— Сергей, ты хочешь убедить короля выступить на Москву?

— Да, — Чигирев с опаской поглядел на собеседника.

— В Польше рокош, и Сигизмунду не до тебя. Жолкевский разобьет рокошан только весной следующего года. А у меня нет резонов появляться при дворе раньше августа тысяча шестьсот седьмого. Ты не возражаешь, если мы перескачем годик с небольшим?

— Нет, — пожал плечами Чигирев.

— Тогда, пожалуй, в август тысяча шестьсот седьмого, — констатировал Басов и вопросительно поглядел на Алексеева.

— Сделаем, — согласился тот.

— А ты представишь меня при дворе? — попросил Чигирев.

— Без проблем, — неожиданно легко согласился Басов.

— Я смогу увидеть сына в Варшаве?

— Нет. Тому есть причины. Я оставлю тебя в Кракове и дам адрес, где его искать. Разыщешь сам, без меня.

Чигирев снова внимательно посмотрел на собеседника. Кем был этот человек? Чем он жил и как обрел такую силу, что стрелецкий полковник, искусный боец, явно не склонный к мистике, принял его за неведомое грозное существо, не то сошедшее с небес, не то извергнутое адом? Все это было непонятно Чигиреву… И не слишком волновало его. Он мечтал добиться своих целей и считал необходимым перетянуть столь сильного и влиятельного человека на свою сторону.

— Игорь, может, ты все же поможешь мне и дальше?

— Дальше?! — в голосе Басова зазвучало раздражение. — Ты видел, сколько смертей может принести простая попытка спасти одного ребенка! Ты представляешь, сколько крови надо пролить, чтобы изменить историю целой нации? Тебя ничему не научили трупы на московских улицах? Мы увидели сегодня столько, что нормальному человеку хватило бы по гроб жизни. А ты все про исторические пути думаешь! Хочешь новой бойни? Хочешь делать историю моими руками? Вот за это я и не люблю вас, интеллигенцию. Сидите на диванах, потягиваете кофе с коньячком и развиваете завиральные теории. А кто-то эти теории с саблей и наганом в руках воплощать за вас должен. И вы же его за негуманные методы еще и осудите… на диване, за коньячком.

— Игорь, но ты ведь знаешь, что я сам делаю все возможное, — обиженно возразил Чигирев. — Я сам сражаюсь. Я сам работаю. Я сам лезу во все эти склочные интриги ради…

— Знаю, — буркнул Басов. — Может, поэтому еще и не послал тебя к чертовой матери.

С этими словами он вышел из купе, сильно хлопнув дверью.

Басов не обманул. Судя по тому, насколько сгорела свеча, Крапивин оставался в одиночестве чуть более часа.

— Выходи, — сказал Басов, открывая дверь каморки. — Можешь считать себя условно освобожденным.

Крапивин неспешно встал и вышел. В комнате, где он оказался, ничего не изменилось. Все так же сидел за ноутбуком облаченный в монашеское одеяние Алексеев, все так же тихо жужжала его машина. Только на столе появилось большое блюдо с сыром и нарезанными колбасами, три серебряных кубка и кувшин вина.

— Быстро ты обернулся, — заметил Крапивин.

— Да, чуть меньше чем за два года, — усмехнулся Басов.

— О чем ты? — насторожился Крапивин.

— Сейчас сентябрь тысяча шестьсот седьмого года, — улыбнулся фехтовальщик. — Со времени твоего пленения прошло около двух лет. Просто последний час ты провел в специальной камере которую изобрел, находясь у меня в гостях, Виталий Петрович. Мы переместили тебя в нуль-пространство между мирами.

— Зачем? — закипая от ярости, спросил Крапивин.

— Чтобы ты не наломал дров. Да ты присаживайся. — Басов жестом указал Крапивину на стул, а сам принялся разливать вино по кубкам. — Проголодался, наверное?

— И за целостность каких же дров ты опасался? — Крапивин сел за стол напротив фехтовальщика

— Все тех же. Вы с Чигиревым так стремитесь поменять историю, что совершенно не задумываетесь о последствиях. Вам все кажется, что нет ничего хуже истории нашего мира. Есть, и еще как.

— А Чигирева ты тоже запрятал в подземелье?

— Нет, но под стражей ему посидеть пришлось, — Басов отхлебнул вина и закусил его сыром. — Он сдуру чуть не спас Отрепьева.

— Как?

— Ну, это у него великая цель была, спасти Гришку, чтобы провести прозападные реформы. Он попытался подговорить Басманова, но тот, естественно, не решился на самостоятельные действия. Потом он побежал к нам, в польское посольство, где я и посадил его под стражу.

— А потом?

Басов коротко рассказал Басову о перевороте.

— …Юрий Мнишек в своем подворье, кстати, отбился и дождался прихода стрельцов, которые взяли его под стражу, — закончил он рассказ. — Народ очень легко признал бывшего царя самозванцем, а Шуйского — новым государем. Надо сказать, я бы тоже признал, под угрозой смерти-то. Да и засилье поляков раздражало многих. Сигизмунда Шуйский, естественно, надул. Он обещал ему трон, обеспечил себе его поддержку и сам занял престол. Сейчас все оставшиеся в живых поляки, включая членов посольства, сидят под арестом в Ярославле. Им там еще до мая следующего года торчать. Вполне нормально для вероломного Шуйского. Предательство у него в крови. Настоящий государь.

— Погоди, а ты как выбрался? — спросил Крапивин.

— Я книжки исторические хорошо читаю, — усмехнулся Басов. — И сидеть два года в Ярославле в мои планы не входило. В ночь мятежа мы с Чигиревым ушли через «окно», которое нам любезно организовал Виталий Петрович. Потом мы вернулись в этот мир, правда, уже на год и четыре месяца позже. В Кракове, при дворе, я сказал, что мы бежали из Москвы во время мятежа. Нас приняли с распростертыми объятиями.

— Погоди, Чигирев при дворе Сигизмунда? — нахмурился Крапивин.

— Да, теперь пытается провести задуманные им реформы с помощью поляков, — наморщил нос Басов. — Эта интеллигенция такая настырная. Когда не получаются реформы, они всегда пытаются применить силу, притом чужую.

— Он что, хочет привести поляков в Россию?

— Ну да. Ему кажется, что это сделает ее европейской державой.

— Вот сволочь, — с чувством произнес Крапивин.

— А по-моему, просто дурак, — пожал плечами Басов.

— Погоди, ты сказал, что он чуть не спас самозванца?

— Да. Если бы я не задержал его, он бы обязательно побежал к Юрию Мнишеку. Вместе они могли бы собрать несколько сотен поляков из частных армий и разбить шваль, напавшую на Кремль. Те, кто убивают подло, всегда пасуют, когда надо вступать в открытый бой.

— И чем же тебя это не устраивало? — спросил Крапивин. — Ты ведь у нас защитник поляков.

— Тогда Отрепьев стал бы марионеткой Мнишеков и шляхты из частных армий. А этих в России интересует только грабеж. Лучше уж Шуйский. Это, по крайней мере, соответствует естественному ходу событий. Отрепьеву по-любому не удалось бы удержаться. Ведь кроме заговора Шуйских зрел еще заговор Федора Романова. Пардон, Филарета, которого Гришка сделал митрополитом Ростовским. Элита Московии отвергла самозванца. Народ там собственной политической волей еще не обладает. Удержаться Гришка мог только на иностранных саблях, это Чигирев абсолютно правильно просчитал. Он только никак не может понять, что иностранная интервенция — это всегда вред для народа оккупированной страны. Чужая земля всегда остаётся чужой, покоренный народ не уважают. Да и такую марионетку, как Отрепьев, они вскоре убрали бы за ненадобностью. Но для нашего историка все, что идет с Запада, — благо. Он так и не понял, что народ может развиваться только своими силами. Но, между прочим, Чигирев оказался серьезным противником. Не ждал от него такой прыти. Я не зря закинул его уже в август седьмого года, когда появился второй Лжедмитрий. Иначе он в скором времени сообразил бы, что целый год оппозиция Шуйскому была без лидера… и смог бы занять сие вакантное место. При его знаниях и энергии о последствиях подумать страшно. Не хватало в смутной России еще реформ по петровскому образцу. Это вполне могло доканать страну.