– Надеюсь, здесь вообще всё странно. Мы с ним в школе вместе учились, потом в институте, даже работали какое-то время вместе.
– В школе? Какой школе, расскажи?
– Я с родителями до семи лет жил в очень большом доме. Не знаю, как так получилось и что в этом такого, но несколько необычно, сейчас оглядываюсь назад и вижу себя в этом доме.
– А что в нём странного?
– Ну вот представь, три Человека находятся в доме, который состоит как бы из трёх частей, причём сколько бы я об этом ни думал, то всё больше убеждаюсь в том, что они даже в какой-то степени отделены друг от друга, хотя и составляют единое, что ли, явление. Он стоит в совершенно заросшем огромными елями, соснами и густыми кустами, месте, там внутри вообще не пройти, если не знать тропинок. Всё это огорожено высокой стеной, но также скрытой за густым кустарником. Со стороны ни дома, ни стены не видно, как будто их и нет вовсе. В самом доме ровно тридцать три двери, так вот есть один путь, по которому можно пройти через все двери, не пересекая его ни разу. Я в детстве часто бегал по нему, как по лабиринту. Под дом в подвал ведёт отдельный вход с улицы, есть правда ещё один, но я его не знаю, только слышал о нём от отца. В подвале тоже некий лабиринт из помещений и длинных узких переходов, соединённых в единую систему из двадцати двух дверей. Я, бегая по замкнутым кругам переходам, потом пытался нарисовать эти лабиринты, но не получалось, никак не мог почему-то вспомнить их, именно как единую систему, а вот когда бежал, то всегда безошибочно знал куда поворачивать и в какой момент. На самом верху, над крышей, есть такая своего рода восьмиугольная терраса, подняться надо на две ступеньки, а на ней стоят белые выше человеческого роста колонны, соединённые сверху кольцом, к террасе ведёт снизу от земли отдельная винтовая лестница. Жили мы в этом доме втроём, хотя точнее сказать большее время вдвоём с мамой, потому что отец очень редко бывал с нами более двух трёх недель, а потом опять исчезал месяца на три. В семь лет меня отправили в специальную школу для мальчиков. И с этого момента у меня началась совсем другая жизнь. Школа, как и мой дом также находился как бы изолированно от внешнего мира, стоял один в большом парке, который был всегда закрыт для посторонних. В школе было одиннадцать классов, в каждом классе не более двадцати учеников, только мальчики. Выходных не было, но были два раза в год каникулы, на которых разрешалось съездить домой и только тогда повидаться с родителями. Вставали ровно в пять утра, в шесть завтрак, в семь начинались занятия, до пяти вечера. Каждый урок длился полтора часа, потом двадцать или тридцать минут самоподготовки к следующему уроку. В шесть ужин и в девять вечера отбой. У каждого мальчика была своя отдельная комната. Занятия велись очень специфично, преподаватель только объяснял новый материал, а вот освоение пройдённого материала предлагалось ученику самостоятельно. Дело в том, что один учебный день в месяц был днём так называемых зачётов. В это день каждый ученик школы обязан был сдать зачёт по пройдённым темам, но не преподавателям, а ученикам старших классов. Этот день всегда был крайне напряжённым. Сдача зачётов проходила в два этапа, сначала до обеда защищались ученики основной школы, то есть третий класс принимал зачёты у учеников первого, четвёртый у второго и так далее до одиннадцатого. А вот десятый класс сдавал зачёты уже преподавателям. Дело в том, что по итогам зачётов по всему периоду обучения либо ты заканчивал основную школу после девятого класса, либо ты оставался ещё на два года, для так называемого расширенного обучения, и решение о дальнейшей твоей Судьбе принимали, как ни странно, не преподаватели, а ученики одиннадцатого класса. Во всяком случае так нам тогда казалось. Сами зачёты, как правило проходили просто, даже в дружественной форме. Надо было просто изложить пройдённый материал, показать, что ты его знаешь и понимаешь, при этом если что-то не понимаешь, то проверяющие тебе помогали разобраться в трудных местах. Вообще практическое освоение учебного материала полностью возлагалось на самих учеников и главным образом на старшеклассников. Это они, а не преподаватели в течении всего времени обучения, а не просто по пройдённым темам, обязаны были подготовить практическое освоение без исключения всех учеников в школе. Потому обучение проходило по большому счёту круглые сутки. За очень короткое время каждый новый ученик вдруг замечал, что ему достаточно трёх, четырёх, максимум пяти часов чтобы выспаться, отдохнуть, потому что надо было заниматься. Заниматься постоянно, а потому взаимоотношения между всеми учениками в школе были скорее дружественно-деловые, все помогали друг другу. Но эта помощь была крайне необходима, так как в день зачётов пытка, в прямом смысле этого слова, для всех учеников основной школы наступала после обеда. Все ученики собирались в своих классах и к ним для особой проверки приходили проверяющие из одиннадцатого класса. Они приходили как правило по двое, редко по одному, и в особых случаях трое. Мы их боялись, очень, они казались нам бездушными биороботами, обладающими какой-то невообразимой властью и сверх силой, которая всегда проявляла себя только как неумолимое насилие над нами, и от которого ни спрятаться, ни убежать было невозможно. Мы всегда каждый раз изо дня в день, из года в год ждали этого момента только со страхом, и больше никак. По сути всё наше время в школе сводилось к подготовке и ожиданию этого самого зачётного дня, и того момента, когда проводится так называемая особая проверка знаний. Почему мы не проявляли там больше никаких чувств? Да потому что они попросту были нам не знакомы, только страх перед неизбежным насилием.
– Почему, в чём это выражалось?
– Они нас не били, не мучили, вообще вели себя очень корректно и тихо, они всегда были крайне внимательны. Вот эта самая внимательность больше всего пугала. Сейчас я конечно понимаю, что тогда происходило, и почему мы всё всегда неправильно понимаем и истолковываем. В этом Природа Человека, а они её ломали. Именно ломали, а не просили нас измениться или хотя бы попробовать что-то сделать с собой или над собой. Они входили, всегда точны, аккуратны, подтянуты, класс вставал, всегда один и тот же приём: помолчать какое-то время, потом тихо поздороваться и вежливо пригласить всех выбрать место и сесть туда кому где удобнее. Выждать некоторое время, глядя в журнал занятий. Один всегда ходил вдоль доски, никогда не садился даже на короткое время на стул, а второй, либо стоял у задней стены, либо садился за последний стол. И вот, выждав некоторую паузу, как бы задумавшись над неким вопросом, тот кто был у доски наконец излагал свои сомнения по поводу того, что класс правильно понимает одно определение или решение задачи по выбранной им теме из того материала, который ученики, по его убеждению, уже достаточно изучили, все сдали свои зачёты, то есть материал усвоен. Всё, с этого момента ловушка открыта и ждёт свою жертву. Отвечать строго надо было стоя, каждый как бы в этот момент оставался один на один с экзаменатором. Все проверки знаний сводились в общем-то к одному: докажи здесь и сейчас, что решение или определение верно.
– И более ничего?
– Да, более ничего, просто необходимо доказать, что решение верно, и всё. Всё!? Но как это сделать? Как!? Люди годами, десятилетиями, столетиями бьются над решениями, как нам сегодня кажется простых задач, или определений, отражающими неизбежность изначальных законов Природы на уровне их познания всем человечеством, а не горстки избранных особо одарённых интеллектуалов. Но Человека можно поставить в такие условия, что он по сути вынужден буден не просто решать эти задачи, которые даже в кошмарном сне не привидятся, а решит их ради своего спасения, только ради того, чтобы выжить, и найдёт ответ, докажет их правомочность, а потом примет окончательное решение о своём будущем единственное и правильное. Вот тогда я понял: именно в этом и заключён основной закон Природы, который мы так хотим постичь и к которому так стремимся, как к вечному спасителю. Конечно никакие выученные нами правила или знания, или всё что угодно не помогали. Надо было думать, и думать самостоятельно, не стандартно, быстро, почти на грани фола. Психологическое давление на весь класс было колоссальным, это можно сравнить с ураганом или смерчем, когда Человеку даётся несколько секунд чтобы принять решение. Мне было несоизмеримо легче всех, даже просто потому что я их ни то чтобы не боялся, но во всяком случае более других был готов сопротивляться, готов был биться с ними, с нашими мучителями за какие-то тогда мне не понятные другие принципы.
