– Ну и рожи… в самый раз… такие, как нужно, – Охранник то ли поругал нас, то ли похвалил. Я этого так и не понял.

– М-м-м… – послышались нечленораздельные звуки с оттенком недовольства от некоторых моих соседей по шеренге. Они, судя по выражению этих самых рож, тоже не поняли Охранника.

– Ну что, ребята? Вас интересует в первую очередь, где вы находитесь? Отвечаю, вы в Школе. Вы будете здесь учиться. Вы будете здесь учиться, и не сможете никуда отсюда выйти до окончания обучения. И ваше мнение на этот счёт пока никого не интересует. Всё! – категоричность высказывания Охранника впечатляла. Однако! Надо же уметь так высказываться – при минимуме информации максимум определённости? И переспрашивать что-либо как-то сразу расхотелось…

Несколько позже я узнал, что поначалу в Школу брали всех без разбору, кто попадался под руку группе захвата. Неустойчивых морально, с угнетённой и дестабилизированной психикой, с неадекватным поведением на улице. Наверное, каждый из моих соучеников «пнул свою мусорную урну» на улице. И был замечен по своему маленькому неприглядному «подвигу», возможно, по драке или скандалу. И все мы в Школе стали безликим Материалом для обучения. А уже потом внутри Школы поэтапно шла сортировка Материала по качеству – на мелкоподлый элемент и интеллектуальных коварных хитрецов. Добряков, неспособных к решительным действиям – в отбросы, ввиду неэффективности их обучения. Остальные – по категориям в соответствии со способностями. Особо ценились агрессивные и изворотливые натуры, склонные к садизму. Но это стало ясно позднее.

И, действительно, нашим мнением кто-либо из руководства интересовался очень мало. Нас принуждали учиться через ограничения в еде. Просто и эффективно. Нам очень доходчиво и на примерах объяснили, что более-менее прилично будут питаться только те, кто выполняет все команды и успешно усваивает науку. А те, кто «гранит науки грызёт» плохо – те будут грызть одни сухари. Убедительная педагогика. Ну, плюс к этому – убедительные охранники, не склонные к излишним философским рассуждениям. Среди моих соучеников не наблюдалось даже никаких попыток нарушить дисциплину, хотя люди были все очень разные по характеру, и вялые, и ершистые.

Постепенно выяснилось и моё собственное место в общей массе Материала. Я – интеллектуал со способностью к самостоятельному мышлению. Мне будут ставить задачи повышенной сложности. Это, конечно, льстило. Учли, так сказать, некоторое образование и опыт руководящей работы в прошлом. Хоть и небольшой опыт, но был. Моё прозвище в Школе – Умник. Это тоже льстило. Такое прозвище я получил не просто так, и не за «красивые глазки». Это результат прохождения определённых тестов. Суть этих тестов я понял гораздо позднее, и то не до конца. Сортировка Материала была тщательной, но понятной только для Учителей.

И вот вербовка. Пришёл день моего определения. Собственно, вербовкой это можно было назвать чисто условно. Ибо при вербовке агента – ну, как это обычно показывают в кино – он имеет хоть какую-то, хоть чисто воображаемую возможность увильнуть от неё. Киношный агент сопротивляется, как может. Его ловят на компромате, склоняют к сотрудничеству. А у меня этой возможности не было как таковой. И сопротивляться, собственно, я не хотел.

Мне предложили работу и показали контракты моих предшественников. Суть работы была объяснена размыто и описывалась неясными пафосными фразами. Работа называлась Задачей, и я на этом этапе должен был удовлетвориться таким объяснением. Показ контрактов происходил при широком круге свидетелей разного ранга Школы в большой комнате. На стенах висело несколько портретов людей с серьёзными лицами. Даже как-то торжественно, что ли? И было в этом что-то ритуальное.

Показ происходил за красиво застеленным столом. На нём были разложены документы. Сидели Учитель и я, напротив друг друга. Все остальные стояли вокруг и смотрели на нас. Десятки глаз сошлись взглядами на мне, придавая ситуации значимости. Учитель говорил много красивых слов о величии нашей Задачи и показывал мне контракты с подписями людей, которых я знал в прошлой жизни. Эти контракты почему-то являлись ксерокопиями документов, напечатанных на старой разбитой печатной машинке с плохой клавиатурой. Это было видно по кривым строчкам и местами нечётко пропечатанным буквам с разным наклоном.

Фамилии знакомых мне ранее людей, стоявшие под контрактами, вызвали волну разнообразных воспоминаний и вопросов. Зачем они всё это делали? Учитель предложил подписать похожий контракт и мне. Но вся эта торжественная демонстрация вызвала лишь дополнительные сомнения в моём сознании. Расчёт на авторитетность примеров не сработал. Голова работала сумбурно. Я откровенно боялся неизвестности в будущем, испуганно жестикулировал и мотал головой.

Да, после подписания контракта я получу звание Соратника, улучшенное питание и буду иметь больше прав. Смогу, например, контролировать добряков на подсобных работах по хозяйству. А я уже успел убедиться в том, что их таки нужно контролировать. Они ленились при первой удобной возможности и отлынивали от самой простой работы. Я получу доступ к библиотеке. Там хранились книги с очень интересными и непривычными названиями на корешках. Я мельком уже успел это заметить. Изменится мой статус в Школе, но и уменьшится шанс уклониться от выполнения Задачи, которую я пока так и не понял до конца.

Учитель предлагал, а выбора, похоже, у меня не было. Я отказывался, говоря, что не готов идти этим путём вообще. Рискованно как-то, и непонятно в целом. Но сомнение уже было посеяно. Учитель видел моё состояние и говорил, что я смогу подписать контракт позже, когда буду готов к нему полностью. Ведь учиться в Школе мне придётся долго, и без возможности выйти раньше срока.

– Ты нам подходишь, я это вижу. Но торопить мы тебя не будем. Нам не нужны недозрелые плоды, – такой фразой был подведён итог уговорам со стороны Учителя.

Меня соблазняли деньгами и властью. Деньги оговаривались значительные, от них было трудно отказываться. Даже сами цифры казались для меня непривычными. Причём речь шла не об окладе или зарплате, а о практически неограниченном доступе к этим значительным и непривычным суммам. А власть будет, хоть и скрытая, но вполне реальная. «От меня точно будет что-то зависеть», – эта мысль приятно царапала по моему самолюбию.

Задачи объяснялись примерно так – улучшение благосостояния общества путём более рационального и справедливого его устройства. Ни больше, ни меньше. И что-то ещё о каких-то цветах…

Поначалу замкнутость пространства и принудительная система угнетали меня. Но выбора не было. Я подчинялся, приспосабливался к правилам жизни в Школе. Учёба шла по своему графику. Нельзя сказать, что он был особо напряжённым. Но и общую логику обучения понять поначалу было трудно.

Одно из занятий в Школе называлось лабораторной практикой и выглядело так. Нас всех привели в лабораторию возле кабинета биологии и предложили препарировать лягушек. Лягушки были уже мёртвые и лежали, как попало в большом тазу. Светлыми животиками кверху или зелёненькими спинками, беспорядочно.

Для меня это было неприятное задание. Преодолевая брезгливость, все стали резать их скальпелями. Каждому дали по эмалированному тазику. Непонятно было, зачем мы это делаем. Что интересного может быть внутри обычной лягушки из пруда? Но требование резать было ясным и конкретным. Резать лягушек пришлось всем, каждому по одной минимум. Скорее всего, это был не научный опыт, а просто тест на брезгливость к мёртвому телу.

Ох уж эти тесты в Школе, они были такими разнообразными и непонятными! Справились все, кроме нескольких добряков. Одного тошнило, у другого кружилась голова, третий не мог переносить запах… Эти мягкотелые неумехи просто недостойны звания Соратников. Они так навсегда и останутся Материалом. Даже ещё хуже – добряками. Жалко им, видите ли, дохлых лягушек. Бесхарактерные и нерешительные неженки.