========== Часть 1 ==========

Пролог

— Ну что, пострелята, хотите послушать страшную сказку?

— Хотим!

Светлые, темные, рыжие головки немедленно столпились вокруг сидевшего на скамейке под тенистой липой старого рыбака. Тот усмехнулся в седую бороду и затянулся трубочкой ароматного табаку.

— Не знаю, стоит ли рассказывать. Может быть, вы ее уже слышали: легенда старинная и известная; а если не слышали — точно ночью не уснете!

— Хотим! Хотим!

— Тогда слушайте. Правда или ложь, быль или небылица — а только поговаривают, что в морской пучине живет ужасное чудовище. Появилось оно в незапамятные времена: и при деде моем было, и при прадеде. Днем сидит оно глубоко в подводной пещере, скрывшись среди водорослей и камней. А ночью выплывает на поверхность и охотится за кораблями. Если оказался ночью в море за Одиноким островом — считай, что ты покойник!

— Почему?

— Съест и глазом не моргнет!

Ребята ахнули.

— Оно большое?

— Огромное. Когда оно поднимается из глубин, море бурлит, как в самую сильную бурю. Когда опускается — в воронку засосет любое судно! Много лежит на дне затонувших кораблей, битком набитых сокровищами, но никто ни разу не решился нырнуть, чтобы обыскать их…

— А как оно выглядит? — боязливо спросил Матиас.

— Никто точно не знает. Те, кто знал, уже погибли! Но говорят, что у него множество длинных и сильных щупалец — как у осьминога. Тело — черное и скользкое. А в гигантской пасти — зубы, острые, как колья!

Золотоволосая Вероника ойкнула от страха и закрыла лицо руками.

— Одинокий остров совсем недалеко, — задумчиво сказал Тео. Он единственный из всех не испугался страшной легенды. Наоборот, он слушал рассказ старика со все возрастающим интересом. — В хорошую погоду его даже видно с пристани. То есть… осьминог рядом?

— Ты прав, мальчуган, — подмигнул рыбак. — Чудище спит и видит, как бы ночью напасть на город!

Дети заверещали от ужаса и возбуждения.

— Но почему оно до сих пор не напало?

— Кто знает. Может быть, потому что наш город под защитой высших сил. А может, потому что и нет никакого морского чуда-юда!

— А если есть? — не унимался Тео. — Может быть, остров ему мешает?

Старик внезапно посерьезнел и стал спешно вытряхивать недокуренную трубку.

— Как бы то ни было, это всего лишь сказка, и дело с концом. Засиделись мы, пожалуй, пора по домам расходиться. А то родители хватятся — куда дети на ночь глядя подевались.

I

В базарный день в Алькаране всегда шумно. Узкие улочки, поднимающиеся от порта к главной площади, заполнены толпой оживленных людей. Теснятся друг к другу лавочки, полные самых разных товаров; повсюду разгуливают лоточники, зычными голосами предлагая попробовать печеных кальмаров и прочие лакомства. У причала швартуются новые и новые корабли из заморских стран, выпуская на твердую землю уставших от долгого плавания путешественников. Надсадно крича, вьются над гаванью стаи чаек. С лаем путаются под ногами вездесущие собаки, шныряют вдоль стен кошки, норовящие урвать все, что плохо лежит. Скрипят доверху нагруженные телеги, движущиеся в центр этого хаотического людского моря — рынок.

Маленький Тео очень любил ходить с матерью за покупками. В этом он усматривал нечто ритуальное, неизменное и великолепно-волшебное. Еще ранним утром, лежа в кровати, он ощущал всем существом множество танцующих внутри него разноцветных калейдоскопных бликов. Потом приходила мать, отдергивала шторы, и в комнату вливался теплый солнечный свет. Быстрее, быстрее — завтрак, во время которого он никак не мог усидеть на месте, дуя пузыри в молоко; наконец, надета чистая рубашка, ботинки начищены, на голове — панамка (а у мамы — соломенная шляпка с цветами), мать берет плетеную сумку, связку ключей — и Тео вываливается в большой, полный запахов и звуков мир.

Больше всего ему нравился рынок. Запрокинув голову и раскрыв рот, он следовал за матерью, держась за ее юбку, чтобы не потеряться. При входе в длинную арочную галерею сидели торговки цветами и птицами. Щебет канареек и дроздов, отрывистое карканье воронов, забавные реплики цветастых попугаев смешивались с ароматами роз и лилий. Входя в мясные ряды, Тео привычно жмурился, чтобы не смотреть на страшные отрубленные свиные головы, сосредоточенно взирающие на него с высоты столов. Затем — переполненные рыбные ряды, где надо было зажимать нос, но тем не менее волнующе интересные: рыбы живые и потрошеные, обычные и редкие, маленькие и огромные. Тихие молочные прилавки, наполненные желтыми круглыми сырами и корзинками с творогом, сменялись упоительно душистыми стойками пекарей. Сумка матери постепенно тяжелела и к отделу овощей и фруктов была уже набита доверху.

Тео обожал эту часть рынка. Самая ароматная, самая пестрая, самая сладкая — она манила его румяными бочками груш, радужными горами яблок, пышными охапками зелени. Торговцы наперебой предлагали отведать ломтик сахарного арбуза или крупной черешни, а некоторые даже протягивали мальчику в дар кисть винограда или сушеные финики, надеясь тем самым расположить его мать. И в один из таких безмятежных и замечательных дней, как всегда, Тео слегка отвлекся и пошел вдоль рядов собирать привычную дань, пока мать торговалась с продавцом.

Набив рот спелыми, уже начавшими трескаться сливами и рассовав по карманам орехи, Тео направился обратно к матери. Взгляд его случайно упал на небольшой столик под бахромчатым навесом, спрятавшийся в углу. Там продавались редкие пряности и травы. Торговец пряностями — высохший, морщинистый, высокий старик — раздраженно говорил что-то стоящей рядом неприметной старушке в черном платке. Тео прислушался.

— Давай сюда все, что собрала, и уходи! Ну же… быстрее!

Старушка бережно доставала из холщового мешочка засушенные цветы и листья. Бакалейщик при этом торопливо оглядывался и вырывал травы у нее из рук.

— Быстрее шевелись, ты, старая карга!

Он сунул ей несколько мелких монет и тут увидел Тео, которого поначалу не заметил из-за прилавка.

— Иди-иди, мальчик, — проворчал он с кислой гримасой. — Нечего тебе здесь делать! Ты слышал, что я сказал?

Тео не двигался. Старая женщина повернула к нему лицо, и он утонул в удивительной красоты бездонных голубых глазах. Глаза сияли, словно два топаза; в остальном же это была вполне обычная старушка с седыми волосами, покрытыми черным платком, в длинной домотканой юбке. Только он собирался спросить, почему у нее такие глаза, как был схвачен в объятия подлетевшей матерью. Мать была разъярена, как тигрица.

— Что ты уставилась на моего ребенка, ведьма?! — закричала она. — Убирайся прочь!

Она крепко прижала Тео к себе:

— Не смей больше отходить от меня ни на шаг, слышишь?

Кругом загалдели, столпились люди; старуха вышла из-за прилавка — и все отпрянули.

— Ведьма, ведьма, — послышались голоса. Старуха молча проследовала к выходу сквозь расступившуюся толпу. В спину ей полетели проклятия и гнилые овощи. Но она ни разу не обернулась, и никто не посмел приблизиться к ней вплотную.

— Почему ты прогнала ее, мама? — спросил Тео по дороге домой. Он нес, обняв, тяжелый и увертливый кочан капусты и порядком запыхался, но мать шла быстрым шагом. За все время после рынка она не проронила ни слова, из чего Тео сделал вывод, что она страшно разозлена. Мать остановилась как вкопанная и резко обернулась к нему.

— Никогда больше не подходи к этой женщине. Ты понял?

— Но почему…

— Никаких почему. Не подходи к ней, не разговаривай с ней, не смотри на нее. Ясно?

— Ясно, — испуганно пролепетал Тео.

Больше он ничего не спрашивал у мамы по поводу той старухи, опасаясь ее гнева. Но их встреча запомнилась ему надолго. Робко, исподлобья, таясь от матери, он продолжал искать ее взгляда среди шумной базарной толпы, но не находил. Шли годы, мальчик взрослел, и с течением времени та встреча становилась в его памяти все более мистической, символической и судьбоносной. Порой во сне являлись ему лазурно-голубые глаза — отдельно от лица, от общего облика. И он просыпался тогда: но не с криком ночного кошмара, а с сосущим, зовущим неведомо куда чувством тоски; встав с постели, открывал окно и смотрел поверх крыш домов в темное ночное море, до тех пор, пока не утверждался в мысли, что однажды покинет Алькаран навсегда.