– Конечно. Меня всегда удивляли те, кто готов не просто отстаивать перед кем-то свою точку зрения, но и старательно прививать её всем и каждому. Будто не существует иного мнения.

– В чужом глазу разглядеть соринку проще, чем бревно в собственном.

– Точно.

Маршрут следования остался неизменным – только вперёд, по тротуару, максимально расслабленным прогулочным шагом. За спиной мелькали фонари, шум прохожих глушили звуки моторов, утекающие куда-то в неизвестность. И солнце, неумолимо тонущее за горизонтом, купая верхушки небоскребов в своих последних лучах.

– Лиззи ведь была крещёная?

– Да. Мама жены очень настаивала. Я пытался убедить в обратном, но надолго меня не хватило.

– Но ведь она сняла крестик. В двенадцать же?

– Да. Сказала, что не хочет верить в это, просто потому что так надо. Вот так вот просто, сразу и при всех. Миссис Эвелин долго спорила, ругалась. Но Элизабет так и не передумала.

– Я так и знала.

– Что именно?

– Что это её слова. Просто, я сказала точно так же, когда мне было десять. Мама с папой просто сказали: «Как вырастешь – так и решишь, мы тебе ничего навязывать не будем».

– Мы с Сарой тоже были такого мнения. Но как Лиззи тогда смогла переспорить бабушку – до сих пор не понимаем.

– А разве она пыталась? Она же просто не реагировала.

– Я уже не знаю. А почему ты спросила?

– Это как бы, к слову, о том, что вы вчера изучали. Первым камнем в фундаменте абсолютно любого убеждения всегда будет вера. Вы же по своей воле не пойдёте в церковь и уж тем более не станете рьяно возносить молебен, потому что не верите, что там, – она едва заметно показала пальчиком в небо, – кто-то ещё есть. Кроме, разумеется, саурян, нордов, инсектоидов и прочего вселенского мусора.

– Да. Согласен, – Дикон усмехнулся, отводя взгляд. Все эти разговоры о религии были ему чужды, хотя бы потому, что он никогда не изъявлял заинтересованности в ней.

– Но вам всё-таки уже давно не девять, не двенадцать и даже не пятнадцать годиков. Вы успели привыкнуть к конкретике на каждом шагу. А Элизабет – ещё нет. Она успела уйти, по-прежнему веря в это. Может быть, поэтому так получилось, что её жизнь, в духовном понимании этого слова, действительно не окончилась.

– Ты ведь не пытаешься мне сейчас намекнуть на существование призраков и их мистические истории о неоконченных делах? – Дикон возвел взгляд в небо, будто задумался о чём-то на несколько секунд. – А то получается, что так и есть.

На мгновение прервав размышления «о вечном», Дикон заметил небольшую кофейную будку – нечто похожее на мутировавший шоколадный маффин, с прорезанными посредине окошками, одно из которых было распахнуто. Периодически высовывающийся наружу чуть ли не на полкорпуса опрятный с виду бариста с густой клиновидной бородой, смотрелся не иначе как запертый в трёхметровом кексе скотч-терьер.

Упускать возможность отведать порцию вкусного пряного латте не хотелось. А заодно можно было проверить ещё одну догадку. Попросив Дорис немного подождать, он метнулся к будке. Везение явно было на его стороне –никто не успел подойти к окошку после того, как очередной посетитель отошёл со своей порцией ароматного алкалоида в одноразовом стаканчике.

– Вот, держи, – сказал он через пару минут, протягивая Дори стакан побольше.

– Медовый латте, да? – спросила она, даже не попробовав содержимое.

– Конечно.

– Спасибо большое.

– А ведь знаешь, – говорил Дикон, раскуривая первую за день сигарету, – среди представителей высшего света, есть такая интересная привычка – обмакивать кончик сигары в кофе или коньяк. Во время дегустации оного напитка, конечно.

– Чтобы дым пропитался запахом напитка?

– Да, именно так. Жаль, что с обычными сигаретами так не работает.

– А вы пробовали?

– Да, было дело. На рабочем корпоративе, года три назад. Потом долго не мог прокашляться.

Дори едва слышно хихикнула.

– Да, я тоже смеялся. Только потом. Как наизнанку разок вывернулся.

– Извините.

– Перестань.

– А помните, кто Лиззи на кофе подсадил?

– Конечно. А ты?

– Да. Первый день парижских каникул, после окончания седьмого класса. Лионский вокзал, ресторан «Синий экспресс». Капучино за 8 евро.

– «Le Train Bleu»1, конечно, – Дикон улыбнулся, вспомнив один из лучших эпизодов своей автобиографии.

– Вы тоже там были?

– Да. В 1986-м, 24-го апреля.

– Прямо вот так точно?

– Да. Мы там с Сарой познакомились.

– В Париже?

– Да, в Париже. Странно, что она не рассказывала. Да и я тоже…

– Может, потому что не спрашивали?

– Может быть. Но история была такая. Мелодраматичная, я бы сказал.

– Почему?

Дикон непроизвольно вздохнул. Он никогда не считал себя прямо-таки интересным рассказчиком, хотя, по долгу службы, часто приходилось применять на себя роль красноречивого оратора, но эта история, пока что, была одной из немногих, которую он мог рассказывать чуть ли не взахлёб. И вовсе не монотонно.

– Ну, представь: какова была вероятность, что, во время незапланированной задержки пригородного поезда, на территории одного из крупнейших железнодорожных терминалов Франции, я окажусь буквально на одном квадратном метре с человеком, который не просто говорит на одном со мной языке, но ещё и будет готов провести со мной не просто следующие тридцать дней, а как минимум остаток этой жизни? Казалось бы, есть масса вариантов, как провести ещё три часа до отъезда, – хотя бы просто найти сидячее место и тот же путеводитель перечитать, он довольно объёмный был… Но нет, я пошёл в кофейню. Странно, что меня правильно поняли те двое ребятишек, у которых я, на ломаном-переломаном французском, попытался спросить, где тут кафе, – Дикон хохотнул, вспомнив недоумевающие взгляды тех двух ребят, с очевидным интересом пытающихся вникнуть в суть вопроса стоящего перед ними иноземца. – В итоге пришёл в этот самый «Le Train Bleu». Минуты две посидел, полистал меню. Понял, что ни черта не понял. Ругнулся с досады, вроде бы неслышно, но, как оказалось, чуть ли не в полный голос. Можешь представить, как я, извини за просторечие, охренел, когда с соседнего столика послышалось: «Простите, что вы сказали?»

Он настолько вжился в образ, что даже натурально спародировал голос Сары. И, уже перебивая засмеявшуюся Дори, продолжил:

– Можно сказать, что, с той самой минуты, и началось. Попил я, наконец, кофе. Рассказал, что вообще здесь делаю. Узнал, что моя собеседница здесь по работе, переводчик для какой-то бизнес-делегации, и ждёт, пока за ней приедут и отвезут в гостиницу… Ну и мне хватило смелости ляпнуть, что было бы неплохо быть в числе туристов, которых сопровождает такой вот гид. Она засмеялась и сказала, мол, раз уж я настолько свободно владею французским, то точно не нуждаюсь в сопроводителе. Но добавила, что не отказалась бы от случайной внерабочей экскурсии, если у меня будет на то время…

Он сделал нарочитую паузу, как бы обозначая значимость момента. Даже спустя годы непробиваемого скептицизма, то самое мгновение, с которого холостяцкие дни Дикона Брюса Джексона, можно сказать, были сочтены, по-прежнему вызывало несравненный благоговейный трепет.

– До того момента я не верил в интуицию, но, кажется, после её слов она просто возопила что-то типа «ЕЗЖАЙ ЗА НЕЙ И НЕ ОТПУСКАЙ ЕЁ!» И я решил, что да, не стоит злоупотреблять фортуной.

– Боже, как банально и прекрасно! – проворковала Дорис голосом любительницы штампованных любовных романов.

– В отношениях между людьми порой самое прекрасное – это вот такая спонтанная искренность, – Дикон будто и не заметил, как его голос на мгновение обрёл неестественную усталую интонацию, – так что я сдал билет и сказал, что поеду с ней. Поселился в той же гостинице. До вечера она ездила с этими толстосумами по каким-то конференциям, а вечером мы шатались по Парижу. Точь-в-точь, как сейчас с тобой – бесцельно, по прямой, можно сказать «из ниоткуда в никуда». Я даже не заметил, как закончился отпуск. Рейс был с утра, и она не смогла проводить меня до аэропорта. Плакали по очереди – сперва она, на пороге номера, а потом я. До стойки регистрации дотерпел! Прилетел домой уже с однозначной мыслью, что хочу быть с этой женщиной. И вот, спустя 2 месяца, у неё закончилась командировка, и я ждал её в аэропорту. С цветами, предложением руки и сердца – всё, так сказать, по канону…