– Ха! Будешь больше медитировать и не таким фишкам научишься! – Бодро заявил Нуриман и положил баранину обратно в тарелку Каткемы.

– Фишкам, вроде капель жира на глазах? – Поправил гиганта Чешуа, яростно вытирая лицо.

– Нур, твою мать, сколько раз говорила, не шути с едой! – Повысила голос в непривычной для себя манере Виктория.

– Извиняюсь, тысячекратно извиняюсь.

Началась маленькая словесная перепалка между Нуриманом, его женой и Джетом, но в довольно вежливой и легкой форме. Одна лишь Юри, замкнувшись в себе, молча сидела и, не торопясь, пережевывала мясо. Чешуа знал, что она не могла раскрепоститься, так как не желала принимать чужака. Однако после медитации Като не давал плодиться новым негативным мыслям, поэтому он просто принялся поглощать долгожданную вкуснейшую пищу.

Вскоре все угомонились, вдоволь наговорились и дружно заработали челюстями в процессе жевания. В этой комнатке для отдыха не были ни одной лампы, горела только печка. Непрекращающийся гул с улицы перебивал жевания и чавканье в тишине. Порой дождь усиливался так, что слышались дребезжания о крышу, но затем слегка затихал и приносил спокойствие. Ребята подняли головы наверх и начали воистину наслаждаться прекрасной картиной. Нескончаемый поток капель будто исчезал прямо перед глазами, на самом деле разбиваясь об черепицу снаружи. Для Като это было действительно завораживающе, он чувствовал всю истинную красоту природы более чутко и обостренно.

– Я никогда не был ценителем подобных красот, но это… это прекрасно, –восторженно сказал Като с блестящими пятнами на одежде и лице.

– Да, каждый раз – это незабываемое ощущение, – подмигнул Джет остальным.

– А почему ещё два члена вашей “организации” не трапезничают вместе с нами?

– Мастер Цейлань вообще не проводит с нами таких дружеских посиделок. Он, наверное, в силу возраста сейчас предпочитает проводить время наедине с самим собой. Слишком уж задумчивым стал наш старик, – рассказала Виктория, ударяя ложкой об дно тарелки.

– Да, я наблюдал схожее поведение у пожилых, а вашему-то уже сейчас за двести лет. Наверное, в таком возрасте, человек, словно мышка. Не слышно, не видно, – предположил Каткема, быстро доев свои две порции и стесняясь попросить добавки.

– Сколько я себя помню, он всегда таким был. Я пытался много раз его пригласить в игры настольные поиграть, но он ни в какую. Но теперь-то я знаю, с кем можно будет партийку, вторую сколотить, – усмехнулся Нуриман и мягко ударил плечом рядом сидящего Като. – В шахматы умеешь играть?

– Как сказать, знаю, как ходят фигуры, но стратегических навыков у меня нет. Отец меня научил, но играли мы немного.

– Ничего страшного, хотя бы так.

– Принеси лучше еще мяса Каткеме. По глазам же видно, что он еще голодный как волк, – снова предугадала желание курсанта мудрая южанка, и Нур сию же секунду повиновался.

– А Кай где сейчас?

– Ну, он тоже, по традиции, с нами досуг не проводит, всегда рядом с мастером трется, как личный охранник. Кай является его правой рукой, всегда безоговорочно исполняет приказы и прислуживает, – совсем развязно заявил Нуриман, в перерывах между своими речами вылизывая тарелку.

Виктории стало очень стыдно за него, и судя по сконфуженным физиономиям, Джету и Юри тоже. Но нужно было отдать должное Нуриману, его раскрепощенность и плохие манеры очень хорошо растворяли границы между новичком и братией. Яркая печка и ненастная погода тоже создавали необходимый уют. Уже через десять минут разговоры кипели и смех проливался. Каткема поистине наслаждался моментом, а ребята были доброжелательны и открыты.

После “угрожающих” жестов супруги Нуриман понял, что ради приличия ему пора было остановиться, и он стал молча истреблять свою готовку. Южанин любил шутить и веселиться людей, но казаться полнейшим клоуном перед новеньким не хотелось. Тут наконец-то выдержанная, как хорошее старое вино, Юри дождалась своего часа и решила пойти к Чешуа на контакт.

– По-моему их можно понять. Не думали ли вы о том, что Мастеру было в молодости еще тяжелее, чем нам. Учитель Цейлань сначала повидал войну, а затем очень долгое время скитался один, не так-то просто потом начать с детворой шуточки травить, – размеренно объясняла Юри, вглядываясь в тлеющие угольки, постоянно подсвечиваемые снизу.

– Не понимаю. Было тяжело, да, но со своими воспитанниками всегда же приятно посидеть, – вставил свои пять монет Като без всякого злого умысла.

Юри подняла свой хмурый, суровый взгляд, посмотрела в его доброжелательные очи и увидела в них только добро.

– Ладно, скажу начистоту, с чего бы начать… ну для вас наверняка не секрет, что потоки жизни вбирают в себя много негативной и злой энергии, проходя через Мастера. Не почувствовать это сложно. Однажды я осмелилась и задала ему вопрос, почему в нём присутствует темная энергетика… да что там однажды, много раз спрашивала. В ответ мне лишь летели однотипные фразы из рода “ Не следует тебе это знать”, “Меньше знаешь – крепче спишь”. Но как-то раз мне все-таки удалось расколоть его. – Похвасталась Юри, встала и на всякий случай захлопнула двери.

– Как говорится, никогда не сдавайся и тебя рано или поздно ждёт победа,– снова вставил несуразную фразочку Нуриман, так как устал молчать целых пять минут. Однако все снова на него лишь косо взглянули.

– Мастер поведал мне, что темнота в нём прослеживается, так как ему пришлось наворотить дел по неосознанной молодости. Все это было, чтобы сохранить хотя бы тот слабенький огонёк жизни нашего ордена. И не безрезультатно, как видите. “Хамару” и “Зоку” погибли в той битве двести тридцать лет назад, а мы сейчас здесь наращиваем численность со скоростью одного соратника в десять лет и потихоньку пытаемся существовать, – саркастически улыбнулась Юри и пожала своими круглыми плечами.

– Я не верю, что мастер мог так поступать… но лучше пусть будет один в десятилетие, нежели и вовсе исчезнем, сведя все старания сенсея к нулю, – живо ответил Джет.

Юри немного призадумалась.

– После тех бесславных, возможно, бесчестных поступков, мастера всё время мучает совесть. Отделаться от чувства вины у него по какой-то причине не получается, хотя все инструменты для этого есть. Вот он весь такой и отстраненный ходит. Да и правильно было сказано, скорее всего, с возрастом человек всё сильнее и сильнее в себя уходит.

Все задумались. Даже для Като Юри открылась совершенно с другой стороны: спокойная и рассудительная личность заменила ту бестию с бамбуковой палкой с утра.

Немного погодя, Каткема скривил лицо от любопытства, которое сразу же прочитал Джет.

– Ну, давай, спрашивай уже.

– А что насчет Кая? Он, по-моему, тоже непонятный тип.

– Да я сам не знаю, никогда с ним не сближался. Он всегда краток, серьёзен и говорит только по существу, – ответил Джет, плавно переползая ближе к Юри.

– И аура у него какая-то непонятная, вроде бы и чистая, но будто обнесенная толстыми каменными плитами. Обычно у людей так во время депрессий или хандры, – рассудила Виктория, которая была любительницей замечать все жизненные наблюдения и закономерности.

– Кай состоял в ордене еще до нас с Джетом, но помню, он всегда был таким, – подпустила Юри своего возлюбленного еще ближе.

– Так в прислугах гонять всю жизнь, даже представить не могу, – осекся Като.

В течение разговора он становился все более угрюмым и смурным, грустное осознание необратимости нынешней ситуации вкручивало ему голову словно центрифуга. Вдобавок очень нагнетало, что ребята спокойно рассказывали при нем все личные истории. Они прекрасно знали, что выхода на свободу у него нет, и что останется курсант здесь на веки вечные. Сейчас их посиделки были направлены лишь на то, чтобы сблизиться с новеньким. Надежда на помилование и освобождение все увереннее втаптывалась в грязь.

Угольки начали медленно тускнеть, обращая комнату во мрак, а на шум дождя ребята уже внимания не обращали.

– Каждый сам выбирает свой путь и свое предназначение. – Сказал патлатый, водя пальцем по полу.