Без Бога – не до порога. А Бог, по воле которого свершается ход российской истории, предопределил, как записано в «Повести временных лет», духовное предназначенье России в мировом сообществе.

Исповедующие протестантские принципы стяжательства, практицизма и эгоцентризма в очередной раз посмеются, разумеется, над «мечтателями», над витающими в небесах искателями божественной справедливости. Пусть. Им же хуже. И тоскливее. Божеской благодати, радости, ликованья души не видеть, не чувствовать и не слышать им. А «мечта сильнее разума» (Зигмунд Фрэйд). И чудо творит Бог – не Сатана. Сказки? Но почему наши сказки так злят тех, кто их отвергает? Что: чёрт ладана боится. Белинский, надо заметить, анализируя творчество народного кумира, их тоже перечеркнул.

И такой вопрос. Почему великие русские (Федор Тютчев, к слову), покидали чистый и полный удобств Запад и возвращались в многообещающую в будущем грязь милой Родины? Ответ в вопросе и стихах Пушкина, «угораздившего с умом и талантом родиться в России»[7]:

Мы знаем свои болячки, свои грехи, беды, изъяны. Каемся. Порой даже готовы «оплевать свое отечество с головы до пят»[9], но не хотим, чтобы это делали другие.

Небольшой свой экспромт об Александре Сергеевиче (по сравнению с многотомными трудами о нем этот несколькостраничный очерк и впрямь всего лишь экспромт) можно бы назвать: «Пушкин – чудо». Что он чудо, в принципе знают все. Но в каком именно смысле? Такой вопрос задал, разбирая то, о чем мы говорили выше – пушкинские сказки, литературовед и философ А. Казни. Ответ интереснейший. Он считает, что сущее (бытие) чудесно – от начала до конца. Иначе его просто не было бы. Ведь Бог создал человека по-своему образу и подобию. И вот посредине этого изначального чудесного бытия появляется как бы сгусток света, имя которому Пушкин. Одно чудо порождает другое. Они отражаются друг в друге.

Тут-то все и начинается! Пышными красками расцветает природа, исчезают мрачные тени. Озаренная светозарным лучом во всей простоте, величавой – не мелкой, раскрывается правда жизни. Она радует и дает нам уроки, заветы. Дает устами Пушкина – пророка, божьего избранника и посланника. Прошедшая через огненный очистительный фильтр пушкинского сердца она сияет и вразумляет нас, грешных, пробуждая чувства добрые, а мысли мудрые.

«Умнейший человек в России» (свидетельство царя Николая I), Пушкин дал нам, потомкам своим (во многом неблагодарным), великое множество наставлений и наказов. И главный средь них, пожалуй, – этот: хранить и беречь веру и язык. Вслед – совершенствовать просвещение. Через него – технику и гражданственность. Будет так – воспрянет Россия. Такая, какою завещал нам любить ее верный сын и патриот: – великая, раскинутая

И уж тогда точно утихнут и «легкоязычные витии», которых Пушкин называл «бедственным набатом» «черни», коей, опять же по словам гения нашего, изначально ненавистна мирская власть. И прикусят языки всевозможные «мутители палат» и клеветники – враги России, «чернь». И в этом контексте последнее: вовсе не бородатые извозчики да крестьяне лапотные, а блистательные вельможи, господа, что жадно столпились у трона.

Ну, а те, что начнут вновь бесноваться, полагая, что «росс – больной, расслабленный колосс»[12] и что «северная слава – пустая притча»[13], наверняка очувствуются быстро, если попробуют на деле удостовериться в своих же бреднях. Потому как

Кстати, о нашей «северной славе», славе предков, которые, как суворовские солдаты, гордились не только победами, но и лишениями на марше. О ней и нам следует помнить крепко. А уж пятой-то колонне, всяким там агентам влияния – зарубить на носу.

Первым признаком дикости называл неуважение к предкам и истокам своим Пушкин. Без беззаветной любви к ним, считал он, все превращается в «алтарь без божества». «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим»[15], – гневался Александр Сергеевич. Вразумлять неразумных призвано просвещенье, что в молитвенных текстах связано напрямую со светом. А это равнозначно очищению от греха. То-то «смело сеял просвещенье самодержавною рукой» царь Петр. «Он Богом был твоим, Россия». И не дураками, знать, оказались большевики, создавая по дворянской модели систему образования. Не по болонской, егэшно-тестовой – нет.

Конечно, они с Петром – тоталитаристы, диктаторы. Только вот иной раз думается: почему во всем мире так чтут военачальников, с одобрения народа ставят памятники им. А ведь они диктаторы. Кровавые. Не потому ли уж, что полководцы в первую очередь великие организаторы. Не враги своего народа, но и не угодники толпы, не расхристанные демагоги – пустомели, если говорить по-русски.

Пушкин, за коим «грех алчный» гнался по пятам, не раз оказывавшийся в объятиях страстей, ценил-таки крепкую волю правителя. И земного, и, тем более, небесного, способного и «меч» принести в сей грешный, развращенный мир, и огонь возжечь.

«Время изменяет человека как в физическом, так и духовном отношениях», – писал Александр Сергеевич в статье «Александр Радищев». – Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют»[16].

Мучающийся в течение жизни и духовно и физически, поэт – не глупец, отрекся в зрелом возрасте от юношеских вывихов. И даже от «Гаврилиады», не такой уж и кощунственной поэмы, по мнению авторитетного критика, историка литературы Ю. Айхенвальда («поэзия в своем горниле очистила здесь и освятила все, что могло бы ранить верующее сердце»[17]. – Ю.Л.).

Пушкин осудил и стихийную, анархическую свободу, которая в любую минуту может сорваться в «пугачевщину», в бунт «бессмысленный и беспощадный». К счастью, в утешение нам, стоящим на краю, он предрекал, что «пугачевщина» не только прекращается, но и сама себя осуждает. «Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство», – так говорит подстриженный под кружок чернобородый Емельян в пушкинской «Истории пугачевского бунта». Правда, говорит это лишь перед казнью.

О, правители! Держите ухо остро. И послушайте Пушкина. Когда формируете хотя бы свое окружение, подбираете советников: