С Берном он видеться стал всё чаще.
...
- Я попросить хотела, - сказала Эмма Селифану как-то раз, когда они остались в классе одни.
- О чём? - тут же спросил он, не скрывая самодовольную улыбку. Селифану ужасно нравилось, когда его о чем-то просили. Он чувствовал своё величие, значимость в обществе и - это истинное, несказанное удовольствие и радость для него. И, тем более, что сейчас его Эмма о чём-то просит! Это чудо, самое настоящее, по его мнению! Он давно уже мечтал, чтобы так было. Хотел посмотреть, как же это будет выглядеть?.. Он-то ведь до этого видел только её гордость и высокомерие по отношению к нему. Он ненавидел, когда его как-то не уважали или смотрели свысока, считали неравным... он был бы доволен, если бы в нём признавали высшего по положению в обществе, но никак не наоборот. А ведь Эмма, будучи ученицей, так пренебрегала им, его добротой и расположением к ней. А он то, несомненно, считал себя выше неё и по положению в обществе и по интеллектуальному развитию.
- Вы как-то говорили, что не против были бы позаниматься со мной, - сказала Эмма, не обращая никакого внимание на выражение его лица.
- Нет, - твердо и резко ответил Селифан сразу, как только услышал последнюю её фразу. Он так хотел отказать ей, так хотел обидеть её, как некогда она его. И неважно ему было, что будет потом. Так думал Селифан в те минуты. Странное ощущение душевного удовлетворения вкралось в него. И странным оно было уже оттого, что так нравилось ему и замещало все остальные чувства. Ему хотелось насладиться минутами настоящего, необычным поворотом событий. Он даже уже не надеялся, что Эмма когда-нибудь его о чём-то попросит. Селифан в обратном убедился. И понял он, что Эмме бесполезно что-либо толковать: она никогда не прислушается ни к чьему совету, всегда по-своему поступит и неважно ей, что будет потом, благоприятно ли скажется своеволие на будущем её?
Но Селифан понимал её всецело. Он чувствовал себя похожим на неё в чём то, может быть, даже в упрямстве. Но последнее признавать в себе он не желал, впрочем, как и все обычные люди. И Селифан всегда считал свои действия рациональными, даже самые противоречивые здравому смыслу и которые являлись лишь подростковыми амбициями из его прошлого. Они и сейчас тревожили его, эти амбиции, хотя уже и начали постепенно замещаться иными переживаниями, иными стремлениями...
Селифан решил сразу: он будет заниматься с Эммой. Он хотел этого и очень. Только сам не понимал ещё, зачем? Он уже в прошлом году жаждал услышать то, что она сказала ему лишь сейчас. И он не хотел, ни за что на свете не желал, чтобы она передумала... но обиду свою вспомнил, перебороть не смог ...
- А... извините, - тихо произнесла Эмма и тут же направилась к выходу. Она не особенно-то желала услышать от него положительный ответ, а так, просто попробовала... у неё причины появились на то личные и очень важные. Она непременно хотела с ним наедине подольше побыть, узнать какой он, и может ли пользу принести ей? Эмму лишь это волновало. А сейчас в классе было достаточно много учеников, урок следующий начинался.
Селифан не стал говорить что-либо, молча смотрел ей вслед, когда она уходила. Всё для него произошло так быстро, он даже толком и не успел понять, как следовало бы себя везти, чтобы всё было, как ему надо?
Но Селифан не беспокоился по поводу того, что упустил возможность наконец-таки поучать Эмму, воздействовать на неё по индивидуальной программе. Он был уверен, что теперь уже, когда она сама попросила его об этом, препятствий в осуществлении его намерений не будет. И чем чаще Селифан представлял себе, как будут происходить занятия с Эммой, в какой атмосфере, тем больше он хотел поскорее начать их...
Спустя неделю, он сказал, что в пятницу будет свободен после восьмого урока, велел прийти в это время, если она хочет позаниматься.
Эмма неохотно согласилась. Но на лице её недовольство отразилось весьма неявно, и Селифан не заметил этого.
...
Спустя три недели.
Эмма тихо вошла в класс. Царила почти полная тишина, лишь с улицы доносились какие-то непонятные звуки, напоминающие толи визг птенцов, толи радостные окрики детей. Эмма замелила также, что окно в классе открыто нараспашку. Сквозняк. Находиться в классе Эмме было очень приятно, она не хотела уходить и, наоборот, её охватило сильнейшее желание подойти к окну, посмотреть, что там, за стенами школы? Казалось ей, там хорошо. Свежий воздух манил её ещё больше. Ну а к учёбе апатия её только возросла. Не затем она пришла сюда, чтобы заниматься. Она повод искала, как бы избежать занятия...
- Присаживайся, - сказал Селифан ей, спустя где-то пол минуты с тех пор, как она вошла, и добавил: - Где нравится.
И тогда только Эмма увидела в углу сидящего мальчика. Лицо его ей показалось знакомым, только вспомнить она не могла его. Почему? Сама не знала. Но глаза его, широко раскрытые, голубые обернулись на неё, и она не смогла не узнать этот взгляд. Он, казалось, хотел сказать им что-то очень важное для него, поведать тайны души своей. И толи некоторая простота, толи сильнейшая искренность, толи бесконечная доброта отражалась в них, которая так притягивала. И Эмму она тоже не оставила равнодушной. Она смотрела на него и не знала, что делать? Злиться ей хотелось - не могла. Что-то сдерживало её от неожиданного желания проявить недовольство его присутствием. Ведь он мешал ей. Она хотела отдельный разговор иметь с Селифаном. Ради этого только и пришла.
- Может, я позже приду? - спросила Эмма, когда магия его взгляда прошла, и когда он сконцентрировался на своей тетради.
- Зачем? Что-то не так?
Глаза Селифана блестели в какой-то непонятной ярости, и смотрел он на неё, казалось, с необычайной злобой. Он словно ожидал услышать от неё какую-то определённую фразу и уже заранее готовил обидный ответ на неё, какую-то грубость. Но Эмма не желала оправдывать его ожидания. Хотела промолчать, но чувствовала, что не сможет этого сделать. Он так вопросительно посмотрел на неё, всё своё внимание отдал и глазами призывал поскорее ответить.
- Нет. Я просто... - неуверенно начала было Эмма, но Селифан её подхватил:
- Адам скоро уходит.
Эмма уже начала успокаиваться: ничего такого он не казал. Эмма даже сомневаться стала, что правильно расшифровала значение его "тяжёлого" взгляда. Но Селифан добавил, секунды три спустя:
