– Ну вот! Ногу я сильно запустила, конечно. Лет десять терпела, но дальше ждать уже было нельзя. Вену раздуло, вся она черная была, выпирала под кожей, как змея прямо.

Аня непроизвольно сжала кулаки, ногти больно врезались в кожу ладоней. Если бы она могла, то сбежала бы отсюда сейчас же. Старуха все это время, пока рассказывала Люба, пыталась сесть. Седые волосы закрывали грязными паклями ее лицо. Сквозь них блестел глаз, уставившись на Аню. Наконец удачно приподнявшись, она оперлась на локоть и замерла. Аня, не отрываясь, смотрела, как тяжело и громко дышит старуха. В ушах у нее зазвенело, подкралось жуткое ощущение нереальности происходящего. Ей показалось, что она слышит шипение за спиной у стены. Резко обернувшись на звук, Аня увидела, как черная блестящая змея быстро скользнула по ноге Любы, и спряталась под одеяло. Аня провела дрожащей рукой по глазам. Ледяная испарина покрыла ее лицо. Люба же сладостно в упоении продолжала свой непрекращающийся монолог:

– Врачи сказали, я во время операции много крови потеряла. Сгусток мне потом показали величиной с кулак. Чудо, что вовремя все сделали. Ну, слава Богу, говорят, уже завтра выпишут.

– Отлично! – борясь с приступом тошноты, тихо сказала Аня.

– А у меня хуже, чем у вас! – желая привлечь к себе внимание, прохрипела старуха.

Аня и Люба искоса бросили брезгливый взгляд в ее сторону. Старуха сидела, гордо выпрямившись, в несвежей ночной рубашке, с рисунком на ткани из маленьких блеклых васильков. Вся она была седая, сухая, обтянутая дряблой бледной кожей, висевшей на ней складками; руки – в огромных синяках от капельниц, из-под одеяла торчала черная нога. Аня почувствовала отвращение и тревогу. Бодрым голосом юной пионерки Люба сообщила, кивнув в сторону старухи:

– У нее сухая гангрена.

Аня невольно стала рассматривать подробнее сухую черно-желтую «конечность» старухи. Похожа она была на ногу мумии. Аня слегка отодвинулась глубже на кровати и сжалась.

Старуха гордо подняла нос вверх: она победила в этой дуэли несчастий – «у нее было хуже всех!».

– Хотят ей ногу ампутировать! – громко продолжила Люба. – А она согласие не дает.

– У меня еще и сердечная недостаточность! – продолжала хвалиться бабуля хриплым слабым голосом.

– От этого она и кашляет, как заведенная, – просвещала «маковая».

– Понятно, – тихо сказала Аня.

– Боится, что помрет! – энергично резюмировала Люба и, дотянувшись, почесала зудящую сухую пятку.

Звук от этого ее действия был омерзителен. Аня закрыла уши ладонями и подумала: «Как можно быть такой – нечистоплотной, грубой, навязчивой, примитивной?! А старуха гордится своей гангреной! Как это может быть?! Я сойду с ума от всего этого?». Почувствовав головокружение, Аня легла на кровать и замерла, прошептав:

– Господи, что за безумие! За что мне это!

Люба чесала пятку, не останавливаясь. Аня повернулась лицом к стенке, пытаясь защититься от всего и всех. Собственная боль в ноге по-прежнему донимала ее. Пытаясь отключиться, она начала тихо шептать про себя наизусть какое-то сложное определение, всплывшее из памяти: «Qualia являются невыразимыми: это значит, что они не могут быть переданы в сообщении и не могут быть постигнуты каким-либо другим образом, кроме прямого переживания»1.

Люба, нахмурившись, долго смотрела на ее спину. Соседка ей не нравилась:

– Странная она какая-то. Высокомерная. Нас за второй сорт держит. Брезгует! – сказала она старухе так, чтоб Аня ее тоже слышала.

Ночной полумрак был бледно-голубого цвета. Свет от фонаря за окном освещал палату, обрисовывая контуры предметов и тени. В углу монотонно жужжал мотор старого холодильника. Аня не спала из-за ноги. Которую ночь ее мучила бессонница – в больницу ведь она попала не сразу. В первые сутки она пыталась игнорировать боль, на вторые нога болела уже так сильно, что терпеть стало сложно, и она пошла к травматологу. Отсидев в длинной очереди, Аня сделала рентген, полагая, что у нее перелом. Не найдя на снимке никаких повреждений, доктор отправил ее к сосудистому хирургу. Аня мужественно выдержала еще одну ночь дома. На следующее утро она с огромным трудом добралась до районной поликлиники, где доктор, осмотрев ее, сразу вызвала скорую. Сначала Аня сопротивлялась и наотрез отказывалась ехать в стационар, но ей неслыханно повезло, врач была не только настоящим профессионалом, но и очень порядочным добрым человеком. Проявив чудеса терпения, она смогла уговорить Аню. К тому же боль все нарастала. Когда она пыталась встать или просто опускала ногу вниз, то ощущала тяжесть, как будто к ее ноге были пристегнуты многотонные свинцовые кандалы, тянущие вниз, буквально отрывая ей голень и стопу. Аня старалась даже не шевелиться лишний раз. Порой, сжав зубы от мучений, она старалась просто не стонать.

Сейчас, находясь в палате, Аня смотрела в окно на ветки деревьев. Они медленно раскачивались в такт какой-то своей грустной музыке. Ветер бережно играл с листьями, перебирая их в «ладонях», как маленький ребенок с морской галькой. Рядом с койкой Ани стояла капельница, лекарство медленно и незаметно капало в вену. Уже несколько часов она ворочалась, пытаясь найти хоть какое-то положение, при котором стало бы легче, но его, похоже, просто не существовало. Нога ныла, и ей казалось, что острая тонкая игла была у нее прямо под ногтем большого пальца. Измученная, она повернула голову в сторону старухи. Та тихо сидела в полумраке на кровати, как статуя, и смотрела на Аню. Что-то жуткое было в ее облике. Белая костлявая фигура, длинные седые волосы, черные «круги» глаз. Странная мысль пронеслась в сознании Ани: «Она похожа на призрак, похожа на смерть. Почему она так пристально смотрит на меня? Что ей нужно?». Старуха глядела на нее, не моргая, словно гипнотизируя. Аня не выдержала жути и отвернулась к стене. Лежа словно на иголках, она злилась: «Что надо от меня этой старой ведьме? Что?». Люба тем временем крепко спала на соседней кровати. Она громко храпела и что-то бормотала во сне. Аня вдруг предположила: «А может, мне это показалось? Может, она и не смотрит?». Она медленно обернулась и взглянула на старуху снова. Та сидела в той же позе и сверлила ее взглядом. Аня почувствовала, как отчаянно застучало ее сердце. Она занервничала, села, взяла телефон с тумбочки и проверила время – было три часа. Нервы не выдержали, Аня резко легла на кровать, с силой стукнув по ней кулаком. Резкая боль пронзила ее руку – она совершенно забыла о капельнице. Аня застонала, зажмурившись. Через несколько секунд, когда она открыла глаза, то увидела, как старуха по-прежнему наблюдает за ней, и ей показалось, что она едва заметно, но улыбается, сверкая блестящими белками из черных глазниц. Аня нервно нажала кнопку вызова медперсонала на стене и отвернулась.

Прошло несколько томительных минут. Наконец в палате зажегся свет, и, громко хлопнув дверью, вошла заспанная медсестра со шприцем в руке. Люба резко вскочила, взъерошенная. Ее разбудил резкий свет, и она начала ворчать.

– Люди спят. Что вы гремите? Никакого покоя нет!

– Ну, что тут у вас? – недовольно спросила медсестра, сразу подходя к кровати старухи. На вид женщине было немного за сорок. Крупное поплывшее грушевидное тело ее венчала маленькая кудрявая голова. На смуглом лице ее были едва заметные темные усики.

«Видимо, ночные жалобы к ведьме привычное дело, раз она безошибочно пошла сразу к ней!» – сделала вывод Аня.

– Что случилось, говорю?! – громче спросила медсестра.

– Это не я, Галя! Это она вызвала! – засвистела сдавленным испуганным голосом бабуля, показав на Аню. – Не ругайте меня!

Медсестра, поправив за ухо прядь черных волос, обернулась с немым вопросом к Ане. На лице ее толстым слоем лежали розовые румяна и краснели яркие губы.

– Сделайте что-нибудь! – взмолилась Аня. – Она всю ночь не спит. То задыхается, то стонет, то сидит как сыч и смотрит на меня. Я не могу так! Я не сплю уже четвертые сутки.