К вечеру вся чернота с пола исчезла, стены были тщательно вычищены и перекрашены в нежно-голубой цвет. От мебели пришлось избавиться. Сириус продолжительно и трогательно прощался с обгоревшим диваном, который не поддавался починке с помощью Репаро.

Сидя вчетвером прямо на полу, все любовались проделанной работой. Регулус рассказывал Гарри и брату о сумасшествии с дневниками, и Гермиона невольно посмеивалась, представляя, как это выглядело со стороны.

Сириус отвлёкся всего на минуту, когда Бестия, смирно лежащая рядом с ним, приподняла морду и негромко зарычала в сторону двери.

Блэк встал и вышел из гостиной.

На столе в конце коридора стояла оставленная Гарри коробка, которая так не нравилась крупу. Она переливалась, словно была сделана из настоящего золота, и внутри неё хранился крестраж. Дурсль сказал, что это кольцо, и в его голосе при этом прозвучала такая горечь, что Сириусу стало не по себе.

Гарри и Гермиона что-то скрывали, похоже, даже Регулусу не были известны подробности.

Дурсль не позволил Сириусу заглянуть в коробку.

«Крестраж внутри. Поверь мне на слово», — сказал Гарри. Он слишком много знал и иногда очень странно себя вёл. И, естественно, Сириус не подал вида, что заметил, как Гарри во второй раз открыл дверь дома Гонтов без всякого ножа, только прошептал что-то перед дверью, о клинке даже не вспомнил…

«Поверь мне на слово…» — отчётливо прозвучало в голове Блэка.

Но сам Гарри не доверял ему до конца.

Слишком много тайн…

Сириус достал нож дяди Альфарда и с его помощью без затруднений взломал аккуратный замок. Откинул крышку. Действительно, внутри коробки оказался безобразный перстень с большим чёрным камнем, но всё-таки… было в этом кольце нечто притягательное. Сириус почувствовал непреодолимое желание дотронуться до него.

Он взял перстень и покрутил его.

Вокруг разлился туман, тёплый и приятный на ощупь. В галерее стало темнее, будто весь свет затянуло в открытую коробку. Но эти изменения не напугали Сириуса, сосредоточившегося на кольце. Он не был здесь, только не мыслями.

Бродяга видел свой дом, комнату, полную людей.

Всюду звенел смех.

В гостиной были Джеймс и Ремус, Лили и Доркас… улыбающаяся как-то по-особенному Доркас…

Сириус вздрогнул и выронил кольцо.

Оно завертелось на полу.

И вот вокруг опять лишь скучные стены коридора дядиного дома.

— Поразительно, — прошептал Сириус. Он поднял перстень, и наваждение вернулось, едва пальцы коснулись ободка.

Блэк увидел рядом с Поттером и Эванс себя, Регулуса и Андромеду, а затем Питера и Марлин, братьев Пруэтт, Карадока, даже Гермиону и Гарри, рассмотрел во главе стола отца и мать, такими, какими они были раньше — много лет тому назад. Вальбурга не вопила на весь дом, а отец выглядел здоровым.

В зале пахло рождественской хвоей и сахарными кексами.

Не было никакой войны за окнами.

Но всё же улыбчивые лица друзей едва выглядывали из клубов призрачного дыма. Сириусу никак не удавалось рассмотреть их, и почему то подумалось: если надеть кольцо, то туман рассеется окончательно, и он, наконец-то, сможет услышать, что говорит ему Джеймс.

Так Сириус и сделал.

Дымка рассеялась. Убаюкивающее тепло исчезло, сменилось могильным холодом.

И тут Сириус ужаснулся, поняв, что сидит среди мертвецов. Лица Доркас и Ремуса исполосованы и забрызганы кровью. Джеймс замер в неестественной позе, словно прикрывая собой смертельно бледную Лили. Кожа Карадока дымится. Питер яростно сжимает своё горло. Регулус похож на утопленника…

Все мертвы.

Только Меда, Гарри и Гермиона куда-то исчезли вместе с гостиной дома на площади Гриммо. Нет ничего, кроме золотой коробки, светящейся в темноте, и чьих-то торопливых шагов за спиной.

С бешено колотящимся сердцем Сириус обернулся, и огромный камень упал у него с души.

«Вот они! Гарри и Гермиона. А с ними Рег. Живой. Но куда же они смотрят с таким ужасом? Куда? Куда?»

Он опустил глаза на свою руку, в один миг ставшую ледяной, сухой и тёмной, как у инфернала, и закричал.

========== Глава тридцать пятая — Волчье сердце ==========

Дурной сон. Кошмар, из которого никак не выбраться.

Поджарой тенью Нотт бежал вперёд, перегоняя ветер, забирающийся в ноздри и больно царапающий лёгкие. И снег. Вечный снег, который больше не таял, а висел сосульками, больно стягивая шерсть на загривке.

Тео был голоден.

Кроме несчастной тупоголовой белки ему не удалось ничего поймать за весь день.

Бежать, нельзя останавливаться.

Нотт смутно представлял, что собирался делать дальше.

Ноги сами несли его вперёд — в ту сторону, где должен был быть его дом.

Он представлял себе сад, резные ворота и тёмный силуэт особняка, вспоминал картинную галерею в западном крыле и лицо своего дедушки, взирающего на всех с такой надменностью, точно был особой королевской крови. Принадлежность к «Священным двадцати восьми» делала своё дело.

Тео надеялся, что дед поможет ему вернуть свой облик. В это так хотелось верить.

Поначалу растерянный и напуганный Теодор шарахался от любого шороха в Запретном лесу. Стук копыт, трепет ветвей, шелест прошлогодней листвы — все эти дикие звуки не могли его убаюкать и дать отдохнуть измученному сознанию.

А ещё был голод. Ужасный голод.

Именно он заставил Нотта полакомиться выскочившим из растревоженной норы бурундуком. После первого же укуса зверёк перестал дёргаться и затих. О, как же это было унизительно и гадко, но вкусно. Мордред подери, вкусно.

Тео отлично помнил тот день, как впервые слизывал кровь с острых клыков и жадно принюхивался к витавшему в воздухе запаху. Не будь он зверем, то заплакал бы от радости. Только волки не плачут.

После бурундука была белка, затем кролик, а потом Тео удалось шугануть мелкого хищника, и полакомиться олениной, добытой чужими усилиями. Если закрыть глаза и дать волю воображению, можно представить, что мясо совсем не сырое, что от него пахнет костром и приправами. Хотя волчьему носу и лесные запахи со временем пришлись по нутру.

Тео запамятовал, какую книгу читал и когда — с некоторых пор он не доверял времени и его шуткам — но знал, что долгое пребывание в форме животного — плохое решение для анимага. Человеческие чувства притупляются, инстинкты берут верх.

Пару раз Теодор пересекался с кентаврами, и те, словно почуяв под серой шкурой зверя волшебника, не подходили, может, их пугала ярость, горящая в его глазах.

Сворачиваясь калачиком под какой-нибудь корягой на ночь, Тео с лютой злостью представлял морщинистую физиономию профессора ЗОТИ. О-о… вот уж чьё горло он перекусил бы с огромным удовольствием, встреться ему сейчас Джайлс Праудфут в волшебном лесу.

Нотт утыкался носом в цепочку или в крохотный осколок золотого солнечного луча, болтавшийся на блестящих звеньях, и засыпал.

Во сне он снова видел Хогвартс, припорошенный снегом, хрустальную поверхность озера и обледенелые камни насыпи, из которой выбрался на свет из туннеля.

А ещё ему снилась Грейнджер. И Поттер. Их ненавистные лица.

Почему судьба распорядилась так несправедливо, ведь он не хотел ничего дурного? Он надеялся спасти своих родных, неужели это слишком много для одного человека? Или зверя. Теодор не мог принять человеческий облик. Никак.

Спустя столько дней Нотт снова и снова слышал свой вопль, вырвавшийся из груди жутким воем, когда разум настигло понимание произошедшего. Обрывок «Ежедневного пророка», выдернутый ветром из мусорницы Хогсмида, стоял у Тео перед глазами.

«8 января 1979 года»

«Покушение на министра магии провалилось».

«Пожиратели смерти нанесли удар и попались в ловушку».

«Сами-Знаете-Кто промахнулся».

«Очередная победа Бартемиуса Крауча и всего мракоборческого отдела».

В тот день Теодор перечитывал этот клочок бумаги вновь и вновь, пытаясь понять смысл, постичь эти строчки, от которых сердце наполнялось отчаянием.