Дождь кончился внезапно. Кино бесплатное. Остановилась передохнуть, вытерла лицо рукавом. «Слава богу, – опять некстати подумала я, – он двуногий и двурукий. Что теперь делать?» Он кое-как передвигался. Затащила его в комнату, туда, где пульт охраны. На пульте горел свет, меня вызывал центральный пульт охраны. Я кинулась отвечать. Переключать ключи. Работа не ждала. Хорошо хоть «тревог» не было.

У нас была подстилка неизвестного происхождения, общая, иногда ночью можно было полежать на стульях, сдвинув их. Вот туда я и определила дорогого для Земли гостя. Великосветский прием, прямо скажу, не удался. Как у нас водится, включила электрический чайник. В углу стоял обычный умывальник. Умылась и ему предложила. Посмотрела на свой вид в разбитое зеркало на стене. Ужаснулась. Какая там прическа, завивка, косметика?!

Шел час за часом, он лежал с открытыми глазами, вроде в сознании. «Завтра суббота. Сюда никто не придет, может, еще сутки отдежурить, а может, скорую помощь вызвать?» – горестно прикидывала я.

– Не надо! – ясно сказал он безо всякой коробочки, и ноги у меня подкосились.

Значит, читает мысли. «А мне скрывать нечего, – безрассудно рассудила я. – Думать о чём-то хорошем не могу, чего уж тут хорошего. Даже если увезут, лечить не смогут. Что они в инопланетянах понимают, если в своих земных болезнях не разберутся, еще отравят». Вопросов даже у меня море, а к нему сейчас радио, телевидение, и родное «Приуралье» пожалует, и КГБ, и вообще спрячут от греха в бункере.

Первый контакт. Посланец из космоса. «А со мной что будет? Ликвидируют», – с ужасом представила я. Да таких контактов полно было, всё покрыто мраком и законспирировано. Зревший против правил протест оформился. Ни до чего ему, это сразу видно.

– Я хочу остаться здесь, на Земле. Мои не отпускают. Во мне много человеческого. Буду полезным.

Так коротко и ясно.

– Ладно, разберемся.

Я отвела его по лестнице на второй этаж.

– Сиди, не высовывайся.

Утром пришла Ирина Захаркина, сменщица. С быстрыми горящими как черный уголь глазами, ее стройная и точеная фигурка была предметом разговоров досужих сплетниц. Душа открытая и распахнутая. Добродушная и веселая девушка. Волосы были окрашены перекисью водорода и сияли белизной, зубки тоже. Губы сочные и спелые подкрашены малиновой помадой, краснели, грудки торчком, короткая черная юбочка открывала стройные ноги.

– Что это с тобой? Ты что на сеновале всю ночь была? – она радужно засмеялась.

– Ага, на траве валялась с инопланетянином, – буркнула я, – такая смена была, гроза, дождь. Пришлось к ребятам выходить вручную на бумажке писать и передавать объекты, – врала я самозабвенно, – вся вымокла, до нитки. А завтра с дочкой в больницу надо. Я сегодня еще останусь на смену. Что поделать, надо.

– Ла-а-ды! – протянула Иринка Захаркина. – Мы тогда купаться поедем, со своим.

– Какое купание дождь же был?

– У него машина «Жигули»… там место есть, недалеко от Чагана… шашлычки… коньячки… А тут работа! Вот я сейчас ему и позвоню…

Телефон для связи был с круглым номеронабирателем и тяжелой трубкой. Иринка тут же набрала, и я знала какой номер. Поэтому и не спросила из бабьего любопытства. Она коротко сообщила новости и, промурлыкав, положила трубку.

Мое счастье сидело на втором этаже голодное. Она быстро собрала манатки, и учесала в сторону «моря», то бишь реки Урала или Чагана. Я уныло поплелась на второй этаж. Надо везти его домой. А у него рожа. Огромные глаза кое-как оформились к утру, нос вроде то появится, то снова пропадет. Он пытался из себя человека, что ли изобразить? К утру стал больше походить на человека, а я на общипанную курицу, хоть сейчас в суп.

Мимо окон шли люди, гуляли. На детскую площадку прибегали вольные земные дети и орали во всю мощь своих глоток. Мамаши и бабки чинно сидели на лавках и болтали о событиях ночи. «Как мимо всех провести незаметно такого необычного человека? Надо ехать домой и оставить его на пульте. Может, повезет, и никто не вспомнит меня пока, ну, в крайнем случае, уволят, – уныло сознавала я. – Дома Иван самый надежный в мире человек, хоть и муж». Я объяснила новому оператору – инопланетянину, как отвечать на вызовы рации и передавать тревоги, закрыла его на пульте и вышла из здания Поссовета.

На пустыре уже ходили и измеряли опаленный круг люди в тёмных плащах, и солдаты толпились в сторонке, и черная «Волга», и зеленые военные газики стояли по бокам. Но не было ни одного репортера и газетчика. В нашей стране так, если надо раздуть новость, ее раздуют. Если не надо и опасно волновать народ, всё тихо и шито-крыто. Сейчас передвигаться нельзя нам с чужим человеком без паспорта.

Сев на автобус № 5, я поехала на остановку Гагарина.

Ваня копался в машине, неторопливый и важный, и глыбистым айсбергом возвышался в большом заросшем саду и пятачке для машины. Дом этот был огромный и двухэтажный, принадлежал его семье, и было ему сто лет. Строил дом дед, яицкий казак. Бревенчатый с резными окнами и фронтоном врос он в землю первым полуподвальным этажом.

Сам Ванча всегда вызывал добродушным видом расположение к себе любого человека, который входил в дом или в отношения с этим человеком. Познакомившись, его уже никогда не хотели отпускать ни знакомые, ни друзья, ни женщины. Он казался легкодоступным и веселым, играл на гармони и гитаре, сыпал шутками. Был он всегда неряшливо одет, но это скорее был стиль, нежели любовь к неряшеству. По одному случаю можно было составить мнение о нём. Однажды в ворота постучались две женщины, проверяющие электричество, сняв показания счетчика, они остались пить самодельное вино, которое в огромных бутылях стояло повсюду, а потом стали часто наведываться за ради удовольствия.

А еще по одной черте характера можно определить его незавершенные фантастические проекты. Долгое время посередине двора зияла яма. Эта яма была притчей во языцех. Ванча хотел сделать бассейн для уток. Да так и не собрался. Вырыл яму в яблочно-вишневом саду и не велел трогать. Утки и собаки, без конца падали в эту яму. Да и сами мы с чертыханием, собирая вишню или яблоки, с опаской обходили злачное место, которое по весне заливалось водой. Утки и куры вольно ходили и летали по всему огромному двору, занимавшему немалую площадь, где-то на задворках висел обглоданный курами виноград и бегали свиньи в загородке. Тем не менее, всё это прощалось ему, как только он садился на крылечко и брал в руки баян или аккордеон, и выводил прекрасным голосом:

«Раз пошли на дело я и Рабинович,

Рабинович выпить захотел.

Отчего ж не выпить бедному еврэю,

Если ж у него нету важных дел?»

Ванча всегда находил себе интересное дело и начинал его с воодушевлением, не все его проекты кончались плохо, со временем он научился очень хорошо выводить утей в собственном инкубаторе, стоявшем посередине огромного зала, с отдельным пересадочным ящиком с подсветкой, который висел на стене около картины матери. Там росли маленькие цыплята и утята. А зимой больших уток он мыл в бане в огромной ванне и носил сушить в зал. Они крякали и важно ходили по комнатам, удивляя даже кота. Глядя на утей и кур в доме, собаки тоже поскуливали и старались проникнуть за порог. Всё это вызывало возмущение одной только дочери, которой приходилось мыть и убирать за всем этим бесчисленным хозяйством.

Зато это был безотказный человек, чем пользовались его многочисленные друзья, не раз занимавшие деньги и не отдававшие никогда. Он, экономивший на всём, скапливал определенную сумму и обязательно поддавался на уговор и проценты с какого-нибудь нового дела, влюбляясь в товарища с его проблемами, живя его интересами, обязательно отдавал свое накопленное тяжким трудом и оставался на бобах. Это было и в истории с магазином, который открыла женщина в Атырау. Долго ждал он проценты и сумму в шесть тысяч долларов, пока рукой не махнул. Скрепя сердце, терпеливо и не обсуждая, продолжал он жить дальше, приступая к новым проектам.