В доме семейства центральная комната была залом. Здесь Микха сушила листья, хранила различные зелья и снадобья, которые готовила по старинным семейным рецептам, переданных ей матерью. В комнате лежал ковёр – его Нор купил на распродаже, когда семья Коры вынуждена была продавать имущество, так как те не смогли собрать всю сумму налога за дом. В углу комнаты стоял деревянный сундук, в котором хранились разные миски, склянки и пустые кувшины. Кроме Микхи к сундуку никто не подходил. Правая комната была крохотной супружеской спальней: кровать и сундук с вещами, больше ничего и не вмещалось. Левая комната представляла из себя кухню, на которой вмещались: маленький треугольный стол, два трехногих табурета и две небольших тумбы напротив стола, в одной из которых хранилась посуда, а в другой – две корзины. У стены, напротив окна, в полу была дверца, которая скрывала лестницу в подвал. Там стояли стеллажи, на полках которых собирались запасы еды. В углу, за стеллажами, был обустроен уголок для Прим: небольшой пьедестал, на котором лежал матрац, трехногая табуретка, играющая роль прикроватного столика, на которой стояла свеча в чашке.
В день, когда разыгралась нежданная трагедия, был праздник Середины Радости.
Этот день был выходным во всей Черте, так как от рассвета старого солнца, его заката и до восхода юного солнца длился праздник Середины Радости, отмерявший середину сезона.
Таких дней, когда фейри делили солнце на старое и юное, за все привычные человеческому мировоззрению сезоны существовало всего четыре. Людям пришлось смириться с традициями Черты и смотреть на то, как жизнь в эти четыре дня замирала. Даже охотники откладывали луки и колчаны в сторону, чтобы отметить сезонные праздники вместе со всеми.
Накануне Микха вместе с Нором провели уборку дома и сада, чтобы новое солнце увидело их землю чистой. Они сменили синие шторы на зеленые, а также завязали на одной веточке каждого дерева по зелёной ленте. Их дом, как и дома соседей, прощался со старым солнцем и приветствовал новое.
Обед у семейства Тибб был праздничным: горячий бульон с зеленью и гренками, тушеный картофель и салат из свежих овощей. Стол был накрыт на двоих – дочь не составляла им компанию, ведь шторы не были задернуты.
В честь праздника Микха приготовила лучшую одежду, которую перестирала несколько дней назад и, ранним утром, пока Нор ещё спал, сняла наряды с бельевой верёвки, растянутой между двумя рябинами. Для дочери она перешила одно из своих детских платьев. Вот только одежда Прим никогда не сушилась в их саду, из-за чего вещам не хватало свежести.
– Родная моя, – улыбнулся Нор, разливая чистую воду по бокалам.
Микха тоже улыбалась. На её душе было спокойно. Вечером она обязательно спустится в подвал, принесёт тарелку с овощами Прим и, если останется, картофелем.
Улыбка у женщины была красивой, да и сама супруга Нора считалась вполне себе симпатичной: у неё были относительно короткие, по плечи, каштановые волосы – из-за работы с настойками она не могла иметь такие же длинные и блестящие локоны, как у других девушек-фейри, так как они лишь мешались; ростом Микха была ниже супруга на голову, отличалась и телосложением: стройная, гибкая, как молоденькое деревце; крылья фейри напоминали сочные зеленые листья на ветвях. Женщина гордилась такой красотой, и вся сияла, когда Нор бережно перебирал листочки на её крыльях. Как и полагается лесным фейри, кожа у Микхи была светло-зелёной, а глаза – яркого, насыщенного зелёного цвета.
Праздничный день было принято проводить в кругу семьи. Утром приятные хлопоты и маленькие подарки: Нор вручил Микхе браслет из ракушек, а супруга ответным подарком вручила мужу новую охотничью сумку, Прим же от родителей получила новый гребень для волос. Днём – праздничный обед, а вечером – время для песен и танцев.
Микха собиралась поздним вечером задернуть в зале шторы, чтобы можно было вывести их малышку из подвала в зал. Отец бы спел одну из своих песен, мать бы станцевала, и они прекрасно провели бы этот вечер.
Обед уже подходил к своей середине, когда со стороны улицы раздались громкие, гневные голоса. Микха сложила тарелки на одну из тумб и из горшочка наложила в чистые миски тушеный картофель. Семья Тибб успела немного попробовать тушенное блюдо, как в дверь настойчиво постучали несколько раз. Супруги переглянулись. Гостей они не ждали.
– Может, сосед?
– Так праздник же… – растерянно проговорил Нор.
– Ну я сейчас им устрою! – поджала губы Микха, вскакивая на ноги. Если бы муж мягко не перехватил супругу, та бы уже оказалась возле двери и резко бы её распахнула.
– Я сам открою, Листочек мой. Кушай, родная, я скоро.
Мужчина усадил супругу за стол, вытер руки о полотенце и, тяжело поднявшись на ноги, направился к выходу. В дверь в очередной раз постучали и громким голосом потребовали открыть.
– Уже открываю! – Нор обернулся на Микху, та встала из-за стола и подошла к двери кухни. Она не стала подходить к мужу.
– Нор… – голос Микхи дрожал. Женщина встряхнула головой, но высказывать вслух опасения не стала.
– Всё хорошо, Листочек, – Нор ободряюще улыбнулся, а затем подошёл к двери, остановился, машинально вытерев сухие ладони о брючины.
Мужчина выдохнул и повернул ручку двери, открывая её.
– Нор Тибб? – за дверью стоял мужчина, лет сорока или даже старше, и презрительно смотрел на фейри. Груфф Ависон был человеком, одним из помощников управляющего деревней. Незваный гость бесцеремонно оттолкнул Нора в сторону и перешагнул порог дома. – Стража! Обыщите здесь всё!
Следом за вторым помощником управляющего Черты в прихожую домика Тиббов зашли три стражника.
Микха подошла к супругу, обеспокоенно взяв его за руку.
– Родной?
– Обыск… – прошептал мужчина.
– Этих двоих вывести на улицу. Чтобы не мешались.
– Не имеете права! – взвизгнула фейри земли. – Не в этот день!
Мужчина презрительно посмотрел на невысокую женщину, которая судорожно держалась за руку мужа.
– Если вы сейчас же не выйдите из дома на улицу, где я зачитаю вам официальную бумагу, то к списку нарушений добавится сопротивление властям.
Микха поджала губы. Нор был растерян и молчал, и за это женщина его не могла простить.
– Вы нарушаете традиции священного праздника! – её голос был полон недовольства и бессильной ярости.
– Нам надо выйти, родная… – тихо произнес мужчина, обнимая жену одной рукой и выводя её из дома.
На улице чета Тибб старалась не смотреть по сторонам. Соседи вышли из домов, собиралась толпа, но все молчали. Не было и попыток остановить стражников – все просто молча наблюдали.
Второй помощник управляющего Черты, обведя взглядом присутствующих, гадко улыбнулся.
– Нор Тибб, Микха Эйви. По закону, под номером сто сорок один, вы обвиняетесь в сокрытии ребёнка. В случае, если донесение окажется верным, то за неуплату налога на жизнь ребёнка вы также получите штраф. Указание главного управляющего Чертой – Варха Смола.
Нор сжал кулаки. Все же их сдали. Прежней жизни уже не будет и спокойное время уходило, как крупицы песка сквозь пальцы. Как бы тихо себя не вела Прим, как бы не сжималась под тонким одеялом – её найдут. Обязательно найдут.
Дом обыскивали со всей тщательностью, и вскоре раздался испуганный визг их дочери. Микха попыталась броситься к двери, но Нор её удержал, обняв и прижав к себе.
– Не стоит, родная, – прошептал фейри, понимая, что громче сказать не сможет.
Женщина всхлипывала. Муж держал супругу крепко. Её трясло, а губы беззвучно шептали мольбы. Ей отчаянно хотелось защитить свое дитя.
И совсем скоро один из стражников вытащил из дома сопротивляющуюся девочку. Та испуганно визжала, пыталась убежать обратно в дом, но человек держал очень крепко и не отпускал.
Нор замер и чуть было не прекратил обнимать жену. Он уже не слышал ни изумленного перешептывания соседей, ни смешков стражников, ни презрительного хмыканья соседа, с которым он трудился на шахтах в одну смену и с которым временами охотился. Все внимание мужчины было приковано к маленькой дочери, которая кричала от ужаса и не могла находиться на улице днем, когда так много новых запахов и так много людей и фейри.
