– Может, так начинается паранойя? – улыбнулся Кент.

– Может быть, – согласился Макошин. – Сходи в отпуск.

– В отпуск?

– Да. Съезди в Прагу. Она в эту пору особенно хороша. Мало туристов. Холодная Влтава. Белые лебеди. Посидишь в ресторанчике с видом на Карлов мост, попьешь пиво… Я тебе завидую!

Макошин приложил палец к губам, взял мобильный телефон Кента и вместе со своим отнес бармену.

– А теперь – рассказывай!

– Что рассказывать?

– Рассказывай, чем занимаешься.

Кент помолчал. Макошин терпеливо ждал.

– В последнее время произошли странные убийства, – сказал Кент. – убили банкира Куталию и руководителя элитного охранного предприятия в Питере Жигаря. Одного отравили ядом, изготовленным в ваших лабораториях, второго – полонием.

Макошин поднес чашку к губам, на мгновение замер, сделал глоток, поставил чашку на блюдце.

– На какой стадии твое расследование? – спросил Макошин.

– Я встречался с профессором, который установил формулу яда, и с лечащим врачом Жигаря.

– Это он тебе рассказал про полоний?

– Нет. Я встречался еще с одним человеком.

Макошин зачем-то помешал ложечкой остывающий кофе.

– У меня ощущение, что воздух вокруг меня изменился, – сказал Кент. – Что делать?

– У тебя только один вариант: прекратить расследование. Причем сделать надо так, чтобы они об этом узнали.

– Но это невозможно!

– Почему?

– Мне кажется, я ухватил хвост гадюки!

– Она укусит тебя! Ты их уже чувствуешь. Это очень плохо.

– Что же делать?

– Я дал тебе совет.

– В стране происходит что-то ужасное!

– В нашей стране всегда происходит что-то ужасное.

– Ты один так думаешь?

– К счастью, нет.

– Я хочу, чтобы люди узнали то, что узнал я!

– Что это изменит?

– Люди, которые обладают информацией, и люди, которые ею не обладают, это разные люди.

– Или ты прекращаешь расследование, или Серафим останется без отца, – жестко произнес Макошин.

– Ты это серьезно?

– Твоя машина стоит у дома?

– Да.

– Я бы не садился в машину с Серафимом. Я бы вообще перестал пользоваться машиной. Это во-первых.

– А во-вторых?

– Поскольку ты упрям – подготовься к побегу.

– К чему?

– К побегу.

– К побегу куда?

– За границу, дорогой! За границу!

Кент застыл от удивления.

– Собери «тревожный чемоданчик». Положи туда загранпаспорт, деньги, то, что может понадобиться на первых порах за рубежом. Храни этот чемоданчик в доме, в котором есть запасной выход. Если за тобой действительно следят, у этого дома тебя должны будут потерять. Продумай дальнейший маршрут.

– И… когда это сделать?

– Ты почувствуешь. По моему телефону больше не звони.

Макошин вынул авторучку, на салфетке написал номер мобильного телефона.

– Запомни.

Кент прочил номер, несколько раз про себя повторил. Макошин скомкал салфетку, положил в карман.

– Попроси кого-нибудь из надежных друзей – пусть купит самый дешевый мобильник и сим-карту. Ни в коем случае не покупай на свое имя. Никому, кроме меня, по этому телефону не звони. Если потребуется встреча, скажи, что было бы хорошо попить пива. Это будет означать: встреча в торговом центре «Панорама» в Новых Черемушках в 17.00.

– Спасибо тебе!

– Не за что.

– Тебе не кажется все это странным?

– Что именно?

– Наш разговор. Мы ведем себя, словно находимся не в родном городе, а во вражеской стране на нелегальном положении.

– Так оно и есть. Надеюсь, я тебя еще увижу.

Макошин забрал у бармена телефон и вышел из кафе.

Кент заказал еще кофе. Когда его принесли, почувствовал в горьковатом аромате едва уловимый запах печных труб…

– Что-нибудь еще желаете?

Официантка с узкими глазами склонилась у столика.

– Вы давно были дома? – спросил Кент.

Девушка смутилась.

– Давно.

– Скучаете?

– Очень!

В книжку со счетом Кент вложил двести рублей чаевых. «Может, и мне кто-то там посочувствует», – подумал он и нехотя покинул кафе.

Вернувшись в редакцию, Кент не стал подниматься на седьмой этаж, а спустился в полуподвал, через него вышел во двор. Из недр типографии доносился гул: работали ротационные машины. Кент обогнул корпус, прошел мимо ремонтных мастерских, свернул к шестиэтажному зданию с колоннами. Здесь располагались издательские службы, в том числе и та, которая занималась поставками рулонов бумаги. Его интересовала проходная. Кивнув охраннику, он беспрепятственно вышел в Настасьинский переулок. Прошелся к Малой Дмитровке, вернулся к проходной.

– Простите, – обратился к охраннику, – если мне придется задержаться на работе допоздна, до какого часа я смогу воспользоваться этой проходной?

– Да когда угодно! – безразлично ответил охранник. – Мы работаем круглые сутки.

Вторая проходная располагалась напротив кинотеатра. Она тоже работала круглосуточно, по служебному удостоверению через нее можно было проходить беспрепятственно в обоих направлениях.

Кент решил проверить еще один вариант. В издательской поликлинике поднялся на второй этаж, прошел по длинному, изогнутому коридору и вышел к вестибюлю с широкой лестницей и лепным потолком. Лестница вела к парадному входу. Кент толкнул деревянную дверь и очутился на Малой Дмитровке.

«Три выхода – это очень хорошо», – подумал Кент.

Кент опомнился, когда прошел турникет. С недавних пор метро для него стало самым мерзким местом на земле. Здесь не то что можно уколоть иглой с ядом, считал он, здесь можно воткнуть нож, и никто не заметит, пока на остановке толпа не вынесет бездыханное тело. Он стал избегать подземки и злился на себя, когда обнаруживал, что спускается по эскалатору. Вот и сейчас вместо того, чтобы сесть в троллейбус, по привычке вошел в метро. Перед ним на ступеньках спускался мужчина в камуфляже с рюкзаком на спине. Позади стоял кто-то, от кого пахло мужской туалетной водой. Кто они? Что у них в голове? Может, они заодно? Может, взяли его в «вилку»? Кент шагнул влево, побежал по ступенькам.

Был час пик. Людская волна внесла Кента в вагон. Левое ухо щекотал женский локон. В ногу упирался чей-то кейс. Пахло дезодорантами, лаком для волос, табаком, чьим-то давно не мытым телом… На остановке Кент вышел, сел в следующий поезд. Зажатый со всех сторон пассажирами, он размышлял над тем, как неправильно себя ведет. Нельзя в одно и то же время выходить из дома. Нельзя пользоваться одним и тем же маршрутом. Нельзя пить кофе в одном и том же кафе. Нельзя находиться в квартире, не зашторив окна. Он все делал неправильно! И то, что сейчас ехал на встречу с Варей, тоже было неправильно. На какое-то время надо бы отказаться от встреч. Но в таком случае нужно объяснить почему, а Кент этого делать не хотел. Он переживал сложное состояние. С одной стороны, интуиция подсказывала, что он в опасности. Но с другой – с трудом верилось, что с ним может что-то случиться. С ним, законопослушным гражданином, журналистом крупной газеты. Это второе ощущение размывало его дилетантскую бдительность.

Варе было, как и ему, за сорок. Она работала переводчиком в издательстве, любила путешествовать на байдарке и была уверена: Кент – именно тот, кто ей нужен. Она сама сказала ему об этом. Но она не знала всей правды о нем.

В саду Эрмитаж Варя сидела на скамейке, элегантно скрестив ноги в сапожках. Увидев Кента, порывисто встала, направилась навстречу. Кент обнял ее, поцеловал в губы. Губы у Вари были чуткие и ласковые.

– Что мы сегодня слушаем? – спросил Кент.

– «Риголетто».

– О, «Риголетто»!

– Ты что-то имеешь против? – насторожилась Варя.

– С тобой я готов смотреть и слушать все, что угодно!

В гардеробе они оставили одежду.

– Ты знаешь, с чего начинается театр? – поинтересовался Кент.

– Это знают все. С вешалки.

– Театр начинается с буфета!

Кент взял два бокала шампанского, они заняли место у окна.