После Грендаля выступили еще несколько человек, никто из них не предлагал принять пушку Кировского завода на вооружение. Затем слово было предоставлено мне. Подходя к столу Ворошилова, я обратил внимание, что маршал смотрит на меня так, будто видит впервые. Да и трудно было меня узнать. Я был болен. За первые два три месяца болезни потерял больше 30 килограммов из моих обычных 96. Не успел я начать свое выступление, как поднялся Киров, вытянул руку в мою сторону и спросил:

– Разве это Грабин?

Я молчал. Киров подошел ко мне и, как бы продолжая, сказал:

– Что с ним? Его не узнать!

– Я не заметил, когда Грабин положил на стол записку, – проговорил Уборевич. – Прочитал ее и стал искать Грабина среди присутствующих. Но так и не нашел…

После этого небольшого отступления заседание было продолжено. Глухо и невнятно произнес я несколько первых фраз, затем справился с волнением. В заключение сказал:

– Из всех материалов для меня, как для конструктора, ясно, что кировцам на доработку пушки потребуется много времени. Я глубоко убежден, что за это время наше КБ сумеет создать новую пушку по тем же тактико техническим требованиям. Прошу вас, товарищ маршал, разрешить нашему конструкторскому бюро включиться в соревнование с кировцами.

Произнося это, я наблюдал за выражением лица Уборевича, но не заметил, чтобы он благоприятно воспринял мои слова. После меня выступили еще два человека, они продолжали критиковать пушку Кировского завода. Главный Военный совет прекратил обсуждение и принял решение, обязавшее кировцев доработать пушку и испытать ее. Ворошилов ни слова не сказал о моей просьбе. «Значит, не разрешил», – заключил я. Мелькнула горькая мысль: «Вот и продолжили конструкторский род Ф 22! Вот и конец всем нашим планам…» Нет, не мог я с этим смириться. Решил: подойду к Уборевичу и попрошу его лично. Все покидали зал заседания. Я поднялся и направился к столу маршала. В это же время к Уборевичу подошел Киров. Я заколебался. Подходить или нет? Хотелось поговорить с Уборевичем один на один. Не вышло. Будут ли Киров и Уборевич обсуждать мою просьбу? Шел я медленно и нерешительно, поглядывая на выход. Вдруг вижу – Киров повернулся ко мне:

– Товарищ Грабин, вы не уходите, сейчас мы будем решать вопрос о вас.

Это придало мне бодрости. Значит, еще не все потеряно.

– Почему вы не разрешили Грабину заниматься новой пушкой? – обратился Киров к Уборевичу, когда зал опустел.

– Пушку Маханова потребуется только доработать, а Грабину нужно начинать проектировать и изготовлять опытный образец. Он не успеет и только зря потратит время и силы.

Ответ Уборевича не удовлетворил Кирова.

– Давайте Грабину разрешим. Может быть, успеет.

– Хорошо, – согласился Уборевич. – Занимайтесь, Грабин, только не опоздайте. Хотя я сомневаюсь, – добавил он.

– А вы не сомневайтесь, – сказал Киров – Если бы Грабин не был убежден, что догонит Маханова, то, поверьте, он не стал бы просить разрешения А я убежден, что он не только догонит, но и перегонит Маханова.

Я был очень рад такому исходу, поблагодарил Кирова и Уборевича и попрощался

– Нет, вы не уходите, – остановил меня Киров, – сейчас займемся вами.

Я остановился, недоумевая, чем же еще можно заниматься. Просьбу мою удовлетворили, а больше я ничего не просил.

– Иероним Петрович, Грабина нужно обязательно лечить, – продолжал Киров, обращаясь к Уборевичу. – Видите, как он изможден, от прежнего Грабина ничего не осталось. В таком состоянии ему бы лечиться, а он напросился на такую тяжелую работу. Надо лечить его, и немедленно.

Я пытался возразить, мотивируя тем, что мне нужно сначала создать новую пушку, а потом уж лечиться. Но Киров не стал меня слушать.

– Нет, не так. Ваше здоровье для нас дороже всякой пушки. Скажите, у вас есть помощник?

– Есть, – ответил я.

– Так пусть он создает пушку, а вы лечитесь. Грабина нужно послать в Нальчик, там он быстро поправится, – вновь обратился Киров к Уборевичу.

– Лучше бы послать его в Аббас Туман, – внес свое предложение маршал.

Наконец Киров пристально посмотрел на меня, я даже смутился, не зная, чем объяснить этот взгляд.

– Иероним Петрович, мы с вами определяем место, где Грабина лучше лечить, а не спросили его, чем он болен, – заметил Киров.

– Это верно, – сказал Уборевич.

– Товарищ Грабин, чем вы больны? – спросил Киров. По возможности более кратко я объяснил, что болен уже около двух лет, и никто из врачей не может мне сказать ничего определенного.

– Вот видите, Иероним Петрович, как обстоят дела? Грабину неизвестно, чем он болен, а мы с вами решаем, куда его послать на отдых и лечение. Но почему ему до сих пор никто не помог?

Киров нажал кнопку звонка. Вошел А. Н. Поскребышев. Люди моего поколения, руководители любых рангов, хорошо знали эту фамилию. Поскребышев много лет был помощником Сталина, а потом Кирова. Через него проходило, кажется, все: бумаги, вызовы, телефонные звонки. Всегда, в любое время его можно было застать в приемной.

– Нужно заняться лечением Грабина. И немедленно. Проследите, чтобы для этого все необходимое было сделано, – распорядился Киров и чуть позже, прощаясь со мной, пожелал скорейшего выздоровления.

Разрешение было получено, соревнование с кировцами началось. Нужно было приступать к работе.

{14}

15 апреля враг вышел к Средиземному морю в районе Винароса, добившись, таким образом, своей цели – расчленить нашу территорию на две изолированные зоны. Это явилось причиной политического кризиса в лагере республиканцев. Доктор Негрин взял на себя кроме поста премьер-министра обязанности министра обороны, которые до сих пор выполнял Прието.

{63}

Сразу после заседания ГВС, в гостинице, я набросал идею будущей пушки в виде схемы. Не понравилось. Еще раз переделал эскиз, постепенно уточняя идею. Теперь можно было приступать к конструктивно технологической компоновке, но я был не у себя в КБ, а в Москве, и на завтра было назначено совещание у Уборевича для более углубленного обсуждения пушки Кировского завода. Не уедешь, пока совещание не закончится. Надо было начинать чертить, не теряя ни минуты, а приходилось ждать возвращения в Приволжье. К тому же я физически не в состоянии был не только чертить, но и расписаться мог с трудом.

Таким образом, мое решение создавать новую пушку на основе Ф‑22 было не только вполне допустимым с точки зрения конструкторской этики, но и прогрессивным, поскольку этот путь давал возможность создать новое орудие быстрее и лучше. Этим, кстати сказать, и ценно сохранение конструкторского рода артиллерийской системы.

Тактико‑технические требования давали возможность значительную часть узлов пушки Ф‑22 оставить без изменений, часть агрегатов нужно было лишь доработать. Нового конструктивного решения требовали тормоз отката, поворотный механизм, подрессоривание и боевая ось, колеса, щитовое прикрытие, верхний и нижний станок. Особое внимание следовало уделить экстрактированию гильзы.

Вновь и вновь я вдумывался в проблемы конструктивного характера, которые придется решать, наметил распределение работы между конструкторами. И уже не оставалось сомнений, что мы справимся с созданием новой пушки. Утром меня разбудил назойливый телефонный звонок. Оказалось, меня уже ждут в поликлинике. Для начала предложили зайти к терапевту. После осмотра терапевт заявил, что я здоров. Меня это ошеломило.

– Доктор, вы ошибаетесь, – сказал я.

– Нет, я ничего у вас не нахожу, – ответил он.

– Это другое дело, – не удержался я.

То же самое повторилось у невропатолога и психиатра. Вот здорово, того и гляди в симулянты запишут! Стою и не знаю, что делать. Хотел уже уходить, но вижу на одной из дверей табличку: «Эндокринолог Шерешевский». Думаю, дай зайду, хоть мне его и не рекомендовали. Открыл дверь, сделал шаг и вдруг слышу повелительный голос: