Отвлечься было сложно. Как только на сцене появились актёры, я снова вспомнила о своей неудачной сессии. Почему сегодня всё сложилось именно так? Мне казалось, я абсолютно готова. Сомнения отринуты, гипотезы выстроены и подтверждаются одна за другой. Пациентка включена в работу, и трансформация неизбежна. Что же произошло за то время, что мы не виделись?

Я смотрела на сцену, но не видела ничего. Мелькали тела без чётко прорисованных лиц. Я слышала голоса, раскаты грома, фонившие в тему повествования, звуки флейты – лирические и трогательные. Это должно было быть безумно красивым. Но я не замечала ничего, кроме своего поражения.

– Кажется, мне пора на супервизию, – произнесла я вслух.

– Что? – Олег, похоже, не расслышал.

Я посмотрела на него отрешённо, словно и его в этот момент не существовало. Знаю, он не заслуживает такого равнодушия с моей стороны. Но чувство досады внутри меня сильнее. Я так и не научилась принимать поражения.

По окончании спектакля он предложил заехать на набережную, зная, как я особенно люблю это место. Дорогой мы больше молчали. Когда подъехали, Олег обратился ко мне:

– Оля, послушай меня. Я вижу, с тобой что-то происходит. Ты сегодня сама не своя. Может, я могу тебе чем-то помочь?

– Не уверена.

– Это касается твоей работы? – догадался он.

– Да. Взаимоотношений с одной из моих пациенток.

– Если хочешь, можем поговорить об этом.

Я усмехнулась.

– Так иногда говорят психологи, предлагая себя в качестве подушки. Довольно популярная фраза, редко работающая. Если человек хочет о чём-то поговорить, он сам сделает это. Ничего предлагать не нужно.

– Знаешь, иногда мне кажется, что ты настолько увлеклась своей работой, что анализируешь каждый шаг каждого человека.

– Пожалуй, в этом что-то есть, – согласилась я.

– Меня всегда интересовало, как таким, как ты, живётся среди обычных людей. Это ведь, наверное, очень сложно.

Олег был воодушевлён. Похоже, тема разговора его зацепила. Чувствую, он давно хотел об этом поговорить, но не решался. Ждал подходящего случая. Мы, вообще, старались не говорить о работе. Её и так было слишком много, чтобы тащить за собой ещё и в личную жизнь. Работа занимает большую часть времени. Но она же помогает это время убить. Нет ничего тяжелее, чем подолгу оставаться наедине с самим собой. А работа этого не позволяет.

– Ты так говоришь, Олег, будто я чем-то отличаюсь от других людей.

– Иногда мне так кажется, – признаётся он.

Возможно. Я не могла отрицать, что в его словах есть доля истины. Тот, кто владеет информацией, всегда немного опережает других. Знание – нелёгкая ноша. Оно даёт силу и одновременно отнимает уверенность. Сократ был прав во всём1. Если ступил однажды на этот путь, назад возврата нет. Иначе – зачем?

– Ты всегда всё знаешь наперед, – продолжал Олег. – Способна просчитать любой, даже самый маленький шаг. И знаешь причины, по которым этот шаг совершается.

– Ты ошибаешься, – спокойно возражаю я. – Никто не может всегда всё знать. И я – в том числе.

Я отрицала то, что он говорит. Но при этом ощущала, как внутри меня растёт чувство самоуважения. Да, мне приятно получать одобрение. Моя работа связана с людьми. А люди – это всегда огромные затраты – энергии, физических сил, мыслей, здоровья. Каждый требует к себе внимания. И от того, в какой мере я буду его давать, напрямую зависит мой профессиональный успех. Мне нельзя оставаться равнодушной. Но и погружаться с головой нельзя. Должна быть разумная дистанция, которую необходимо чувствовать. Если этого нет – лучше просто уйти. Иначе может быть больно… обеим сторонам.

Я часто замечаю, что Олег смотрит на меня с восхищением. И дело не только в моей женской красоте, которая, по моему мнению, почти всегда на любителя. Ему нравится моя личность. Моя холодная стойкость, уверенность в себе и своих силах, мой ум, даже мой сарказм, периодически прорывающийся наружу. Ему нравится, что я не похожа на его жену. Он постоянно нас сравнивает. Мысленно, про себя. Но я ощущаю это всей кожей. И знаю, что в этом сравнении победа за мной. Я могла бы быть абсолютно счастлива от сознания этой мысли, но меня гложет тот факт, что он всё ещё с ней. Даже при том, что она проигрывает мне, он до сих пор остаётся с ней. Почему?

– Знаешь, мне бы очень хотелось прийти к тебе на консультацию.

Он и раньше это говорил. И каждый раз я отвечала категорично «нет».

– Но почему? – недоумевал Олег. – Ты хорошо меня знаешь. Ты можешь многое обо мне рассказать.

– Я и так могу многое о тебе рассказать. Для этого вовсе не обязательно становиться моим пациентом.

– Тогда расскажи, – он берёт мою руку в свои и пристально смотрит в глаза. Но я отвечаю категорично.

– Нет.

– Оля, прошу тебя!

– Не проси.

Олег взрывается.

– Ну, почему ты такая упрямая?! Неужели тебе так сложно подыграть мне хотя бы немного?

Мне начинает это надоедать.

– Я и так тебе подыгрываю, – напоминаю я. – Когда делаю вид, что у нас с тобой нормальные человеческие отношения.

– Разве это не так?

Он прекрасно знает, что я имею в виду. Знает, но признавать не хочет. В такие минуты я начинаю его ненавидеть. Он напоминает мне ребёнка, взявшего конфеты без спроса, но при этом всячески пытающегося это скрыть. И если мама, глядя на ребёнка, понимает, что она нарушил запрет, потому что очень любит конфеты, а ждать обеда не может, она прощает его непослушание. Ребёнок не виноват. Есть потребности, которые хочется удовлетворить. Но я не хочу и не буду той мамой, которая закроет глаза на все шалости своего взрослого сына, хотя им тоже руководят потребности, но уже другие. Ребёнку сложно управлять собой. Взрослому потенциально это под силу. Олег знает, что я плохо отношусь к той ситуации, в которой мы оказались. Мне не нравится, что он обманывает свою жену, а ещё больше не нравится, что я это делаю вместе с ним. Нет, похоже, я, всё-таки, и есть та самая мама, которая покрывает собственного ребёнка. Значит, опять игры в спасателя. Но я же не хочу этого!

– Действительно, не хочешь? – спрашивает уже мой внутренний Родитель. – А тогда зачем ты здесь?

Я не знаю, что ему ответить. И с Олегом тоже продолжать разговор не хочу. Он слышит только себя. А я устала слушать. Хочу сама быть услышанной.

* * *

К моему глубокому сожалению, моего наставника и супервизора в городе не оказалось. Когда я вечером набрала его номер, он ответил почти сразу. Голос был уставшим, но, как всегда, участливым. Павел Дмитриевич Протасов – уникальный в своём роде человек, вырастивший не одно поколение специалистов в области психоанализа и аналитической психологии. Самому ему ближе классическая Фрейдовская модель. Но наличие других направлений исследования он никогда не отрицал. Только обращал наше внимание на то, что, какая бы ни была надстройка, фундамент остаётся одним и тем же.

– Ольга, в ближайшее время встретиться не получится, – сообщил он. – Я сейчас не в городе и вернусь только недели через две. Если твоя проблема может ждать…

– Не может, – перебила я. И тут же спохватилась. – Извините, я совершенно разучилась в последнее время владеть собой.

– Хм… Видимо, у тебя, действительно, что-то происходит. Что ж, в таком случае могу порекомендовать тебе обратиться к моему коллеге – Сергею Кирилловичу Лазурскому. Он служит в университете на кафедре аналитической психологии. У него также большой опыт ведения частной практики и разбора особых случаев, попадающих под разряд супервизорских.

– Лазурский, вы говорите? – я прикинула, как звучит эта фамилия. – Никогда о нём не слышала.

– Просто не приходилось. Тем не менее, он профессионал в своём деле. И если я могу кому-то перепоручить свои обязанности, то именно ему.

Эти слова меня убедили. Павел Дмитриевич был бесспорным и, пожалуй, единственным человеком, чей авторитет в моих глазах держался уже долгие годы. Семь лет я в терапии. Семь активных лет! И за это время Протасов поддерживал меня постоянно. Нет, я вовсе не бегала к нему каждый раз, как у меня возникал Его Величество Контрперенос. Почти всегда я справлялась сама. Но нынешний случай начал выбивать меня из колеи. И я понимала, что дело не только в Алёне, или Милене, как ей больше нравилось. Мои отношения с Олегом, хрупкие и зыбкие, начавшиеся с обмана с самого начала, не давали мне покоя. Он обманывал свою жену, и я его в том поддерживала. Моя репутация шаталась из стороны в сторону. И, несмотря на то, что в личных отношениях я была всего лишь женщиной, а не психоаналитиком, избавиться от мысли о нарушении этических норм я не могла.