Павел Петрович секунды три смотрел в хмурое кучерявое небо, плывущее в темном лобовом стекле автобуса, потом повернулся и пошел прочь в сторону клуба. Нужно было предупредить жену о предстоящем визите.

Площадь неспешно наполнялась сельчанами. Они как-будто бы прогуливались, покуривая, переговариваясь друг с другом, приближаясь к автобусу, как пугливые зайцы, кругами. Заморозки уже никого не смущали.

Со стороны мастерских пришли трое – Серега и два чумазых мужичка в промасленных спецовках. Серега постучал в дверь автобуса. Вышел водитель. Поговорили. Мужики осмотрели колесо и укатили его туда, откуда пришли.

До вечера у сельсовета перебывали все, даже бывший завлит драматического театра, переехавший на родину предков, в Барановичи, как он говорил, по политическим соображениям. Абсолютно седой, ходивший на собрания во всем черном с толстой железной цепью на шее, настолько старый, что ни фамилии, ни, тем более, имени его уже никто не помнил. Он настойчиво пытался привлечь внимание артистов декламацией плохих стихов, стучал в дверь, а когда его не впустили, предал приезжих публичной анафеме, обмочив тоненькой струйкой правое заднее колесо автобуса.

За короткий световой день сельчане насчитали пятерых. Цирковые выходили несколько раз по нужде, дважды – в сельсовет звонить и один раз – выбросить здоровенный черный целлофановый мешок с мусором. Кроме факира, блондинки и водителя, на свет показалась странная парочка альбиносов – парень и девушка, похожие друг на друга как близнецы. По отдельности их никто не видел. Они выходили и возвращались всегда только вместе.

В восьмом часу к автобусу подошел Серега – звать маэстро к Орлашину на ужин и проводить остальных к Вере Егоровне. Орлашин жил рядом, через улицу, а вот импровизированный постоялый двор располагался на южной оконечности села, то есть, идти туда нужно было целых восемь минут.

Орлашин не был гостеприимным хозяином, но перед столичным гостем решил блеснуть. Стол накрыли заранее. Сервирован он был на пятерых – маэстро обещал прийти с помощницей. По случаю достали из кладовой блавацкое столовое серебро и расписной фамильный сервиз. В центре стола, накрытого полотняной скатертью, на блюде, обрамленном тонким фарфоровым кружевом, под перламутровым клошем томился фаршированный гусь. За ним, в фарфоровой же ладье густым ароматом плыл печеный картофель, разломленный надвое и посыпанный мелконарезанной зеленью. В двух соусницах с картинками из испанской сельской жизни, соперничали ароматами деревенский – с беконом – и сливочно-грибной соусы. Сценку свидания миниатюрного солдата с крошечной танцовщицей, прикрывающей лицо черным севильским веером, венчал салат из помидоров, смягченный свежайшей сметаной. А в соседней салатнице, над танцующими веселую севильяну лоснились ощущаемым вкусом маринованные опята. Натюрморт дополняла мельхиоровая фруктовница с яблоками. Особым изыском для деревенского стола выглядел островок чернослива с ломтиками лимона на веточках свежей – еще в каплях воды – петрушки.

Аккурат в тот момент, когда на плите засвистел чайник – вода в умывальнике к приходу гостей должна была быть теплой – на подстанции перегорел трансформатор, и у Орлашиных, равно как и в половине домов Барановичей, погас свет. Достали подсвечники. Гостя Павел Петрович пошел встречать с канделябром.

Первой в комнату вошла Светлана.

– Добрый вечер, – хозяйка протянула ей руку, – Я Зинаида Антоновна. А это наша дочь – Варя. Проходите пожалуйста.

– Здравствуйте. Очень приятно. Светлана. Как у вас тут… загадочно.

– Да уж… У нас бывает. Опять авария какая-нибудь. А где же?..

– Знакомьтесь, – Орлашин пропустил вперед факира, потом уже вошел в комнату сам, – Это мое семейство. Как говорится, семья в куче, не страшна и туча. Зинаида Антоновна, супруга. Между прочим, правнучка нашего Сергея Алексеевича. Помещика нашего Блавацкого… Варя. Дочка.

Дочка Варя выпрямилась, попыталась было улыбнуться, но тут же смутилась и опустила голову, пряча раскрасневшееся лицо. Одетый в черное, факир напоминал снявшего маску марионеточника.

– Зинаида Антоновна, Варя. Добрый вечер. Я Анвар.

– Хорошо, – Зинаида Антоновна растерянно подала ему руку, – Проходите пожалуйста, Анвар. Мы вам рады. Гости у нас бывают редко. В смысле, приезжие гости. Не обращайте внимание на мужа. Он любитель погордиться моим происхождением, особенно после Перестройки. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Шикарный у вас дом. Видимо, старый. Барский?

– Это бывший летний дом княгини Ольги Александровны, тетки Сергея Алексеевича. Мы в прошлом году своими силами восстановили старую церковь, и у нас каждый день проходят службы. Отмечаем все религиозные праздники. Проходите. Вот сюда, пожалуйста. Извините за простую еду. Как говориться, чем бог послал…

– А бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки… – весело подхватил факир, – Это из "Двенадцати стульев".

– Да-да, домашние грибки… Вот они, кстати, – рассмеялась хозяйка.

– А где у вас можно помыть руки? – спросила Светлана.

– Умывальник в кухне. Сюда, пожалуйста… Не замерзли? Вон какой октябрь выдался, – Зинаида Антоновна приоткрыла дверь в кухню, пропуская вперед маэстро и Светлану. Закончив с полосканием рук, гости заскрипели стульями, расселись.

– Варвара, принеси нам du vin, – сказала с деланным прононсом Зинаида Антоновна, берясь обеими руками за блюдо под клошем и пододвигая его к себе.

Варя вышла в кухню, тут же вернулась и поставила на стол две разнокалиберные бутылки. Одну – с водкой “Абсолют”, другую – с красным “Саперави”. Придвинула к столу табурет – стульев на всех не хватило – и села рядом с отцом.

– Павел Петрович говорил, что у него день рождения, – сказал Анвар.

– Да какое там! – хозяйка сняла с блюда клош, и к потолку поднялось облако аппетитного аромата, – Анвар, простите, как вас по отчеству?

– О-о, с этим проблема. Но если надо, зовите меня Анвар Иванович. Так меня зовут все наши. Водитель как-то ляпнул, и приклеилось. Пусть будет Анвар Иванович. Да?

– Хорошо, – согласилась Зинаида Антоновна, – Пусть будет… – и обращаясь к Орлашину, – Дорогой, не поможешь?

Павел Петрович поднялся, взял ножницы для разделки птицы и принялся ловко расчленять сочащегося жиром гуся.

– День рождения был позавчера. Это ничего. Был бы повод посидеть с умным человеком, – Зинаида Антоновна мельком взглянула на Светлану, пододвинула стул так, чтобы сидеть напротив маэстро, – Орлаша, наливай, – и ласково потрепала Павла Петровича по спине, – Давайте выпьем за знакомство.

– Голова седа, да душа молода, – улыбнулся Орлашин, открыл “Абсолют”, взялся за штопор, хлопнул пробкой “Саперави” и налил в чистейший дореволюционный хрусталь – себе и факиру водки, а Светлане и супруге – вина.

Принялись за закуски. Светлана взяла тарелку маэстро, положила в нее всего понемногу, поставила, взялась было за свою, но ее опередил Орлашин.

– Спасибо, мне пожалуйста салата и… Да, спасибо… Совсем немного… Спасибо.

– Как вы думаете, Анвар Иванович, будет война? – спросила хозяйка, пытаясь поизящнее обхватить длинными пальцами бокал с вином.

– Непременно, – факир поднял хрустальную рюмку, – За знакомство.

Мужчины выпили, дамы пригубили. Орлашин со словами "ну и компенсируем" взялся за бутылку "Абсолюта".

– Как вам наши Барановичи? – краснея, почти шепотом спросила Варя.

– На белорусские не похожи, – улыбнулся факир и посмотрел в ее сторону.

– А вы правда из Дамаска?

– Правда. Мои родители служили в советском представительстве в Сирии. Я родился в Дамаске.

– И вы знаете все-все на свете? – спросила Варя с такой непосредственной искренностью, что маг рассмеялся.

– Нет конечно, ну что ты, девочка… Прости, пожалуйста. Я цирковой артист. Не обижайся. Что ты хотела спросить?

– Что такое счастье? – ответ на этот вопрос был настолько важен для Вари, что она задала бы его в любом случае.