– Тебе не нравится Кин?

– Очень нравится.

– Это все, что ты можешь сказать? – сухо спросила Лесия.

Моника рассмеялась.

– Ну хорошо, он великолепен, что тебе самой хорошо известно; ему свойственна та врожденная властность, которую и мужчины, и женщины находят притягательной. От него веет уверенностью и силой. Глядя на него, можно твердо сказать, что он не растеряется в любой ситуации.

– И это все? – снова спросила Лесия.

– Да, – ответила Моника невозмутимо. – А что? Ты ищешь повод для спора?

Лесия бросила на нее досадливый взгляд, но тут же рассмеялась.

– Конечно же, нет! Но ты увидишь, он настолько ни в чем не похож на Энтони, что… Нет, в самом деле. Небо и земля.

Моника кивнула, а тем временем теннисисты, разгоряченные и веселые, вышли из-за ограды и направились к ним. За общей беседой Лесия забыла о разговоре с матерью и вспомнила только в самолете, на пути в Окленд.

Возможно, настоящая причина сдержанного отношения к нему мамы объяснялась тем, что он напоминал ей человека, замужем за которым она была и которого так трагически потеряла. Наверное, ей становилось не по себе, когда она глядела ему в лицо – лицо человека, словно воскресшего из мертвых.

По дороге из аэропорта Кин завернул к тете Софи. Приветствовав их с неизменным очаровательным энтузиазмом, она указала на маленькую коробку.

– Вот – все они тут. Они принадлежали твоему отцу. – Старушка в упор взглянула на внука. – После его смерти их нашли в его вещах. Эти фотографии – почти все, что у тебя от него осталось.

– А что в них интересного? – Он скривил губы. – Фотографии матери среди них нет, я полагаю.

– Не знаю, я не смотрела. Но Стюарт любил твою мать, – твердо заявила тетя Софи. – По крайней мере вначале. Да, им не следовало жениться, но нельзя, знаешь ли, винить его одного в этой ошибке. Не только укоры совести заставили его застрелиться после ее смерти.

У Лесии на миг перехватило горло. О Боже – бедный мальчик, бедный, бедный Кин! Она импульсивно потянулась к его руке, и Кин, не глядя, сжал ее руку в своей.

– Хорошо, я послушаюсь твоего мудрого совета, – согласился Кин с подчеркнутым равнодушием. – Но ты хранила эти снимки почти тридцать лет. Зачем понадобилось отдавать их именно сейчас?

Не глядя на их соединенные руки – его, загорелую и мускулистую, и ее, светлую и тонкую, – тетя Софи сказала спокойно и мягко:

– Я считаю, что ты уже готов увидеть их. Настало время тебе простить отца. Брайен и Зита были отличными приемными родителями, но они смотрели на Стюарта глазами твоей матери. Я не думаю, что они намеренно были к нему несправедливы, но и объективными их не назовешь.

Лесия перевела взгляд с Кина на тетю Софи, привлеченная прозвучавшими в ее голосе стальными нотками.

– Я прекрасно знаю, что представлял собою мой отец.

– Ты знаешь только одну его сторону, – печально сказала Софи Уорбертон. – Во всяком случае, фотографии принадлежат тебе, и я надеюсь, что ты просмотришь их прежде, чем решишься сжечь – если все-таки решишься.

– Может быть, я взгляну на них, но только потому, что этого хочешь ты.

В автомобиле Лесия откинулась на спинку удобного сиденья, глядя в окно на мелькавшие мимо оклендские улицы, окутанные пыльной усталостью, которая свидетельствовала о том, что еще один уик-энд позади, а впереди уже маячит понедельник.

– Поедем к тебе или ко мне? – спросил Кин.

– Мне надо домой – завтра предстоит напряженный день.

– Я могу остаться и отвезти тебя завтра утром по пути в свою контору.

– Я нездорова, – выговорила Лесия, с трудом ворочая языком, который от смущения сделался неповоротливым.

– И что же? – Он с упреком посмотрел на нее. – Если тебе хочется спать, и больше ничего, я стану держать тебя за руку и сочту себя счастливым.

Часто заморгав, чтобы скрыть слезы, Лесия сказала:

– Кажется, это самое приятное из того, что мне когда-либо говорили.

– Надеюсь, что все-таки нет, – возразил Кин, и голос его прозвучал напряженно и хрипло. – А как же насчет того парня, с которым ты была помолвлена, – этого Барри?

– Барри вознес меня на пьедестал, – взволнованно объяснила Лесия. – Я всегда чувствовала, что настоящую меня он не видит. Ему представлялась некая жрица, которой он мог поклоняться, а не живая женщина.

– И ты не была с ним близка, – проговорил он ровно.

Лесия помотала головой.

– Он женат?

– Не был, когда мы разговаривали последний раз.

– Вы до сих пор поддерживаете отношения? – спросил он неторопливо и сдержанно, но от скрытого в его словах смысла у Лесии зашевелились волосы на затылке.

– Время от времени он звонит мне. Для него очень важно знать, что мы остались друзьями.

– Не похоже, чтобы он видел в тебе друга. Если ему так нужен предмет поклонения, нашел бы себе другую богиню, – сказал Кин грубовато-наставительным тоном. – Он слишком долго обременял тебя. Но, слава Богу, у тебя хватило здравого смысла понять, что брак, на который дают согласие под давлением, – настоящее бедствие. Так чем ты планируешь заняться сегодня? – спросил Кин.

– Я и в самом деле неважно себя чувствую, – сказала она. – Отвези меня домой, я приму таблетку и лягу спать.

Кин свернул с автострады и по лабиринту узких портовых улочек подъехал к дому Лесии. На этот раз он поднялся к ней в квартиру, проследил, чтобы она сразу приняла болеутоляющее, приготовил ей чай. Потом посадил к себе на колени и поцеловал таким долгим поцелуем, что ее веки сами собой сомкнулись, а губы начали дрожать.

– Хочешь, чтобы я остался? – спросил он с нежностью. – Бедная девочка, ты выглядишь усталой и печальной.

– У меня и правда небольшие спазмы, – призналась она. – Но это пустяки. Завтра утром я проснусь совершенно здоровой, со мной так всегда бывает.

Он прижался щекой к ее волосам, и Лесия услышала, как ровно бьется сердце в его груди. Потом он опустил ее на диван.

– Ложись спать, – приказал он.

Улыбаясь, Лесия прошла в ванную, ополоснулась под теплым душем, провела руками по груди, бедрам и вздрогнула, вспоминая страстные ласки любимого…

Вытершись и надев ночную сорочку, она принялась распаковывать свой чемодан, и тут в дверях появился Кин.

– Быстро в постель, – скомандовал он.

– Ладно, оставлю это до утра.

– Если без меня тебе будет лучше, я уеду, но мне больше хотелось бы остаться.

Внезапно глупые слезы подступили к ее глазам. Поспешно проглотив их, она сказала:

– Я тоже хочу, чтобы ты остался.

Он занес в комнату свой саквояж, который, должно быть, захватил из машины, достал оттуда несессер и стал готовиться ко сну.

Проворчав что-то по поводу ее кровати – не слишком большой по сравнению с его необъятным ложем, – Кин тем не менее с удовольствием вытянулся на ней и заключил Лесию в теплое кольцо своих рук. Постепенно она расслабилась и погрузилась в сон.

Она спала крепко, и ее подсознание словно заперло все сновидения в самом укромном уголке мозга. На следующее утро Лесия проснулась бодрой и здоровой. Лениво повернувшись на бок, она поцеловала Кина в небритый подбородок и подумала, ликуя: наконец-то я вижу перед собой будущее, сияющее, как солнце, на расстоянии вытянутой руки. Я люблю, люблю этого человека, и он любит меня…

Подобное пробуждение было для нее новым и восхитительным опытом – как и скрипучий по-утреннему голос Кина, его энергичное потягивание до хруста в суставах, ленивая, довольная и озорная улыбка, нарастающее возбуждение от его поцелуев, даже неразбериха в тесной ванной и очень крепкий кофе, который сварил Кин.

Лесия негромко напевала, пока они готовили завтрак – яйца-пашот и апельсиновый сок для Кина, а для нее гренки с томатным соком. А сев за стол, она подумала, что никогда не забудет этого утра.

– Ты похожа на летний рассвет, – сказал ей Кин неторопливо, но его голос решительно не соответствовал глазам, в которых пылало синее пламя. Он взял ее руки и поцеловал ладони. – Жутко не хочется покидать тебя, но я должен идти прямо сейчас.