Владимир не спрашивал о ней, об этой грусти. Потому что сам ничего не мог предложить ей. И потому, чтобы она ни ответила (если бы он спросил), не имело никакого значения. А имело значение только то, что она рядом. В такие минуты он не слышал даже лилипутов, которые были в нем.

Наверное, они, эти лилипуты, есть в каждом человеке, чтобы сбивать его с толку, – однажды подумал Разлогов. И рассмеялся. Сам над собой. Как-то не подумал он о другой функции этого надоедливого сообщества. Но то, что он подумал, так было похоже на правду, что он пообещал себе обязательно поразмышлять об этом еще.

Однажды очень ранним утром, возвращаясь в свою каюту после очередной «собаки», Разлогов нос к носу столкнулся с Мэном. Тот выходил из каюты старшей поварихи, крепко прижимая к себе две килограммовые банки свиной тушенки. На банках были нарисованы две веселые хрюшки с туго закрученными, будто сжавшимися от стыда, хвостами.

От стыда? – не поверил сам себе Разлогов. Разве у свиньи есть совесть? – продолжал рассуждать он, уже остановившись перед подошедшим к нему вплотную Мэном.

В узком пространстве корабельного прохода не было возможности пройти мимо. И они оказались лицом к лицу. Mинуту, всего одну минуту они смотрели друг на друга, и по тому, что Мэн с ним не поздоровался, будто забыв сделать это, Разлогов понял, что этот случай будет иметь продолжение. И этот раскосый, низенький поедатель свиной тушенки будет мстить ему только за то, что он, Разлогов, здесь его видел.

И опять он услышал лилипутов, которые заголосили внутри него.

– И чего тебя сюда занесло? – спросил его один, самый крикливый. – Не мог, что ли, верхней палубой пройти?

Разлогов не сразу понял, что лилипут задал ему прямой вопрос.

– Не мог, – к его изумлению, ответил кто-то вместо него.

– А вот возьмет и донесет куда следует, – опять сказал первый.

– Что донесет? Что не пошел низом?

– Скажешь тоже… Низом. Он что-нибудь получше придумает. Например, что ты не ходишь на политзанятия, не участвуешь в общественной жизни. Не пишешь статьи в стенгазету. И не знаешь, кто является основателем правящей партии Островов Зеленого Мыса. И вследствие этого тебе нельзя доверять никакую ответственную работу, а тем более постановку и выборку трала, особенно в ночное время. Особенно в ночное время, – снова повторил он. И это словосочетание «в ночное время» здесь в этом контексте, вдруг неожиданно приобрело особую смысловую нагрузку. – Потом докторшу вспомнит, – снова заговорил немного помолчавший лилипут.

А Разлогов подумал, что вот ведь, и в самом деле, угораздило его наткнуться на поедателя тушенки в этом проходе.

– Уж больно ты умный, – сказал один лилипут другому, – нельзя доверять! Он ведь специалист с высшим образованием. Тралмастер, – и он умолк.

– А ему плевать и на образование, и на то, что он тралмастер. Главное, что он не посещает занятия и не знает, кто есть секретарь правящей партии Островов Зеленого Мыса. И всё это он отразит в характеристике, которую он пишет на каждого в конце рейса.

– Володя, зайди в амбулаторию, как будешь свободен, – однажды быстро сказала Алиса, проходя мимо.

Лилипуты, совсем недавно умолкшие в нем, тотчас обнаружились, но притихли. Молча, в знак понимания он прикрыл глаза…

Когда он открыл их, Алисы уже не было. В нескольких шагах от него двое матросов крепили на борту шлюпку.

И он, вдохнув воздух, почувствовал непонятное облегчение оттого, что Алисы уже не было. И вдруг ему стало стыдно за самого себя. С минуту он старался понять истинную причину того, что произошло. Но одно он понял – это была ненависть к чему-то такому, что было вокруг, в воздухе, в словах, сказанных на ходу, быстро, чтоб никто не успел услышать, в торопливых движениях уже убежавшей Алисы, в нем самом. В постыдном предательстве незаметно прикрытых глаз в знак понимания. Это был стыд перед самим собой. И понимая, что это было справедливо, он не знал, как ему справиться с ним.

Ему захотелось сейчас же, прямо здесь, на палубе, прижать Алису к себе, взглянуть в ее грустные глаза и не отдать ее никому, никогда. И сказать ей об этом сейчас же. Кто это сказал, что любовь вольна как птица? – подумал он тогда, входя в амбулаторию.

– Приходил этот… Мэн, – сказала Алиса, когда он вошел. – Спрашивал меня, люблю ли я свою дочь, своего мужа, и что бы я делала, если бы их вдруг не стало.

– Как… не стало? – спросил он, подходя к ней близко и уже не ожидая ответа.

Алиса передернула плечами, не сводя с него глаз. Обняла за шею. Потом, сделав шаг к двери, повернула ключ в замке.

Ему захотелось защитить ее – от тревожных мыслей, от грусти, которая была в ее глазах, от чужих взглядов, от ветра, от стужи, от жизни, от всего, что не было так или иначе связано с ним. Она была его женщиной. Он очень хорошо это знал. И Алиса никогда не возражала, когда он говорил ей об этом.

Это была тихая, безмолвная гармония, возникшая как-то сама по себе, где было только два звука, каждый из которых дополнял другого, как консонанс. Никто не хотел ничего знать, кроме того, что другой рядом. И всё, что происходит, это и есть единственная правильная и неотъемлемая модель жизни, о которой все говорят…

Прошло минут пять. За дверью послышались голоса. Потом кто-то дернул ручку. Потом еще раз. И все стихло.

Она поднялась с топчана, накрытого белой простыней, поцеловала его в губы. Молча подошла к зеркалу.

– Ты не говорила, что у тебя есть муж и дочь, – сказал он в своей обычной, четкой, констатирующей манере.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.