Он вторгается в мое личное пространство до тех пор, пока все, что я могу чувствовать, это его чистый аромат.

Он переоделся в школьную форму, но не позаботился о пиджаке. На нем только белая рубашка, которая обхватывает его узкую талию и небрежно заправлена за пояс брюк.

Затем я понимаю, что смотрю на его брюки, и возвращаю свое внимание к его лицу.

Огромная ошибка.

Так близко, мы почти дышим одним воздухом. Я вижу маленькую родинку в уголке его правого глаза и пустоту в этих глазах.

Его свободная рука тянется к моим волосам, и он крутит белокурую прядь между пальцами.

— Ты не просила моего внимания, но ты все равно его получишь, Холодное Сердце. Все, о чем я мог думать со вчерашнего дня, это, как снова прикоснуться к тебе. Мне все еще интересно, как бы ты ощущалась, если бы мои руки вцепились в твои волосы, а мой член глубоко погрузился тебе в горло. — мой губы дрожат, раскрываясь. — Или как бы ты ощущалась подо мной, когда я буду трахать тебя, пока ты не разобьёшься на куски, — продолжает он тем же небрежным тоном. — Или какой ты будешь на вкус, когда я трахну тебя языком, или как...

— Прекрати...

Я хотела предупредить, но прозвучало это, как беспомощное хныканье.

Ошеломляющее, странное ощущение охватывает мое тело из-за его грубых слов.

Хотела бы я, чтобы это было смущение или гнев, но это далеко не так. Низ моего живота сжимается, и тепло разливается по всей коже. Мои соски сморщиваются и напрягаются под полотенцем, пока это не становится слегка болезненным.

Эйден смотрит на меня, наклонив голову, как будто что-то ищет.

Он всегда берет все, что ему нравится, не спрашивая разрешения. Черт, ему нравится не просить разрешения. Странно, что он заходит так далеко, оценивая мою реакцию.

— Ты промокла, Холодное Сердце?

Требуется все мое мужество, чтобы выпятить подбородок.

— Нет.

— Нет, а? — он отпускает мои волосы и проводит большим пальцем по нижней губе. — Хочешь сказать, что, если я засуну руку под полотенце, ты не намочишь мои пальцы?

Я сжимаю губы, чтобы не услышать голос, который пробивается сквозь меня.

— Может, мне стоит проверить, а? Просто чтобы убедиться.

Держа руку на полотенце, я кладу другую ему на грудь. Слово «стоп» вертится у меня на языке, но, зная, что он, вероятно, воспримет это как вызов и продолжит, я проглатываю.

Вместо этого я произношу:

— Единственный способ сделать это — довести меня до потери сознания.

— Это и некрофилия, и обман. Ни то, ни другое меня не интересует. Когда я доведу тебя до оргазма, я хочу, чтобы твое лицо покраснело, а твои крики прорезали воздух.

— Ты действительно болен.

— А ты действительно начинаешь звучать однообразно.

Его взгляд падает на мои обнаженные плечи и намек на мой шрам, окруженный засосами, которые он оставил.

— Эйден... не смей... — я предупреждаю.

Мои ногти впиваются в ладонь, будто моя хватка за полотенце это спасательный круг.

— Я вежливо попросил тебя сегодня утром. — его темные глаза встречаются с моими. — Но, возможно, тебе не нравится по-хорошему, милая. Возможно, в глубине души тебе нравится противоположное хорошему.

— Мне нравится, когда меня оставляют в покое.

— В это ты веришь?

Его большой палец скользит по моей щеке и резко проводит по нижней губе, будто он пытается что-то стереть.

Я даже не могу отбиться от него, потому что это будет означать, что я оставлю свое полотенце и свое тело на его милость — или на его отсутствие.

— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что часть тебя любит противоположное хорошему, но из-за того, что ты такая хорошая, ты стремишься уничтожить эту часть. Ты боишься того, что это может значить для тебя. Как тебе может нравиться что-то настолько обездоленное, когда ты такой совершенный человек? Ты боишься самой себя, милая.

— Ты бредишь.

— Я?

Он отпускает мое лицо, и его пальцы опускаются к моей ключице. Каждое прикосновение его кожи к моей подобно обжигающему огню.

И, как и любой пожар, пепел единственное, что он оставит после себя.

— Оставь меня, черт возьми, в покое, — шиплю я.

— Я же тебе говорил. Я не могу.

Он стягивает полотенце, обнажая шрам и мою бледную грудь.

Это чудо, что я держу полотенце на поясе. Или, может, я держу его только потому, что он это позволяет.

Он обхватывает большим и указательным пальцами мой сосок и сильно сжимает.

Пронзительное ощущение пронзает меня до глубины души, и я закрываю глаза от стыда.

— Твои соски такие твердые. — он сжимает еще сильнее, пока стон не срывается с моих губ. — Видишь? Они напряженные и чувствительные, так что, может, им тоже нравится противоположное хорошему.

Я поджимаю губы, боясь, что раздастся какой-нибудь чужеродный звук.

— Черт.

Его металлические глаза наполняются удивлением. Он продолжает щипать и покручивать сосок, но его внимание на другом. Все его внимание приковано к сердитым красным отметинам, которые он оставил вокруг шрама.

Подавляя ощущения, проходящие через тело, я недоверчиво гляжу.

— Тебе нравится причинять людям боль?

Его взгляд неохотно покидает мою грудь, встречаясь со мной глазами. Блеск безразличия покрывает его черты, запечатывая тот интерес, который вспыхнул ранее.

— Тебе больно?

— Нет, но мне некомфортно. Избавь меня от своего внимания.

— Зачем?

Он сильно щиплет меня за сосок.

Мои губы дрожат, в попытке собраться с мыслями.

— Ты токсичен. И, ох, ты разрушил мою жизнь на два года.

Он наклоняется, губы скользят по раковине моего уха, посылая озноб в низ живота, когда он шепчет:

— Недостаточно.

— Что я тебе сделала?

Мой голос дрожит при этих словах.

— Ты существуешь.

От его слов у меня на глазах выступают слезы.

Где-то в глубине души я согласна с Ким. Эйден больше никого в школе не запугивает — даже ее. Он не лезет из кожи вон, чтобы заманить других в ловушку, как это делает со мной.

— Почему я? — прикрикиваю я. — Какого черта ты решил разрушить мою жизнь? Бросил монету? Проснулся в один день и решил, что это буду я?

Его рука обвивается вокруг моей шеи, и он сжимает ее. Схватка достаточно плотная, заставляя меня просить воздуха и показывая, что он контролирует ситуацию.

Что он может в любую секунду выжать из меня жизнь.

— Думаешь, я уничтожал тебя? —спрашивает он мрачным голосом. — Ты ничего не видела, Холодное Сердце.

Я пытаюсь толкнуть его в грудь, но он тянется свободной рукой к моему соску и щиплет его, сильнее сжимая мою шею.

Я не могу дышать.

Я, черт возьми, не могу дышать.

Мои легкие задыхаются от несуществующего воздуха, когда я бьюсь и царапаю его руку и предплечья.

Мои глаза выпучиваются, я ощущаю покалывание в каждом нервном окончании. Меня охватывает головокружение, и все становится туманным.

— Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее я сжимаю. — он проводит языком по моей приоткрытой нижней губе и шепчет мне в губы: — Ты умная, разве нет, милая?

Мои руки дрожат, когда я опускаю их по обе стороны от себя.

Он слегка разжимает руку, впуская немного воздуха. Я жадно глотаю его, легкие и глаза горят от кислорода.

— Хорошая девочка, — он проводит большим пальцем по моему соску, когда я дрожу от крошечных порывов дыхания. — Ты могла бы держаться подальше, Холодное Сердце. — его голос темный и леденящий, как безлунная ночь. — Но тебе пришлось начать войну.

— Что...?

— Эльза?

Тренер Нессрин кричит от двери. Ее шаги приближаются с каждой секундой.

Мое лицо горит, и паника охватывает меня изнутри. Если она застанет меня с Эйденом, я смогу попрощаться со своим чистым, идеальным рекордом. Я подвергну опасности Кембридж и все, ради чего я работала.

Эйден отпускает меня и подходит к окну. Он бросает на меня последний неразборчивый взгляд, прежде чем спрыгнуть и исчезнуть.