– Работает! – не удержался я от восклицания и, прижав ладонь к губам (не хватало, чтобы меня сейчас кто-то услышал!), продолжил шёпотом:

– Значит, во мне действительно сошлись две жизни. С житейской точки зрения они исключают друг друга, с биографической – обе имеют равные на меня права. Что ж, поживём вскладчину!..

Повторный стук прервал мои мысли и заставил поторопиться. Я оделся, тщательно оглядел себя в зеркало и вышел из комнаты.

Пожилая служанка ждала у двери. Моё появление она приветствовала лёгким приседанием, затем выпрямилась и, не говоря ни слова, торжественно поплыла вверх по парадной лестнице. Я улыбнулся и последовал за ней.

Женщина ввела меня в уже знакомую залу. Описанию этого архитектурного великолепия я посвятил несколько восторженных строк ранее. В центре залы за столом «а ля Гауди» сидели три человека – мужчина лет пятидесяти, красивая статная женщина неопределённого (бальзаковского) возраста и моя несравненная Катрин.

Мужчина, в котором нетрудно было распознать отца семейства и главу дома, встал и вышел мне навстречу.

– Папа, это Огюст, я прошу вас с ним познакомиться, – опустив голову, проговорила Катрин, привстав со своего места.

– Хуан Антонио Гомес Гонсалес де Сан-Педро, – торжественно произнёс глава семьи, протягивая мне руку.

– Огюст Родригес Гарсиа, – ответил я, пожимая его руку.

– Моя жена, Мария де Монтсеррат Риарио Мартинес де Сан-Хосе, – выговаривая имя жены, дон Хуан отвесил супруге церемониальный поклон, – моя дочь, э-э… впрочем, мою дочь вы, насколько я понимаю, уже знаете. Прошу за стол, сеньор Родригес, – хозяин улыбнулся и указал на единственный свободный стул.

Не успел я присесть, как слуга в потёртой малиновой ливрее поставил на стол четвёртый прибор и принялся украшать его всевозможными яствами.

– Сеньор Родригес, моя дочь сказала, что, пока вы были в плавании, ужасный пожар уничтожил ваше родовое гнездо в Картахене, и вам предстоит отстраиваться заново. Примите мои самые искренние сожаления.

Я склонил голову, лихорадочно соображая, как мне следует реагировать на это печальное известие.

– В связи со случившимся позвольте мне, сеньор Родригес, – продолжил дон Гомес, – предложить вам услуги нашего дома, пока вы не исправите положение погорельца.

Отмалчиваться дальше не представлялось возможным.

– Досточтимый дон Гомес, примите мою искреннюю благодарность, – коротко ответил я, припомнив наказ отца: «Меньше слов – меньше печали».

По окончании приветственного ритуала дон Гомес, а за ним и все остальные приступили к завтраку. Впервые в жизни я чинно принимал пищу. Это что-то!

В нашем светлом будущем мы совершенно не заботимся об изобразительной стороне дела. Польза целиком и полностью определяется количеством и качеством съеденного. Во время трапезы за спиной практически каждого едока изнывает от безделья какая-нибудь техника. Электроника не знает этикета и ежеминутно просит аудиенцию, нарушая установленные ритуалы правильной и счастливой жизни.

Теперь же, постигая науку неторопливого застольного разговора, я отвечал на вопросы родителей Катрин и по ходу разговора вживался в чужую, незнакомую мне реальность. Одновременно я резал на кусочки дымящуюся на тарелке мякоть кордеро, сдобренную не менее десятью приправами и соусами, которые предлагали слуги и лично сам хозяин. Я глотал отрезанные кусочки, не пережёвывая. Жевать и одновременно толково отвечать на вопросы у меня просто не получалось.

– Сеньор Родригес, – обратился ко мне дон Гомес, – пусть дамы простят меня за несвойственную их интересам тему, но мне непременно хочется знать одну деталь. Скажите, вы играете в шахматы?

Он перевёл на меня взгляд, полный нетерпеливого ожидания. При этом тело дона Гомеса неестественно подалось вперёд и застыло едва ли не в падающем положении. Опасаясь, что хозяин действительно может потерять равновесие (центр тяжести его грузного тела явно выступал за площадь опоры), мне ничего не оставалось, как поспешно сказать: «Да». Отвечая дону Гомесу, я наблюдал краем глаза, как донна Риарио приложила палец к губам и что-то тихо сказала Катрин. Затем она подняла к глазам лорнет и внимательно посмотрела в сторону мужа.

О причине столь странной реакции донны Риарио я узнал чуть позже. Оказывается, шахматы для дона Гомеса были не азартной игрой с целью победить соперника, но скорее средоточием некоей надмирной философии. Именно в шахматах дон Гомес находил мистическое отражение всего, что так или иначе происходило в испанской действительности.

Поэтому всякий, играющий с ним в эту древнюю игру, становился для добрейшего дона Гомеса желанным духовным собеседником. Однако для остроты дискуссии играли, как правило, на деньги. Поэтому проиграть пару реалов (а то и не пару) за разговорами о внешней и внутренней сути вещей дон Гомес не считал для себя зазорным.

Должен признаться, я весьма неплохо играл в шахматы. Моё умение было скорее следствием природных причин, чем осмысленных занятий шахматной практикой. Я легко запоминал расстановку фигур, мог восстановить позицию с любого шага. Сами же ходы производились мною больше по наитию, чем в результате анализа тех или иных продолжений.

– Огюст, ты мой первый кент, который может стать гроссмейстером годам к пятнадцати, – говорил старый Санчо, добряк и шахматный дока, обучивший меня основным правилам этой древней игры. Он любил словечко «кент», и я не обижался, когда Санчо называл меня не по имени.

– Да, – ответил я, опасаясь, как вы помните, чтобы дон Гомес не рухнул ниц, – немного играю в шахматы, сир.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.