По всему городу были расклеены афиши.

Как ни странно, организатор на них указан не был (постеснялись, видимо). Название мероприятия тоже отчего-то решили не печатать. Вместо всего этого на афише красовалась лаконичная надпись: «Большой фестиваль еды и музыки».

Вся суть современной молодёжи – в этой надписи.

Знаете, ребята с Вудстоке хоть и были не идеал, но им бы скорее всего и в голову не пришло такое сочетание, – еда и музыка.

А вот современная молодёжь от подобного тащится!

Разумеется, во всяком поколении есть разные люди. В том числе и совершенно друг другу противоположные.

В нынешнем поколении тоже есть приятные исключения.

Кому-то из них повезло с родителями, и они оказались нормальными людьми, а не обывателями. Кому-то попался на пути хороший учитель или добрый друг, направивший на правильную дорогу. Кому-то посчастливилось прочитать несколько правильных книг в подростковом возрасте.

Такие молодые люди есть. Их даже не так мало, как можно было бы подумать.

Но это – всё-таки исключения. Строить них политику нельзя.

Факультет политологии в задрипанном московском педвузе. Первое в этом году занятие по политической теории. За партами сидят наглые, небрежно разодетые первокурсники. Почти все они пялятся в свои телефоны.

– Расскажите мне, кем вы хотите быть. Зачем поступили на политологическое направление? – задаёт вопрос преподаватель.

Первокурсники по очереди рассказывают, кто и зачем поступил на политологию в этом году.

– Ну, вы фильм «Кин-дза-дза» смотрели? – отвечает вопросом на вопрос усатый студент.

– Да, конечно, – заинтересованно отвечает преподаватель.

– Ну, так вот, я хочу, чтоб они ползали, а я на них плевал! – говорит студент.

По группе проходит волна смеха.

– Вы хотите командовать? – лукаво спрашивает профессор.

– Да, я уже командовал. В Армии. Я служил в воздушно-десантных войсках, – самодовольно произносит молодой усач.

– В Армии приходится не только командовать, но и подчиняться, – многозначительно говорит лектор. – А что, если и на вас будут плевать те, кто выше? Как вам это, понравится?

Студент молча изучает глазами парту. Ответа на вопрос он не знает.

Иногда я думаю: «Боже, неужели есть на свете такие дебилы, которые на самом деле считают, будто современные российские студенты могут стать опорой для революционного движения?».

К сожалению, такие есть. Более того, – их много. Их чудовищно много. В российском левом движении их большинство. Абсолютное притом.

И это говорит не в пользу левого движения.

Знаете, чего только по этому поводу не услышишь от наших леваков! Некоторые из них так прямо и говорят, что их массовая база – студенчество. Дескать, мы все такие крутые, неавторитетные, ну чисто западные леваки, и опираться мы будем не каких-то там тупых и грязных работяг с завода, – а на прогрессивную учащуюся молодёжь.

Поймите меня правильно. Я вовсе не хочу сказать, что настоящие революционеры должны ориентироваться в первую очередь на заводских рабочих. Вовсе нет.

Тут дело в другом.

Когда-то давно, в конце восьмидесятых и начале девяностых, наши левые (притом все, – от сталинистов из РКРП до анархистов из КАС) стояли на проходных заводов с листовками, стараясь разагитировать трудяг. Потом появились «новые левые» с книжками Сартра и Маркузе. Они слышали что-то про «68-й год», и теперь хотели, чтоб всё у нас было точно как во Франции. Эти люди стали копировать западных леваков.

Что из этого получилось?

Заманчиво было бы сказать, что ничего. Но это не так. На самом деле почти ничего. Кое-что у этих товарищей всё-таки получилось.

Какое-то время у нас в стране существовал левый профсоюз «Студенческая защита». Была «Инициатива Революционных Анархистов» во главе с Костенко. Был созданный Цветковым «Фиолетовый Интернационал».

Как об этих временах вспоминает Цветков: «Мы были всерьез намерены наращивать темп и драйв борьбы, потому что студенты – это малый мотор революции, который вот-вот разбудит и приведет в движение все остальное общество. Эта логика Герберта Маркузе нравилась нам, хотя мы отлично знали, что на Западе она давно провалилась.».

Когда-то на Западе был революционный пролетариат. Он подимал бунты и восстания, участвовал в революционном движении.

Со временем власти в странах метрополии осознали, какую опасность представляют собой рабочие. Поэтому начиная с конца девятнадцатого века (в Англии – даже с середины) там начинают принимать меры к тому, чтобы рабочих обуздать и приручить. Разрешаются профсоюзы, вводится восьмичасовой рабочий день, пролетариям предоставляют право голоса. Со временем появляется «рабочая аристократия». Ориентируясь на эту самую «аристократию», рабочее движение захватывают реформисты.

К началу двадцатого века рабочие в Европе уже потеряли свою революционность. Не все, конечно, но большинство. Эти люди не хотели больше революции. Теперь они мечтали о том, чтобы самим стать мелкими буржуа, ленивыми обывателями.

С этого времени все партии, опиравшиеся когда-то на рабочий класс, начинают деградировать. Сначала они из революционных становятся социал-демократически. Затем из социал-демократических деградируют до либеральных. Потом, уже в этом веке, – из либеральных они превращаются в неолиберальные. Всё это прослеживается на хрестоматийных примерах. Это СДПГ в Германии, Социалистическая партия во Франции и Лейбористская – в Великобритании.

На рубеже пятидесятых и шестидесятых годов двадцатого века ситуация меняется. Впервые за долгое время на политическую арену выходит студенчество.

Разумеется, правящие круги западных стран превосходно осознавали, какая опасность исходит от революционных студентов и молодёжи вообще.

Буржуа довольно быстро поняли, что надо делать для того, чтобы майские события в Париже никогда больше не повторились.

Восставшие в 1968-м году парижские студенты оказались слишком умными для капитализма. Они вовремя прочитали нужные книги и слишком хорошо поняли, что к чему. Такого не должно было повториться больше.

Понимание того, что надо делать, пришло к правящим классам довольно быстро. Но действовать власть имущие начали далеко не сразу. Поначалу французские власти ограничились лишь некоторыми мерами смешанного характера: с одной стороны, были расширены академические свободы, с другой, – многие студенты были подвергнуты репрессиям, в том числе и довольно серьёзным.

В семидесятые годы неолиберальная образовательная контрреформа охватила все крупные западные страны.