раз в непроходимое болото, про выгребные ямы, прямо возле домов, и это в Москве, что уж говорить о других городах моей воистину необъятной страны, там ведь наверняка еще хуже! как он сразу же «вспомнил» о выделенных еще дедом на эти самые дороги двенадцать тысяч рублей. Более того, по его словам, деньги по странным причинам оказались нереализованными, черт знает почему, возможно, камня не смогли найти, и он готов пожертвовать любимому городу еще десять тысяч сверху из личных сбережений. Ушаков, зашедший на огонек, после окончания допроса Долгорукова, просто умилился и, скептически глядя в свои бумаги, заявил, что, согласно его данным, денег выделено было двенадцать тысяч триста пятнадцать рублей пятьдесят три копейки. И что выделены эти деньги были камер-коллегией за подписью самого Алексея Львовича в то время, когда он был ее президентом.