Справа из-за выступающей в море скалы показался небольшой рыболовный сейнер.

– Бу онлар! – крикнула девушка и подхватила стоявшую у ног большую спортивную сумку, – Каптана сойле…

– Я не понимаю, – перебил ее Серега, – Инглиш, плиз.

– Скажи капитану, что тебя прислал Мехмет, – перешла на английский Айлин, – Деньги отдашь, когда будешь на месте.

– Понял.

– Садись в катер. Они к пирсу не подойдут. Я тебя отвезу.

– В этот, что ли? – Серега кивнул на ржавую посудину, трущуюся помятым боком о причал, – Да он сейчас развалится.

– Не бойся, рус, – улыбнулась Айлин и, ухватившись за битенг, ловко спустилась в катер, – Давай. Они ждать не будут.

– Окей, – Серега рывком поправил на спине рюкзак и, отвязав швартовы, крепко ухватился за борт.

Айлин завела мотор, повернула штурвал, катер отчалил и двинулся навстречу сбавляющему ход судну.

– Капитана зовут Кан, – Айлин прибавила скорости, – Отдашь ему эту сумку.

Когда до сейнера оставалось метров двадцать, Айлин потянула ручку газа на себя и развернула катер так, что к кораблю он причалил боком.

– В команде есть русский, – сказала Айлин, – Сумку не забудь. Удачи, – и, задрав голову, громко крикнула, – Хей каптан! Йолджую ал!

Кряжистый светловолосый парень помог Сереге забраться на палубу. От его выгоревшей робы пахло мазутом. “Механик,” – подумал Серега. За бортом взревел мотор. Серега обернулся. Тарахтя и подпрыгивая на волнах, катер Айлин полетел к берегу.

– Видчайдушна дивчина, – улыбнулся механик, провожая ее взглядом.

– Да, – сказал Серега.

– Русский, что ли?

– Русский.

– А я с Полтавщины… Антон, – механик протянул Сереге руку.

– Сергей. А ты ее знаешь?

– Так хто ж ее не знае? У ней батько контрабас возив ще при Советив. А ти навищо туди? Все навпаки звидти, а ти туди.

– Домой надо, а документов нет.

– Емигрант, значить? Чи не сподобылося у туркив?

– Я из Америки еду.

– Он як тебе закинуло. Ну пидемо до капитана.

– Что ж вы в такой шторм плаваете? Не опасно?

– На кораблях не плавають, а ходять. Це ж хыба шторм? Танцюльки. Немає и трьох балив. Шторм для нас це добре. Менше шансив нарватися на прикордонникив.

– На кого?

– На погранцив.

– Понятно.

Худощавый пожилой турок, по взгляду и осанке, тот самый капитан Кан, о котором говорила Айлин, вышел из ходовой рубки как раз, когда они к ней подходили. Антон кивнул на Серегу:

– Русский.

– На камбузе есть кто? – спросил капитан по-английски.

– Нет. Все по местам.

– Окей. Иди в машинное, – капитан повернулся к рубке, – Бурхан!

Из рубки выглянул усатый рулевой.

– Выходим в море, – бросил ему капитан и посмотрел на Серегу.

– Тамам, каптан, – усатый скрылся за дверью, и сейнер ожил.

– Пойдем на камбуз, – сказал капитан Сереге по-русски.

В камбузе никого не было. Серега поставил сумку на стол:

– Это просили передать.

– Убери. Вон туда поставь, – капитан кивнул в угол камбуза, и шумно выдохнув, уселся в кресло.

Серега перенес сумку и сел напротив капитана:

– Я от Мехмеда.

– Я уже понял, – капитан достал пачку “Кэмел” и закурил.

– Мне нужно через границу, в Россию. Оплата на той стороне. Так мне сказали.

– Ну раз сказали, значит, так и сделаем.

– Я это… Уже месяц как на перекладных. Из Нью-Йорка. Хотел начать новую жизнь. Остался без денег и документов. Знаете, как там к таким относятся? В посольстве сказали…

– Это твои проблемы, – перебил Кан, – Мне это знать не обязательно. Пока ты на судне, ты член команды. Пассажиров у меня нет. Делать будешь что скажу. Понял?

– Понятно, – кивнул Серега, – А когда мы будем там… ну… на той стороне?

– Завтра. Зависит от погоды. Иди к Антону. Он скажет что делать. Рюкзак отнеси в каюту. Никто не тронет. Пойдем, покажу.

Через час после выхода в море поднялся сильный встречный ветер, и от килевой качки Серегу накрыла морская болезнь. Заметив, как вытянулось его побледневшее лицо, Антон кивнул в сторону трапа:

– Гальюн там.

Упираясь руками в обшивку, Серега поднялся наверх, открыл дверь и остановился. Пройти четыре метра до бака по качающейся, мокрой палубе было физически невозможно. Над головой угрожающе скрипела стрела невода. Казалось, вот-вот, и какой-нибудь трос оборвется, и вся эта промысловая конструкция рухнет, проломит палубу, днище, и – прости-прощай, родные Барановичи навсегда… Все еще держась за надстройку, Серега попытался было шагнуть вперед, но сейнер пошел боковым креном – видимо рулевой корректировал курс – и мощная волна, ударив в левый борт, залила палубу пятисантиметровым слоем воды. Вода полилась вниз в машинное. Тошнота пошла горлом, Серегу вырвало. Снизу заорал матом Антон, кинулся по трапу наверх, втащил Серегу внутрь и задраил дверь…

Сереге снилась Тугановка. Заброшенная деревенька в пяти километрах к югу от Барановичей. Сюда они приезжали с Варей по заросшей проселочной дороге на велосипедах. Во дворе большой избы над оврагом стоял высокий старый тополь, к которому прежние хозяева приспособили самодельный стол со скамейками – видимо, для чаепитий – и где можно было, треская собранные в огороде яблоки, часами болтать о том, какая она будет интересная – эта их с Варей взрослая жизнь.

Во сне Серега шел по безлюдной улице к дому над оврагом. Вечерело, в избах включали свет, из открытых окон слышались веселые голоса. Неожиданно откуда-то сбоку выбежала смеющаяся Варя, схватила Серегу за руку и потянула за собой:

– Пойдем Сережа! Слышишь, как весело? Все вернулись! Только тебя ждем!

Серега оказался в темных сенях перед дощатой дверью, за которой громко гуляла компания деревенских. Он узнавал голоса: Орлашин, Андрюха Григорьев, Виолетка, Варя… Серега толкнул дверь. Голоса оборвались. За дверью была пустая комната: ровные белые стены, дощатый пол, никаких окон, в двух метрах от двери фотокамера на штативе, лампа, стол. За столом сидел его покойный дед.

– Зачем вернулся? – раздраженно спросил он, – Забыл что?

Медленно, на стене за спиной деда проявился силуэт женщины, которую Серега узнал по старым семейным фотографиям. Высокая красивая Жанна Евгеньевна, тогда еще учительница начальных классов… Чем четче становилось изображение, чем больше подробностей отдавала женщине поверхность, тем старше и ниже она становилась, теряя осанку и уверенность во взгляде, превратившись наконец в добрую тихую Серегину бабушку, ожившую и ступившую нетвердой ногой в странную потустороннюю трехмерность. Она обошла деда и поставила на стол пустую керамическую тарелку:

– Покушай, Ваня.

Потом подняла голову и ласково посмотрела на Серегу:

– Садись с нами, Сережа. Сейчас и мама с папой подойдут. А ты Варю не ищи. Нет ее здесь…

– …Подъем!

Серега открыл глаза. Над ним стоял Антон. Сейнер урчал, в иллюминатор заглядывало солнце.

– Проснулси? Вставай давай. Сонце вже високо. Плавати вмиеш?

Серега зевнул, выгнул затекшую за ночь на узкой койке спину:

– Можно тебя попросить?

– Валяй.

– Вы же там у себя говорите на суржике?

– Я и на русском могу.

– А что тогда?

– Вставай давай. В камбуз и за работу. Через пару годин будемо на мисци… Триста лет говорили на вашем москальском. Хватит.

– Слушай, а это… Вы же не из-за меня плыве… идете на ту сторону?

– Ну ти даеш, поцик! – рассмеялся Антон, – Груз у нас в трюмах, а ти попутчик. Вставай. Возьмешь у Мамуки машку, кандейку и – на корму.

– Какую Машку?

– Швабру, – Антон криво усмехнулся, – И ведро. Пассажир, твою каракатицу!

На корме было жарко. Серега разделся до пояса и, мусоля мокрой пенькой отмытую ночным штормом палубу, наслаждался легким солоноватым бризом.

– Эй, морячок, – окликнул его Антон.

Серега обернулся и сразу увидел на горизонте неровную полоску берега.

– Иди поешь. Мамука приготовил тушенку.

Серега бросил швабру и, подхватив футболку, пошел за Антоном на камбуз. На камбузе хозяйничал Мамука, молодой грузин, не говоривший ни по-русски, ни по-английски. Знал он турецкий и говорил ли вообще, Серега выяснить не успел. Капитана и рулевого не было. Ели молча.