Прежде их тоже одолевал страх. Ярви не мог припомнить и дня, когда бы он не боялся. Но тогда это был тягучий страх перед морозом, голодом и усталостью. Сейчас их пришпоривал жестокий наездник. Страх перед острой сталью, острыми клыками банийских псов, и самым острым из всех – мстительным гневом бывшей хозяйки.

Они тащились, сбивая ноги, пока не стало так темно, что Ярви перестал различать поднесенную к лицу ладонь. Отче Месяц и все его звезды потонули во мгле, и беглецы молча забились в расселину среди камней. Ярви провалился в зыбкое подобие сна, чтобы, как показалось, через пару минут его встряхнули и подняли. С первым лучом рассвета, в синяках и ссадинах, он опять устремился вперед, окутанный обрывками ночных кошмаров.

Двигаться дальше – вот о чем думали все. Мир умалился до голой каменистой полосы между их сапогами и преследователями, и это пространство неуклонно сжималось. Какое-то время замыкающий Ральф волок за собой на веревках пару овечьих шкур – старый браконьерский трюк, призванный сбить со следа собак. Собаки оказались умней. Скоро каждый из беглецов покрылся синяками, порезами, каждый обдирал кожу после сотни падений, ну а Ярви, с его одной здоровой рукой, приходилось труднее других. Однако всякий раз, когда он спотыкался и падал, рядом вырастал Анкран, протягивал сильную руку и помогал ему встать. Помогал двигаться дальше.

– Спасибо, – сказал Ярви, потеряв счет падениям.

– Тебе еще выпадет случай со мной расплатиться, – ответил Анкран. – В Торлбю, если не раньше.

С минуту они шаркали в неловком молчании, затем Ярви произнес:

– Прости меня.

– За то, что свалился?

– За то, что я сделал на «Южном Ветре». За то, что сказал Шадикширрам… – Его передернуло при воспоминании о том, как бутылка с вином грохнула о голову Анкрана. Как его лицо хрустнуло под сапогом капитана.

Анкран исказился в гримасе, ощупывая языком дыру на месте передних зубов.

– Больше всего на этом корабле я ненавидел не то, что сотворили со мной, а то, что заставляли творить меня. Нет. Не так. То, что я сам натворил. – Он остановился, придержал Ярви и сказал, глядя ему в глаза: – А ведь прежде я считал себя добрым человеком.

Ярви потрепал его за плечо.

– Прежде я считал тебя большой сволочью. Теперь у меня появились некоторые сомнения.

– Поплачете о своих скрытых достоинствах, когда будем спасены! – окрикнула Сумаэль. Ее черный силуэт на камне указывал в серую мглу. – Сейчас пора сворачивать к югу. Если мы вперед них попадем к реке, придется искать брод. Из камней и пара плот не построить.

– А мы попадем к реке до того, как подохнем от жажды? – вопросил Ральф. Слизнув с бутылки последние капли, он с надеждой заглянул в горлышко, словно там могло еще что-то остаться.

– Тьфу, жажда, – насмешливо грохнул Ничто. – Как бы копье баньи не воткнулось в спину, вот чего бойся.

Они съезжали вниз по бесконечным, усыпанным щебнем откосам; вприскочку петляли между огромных, как дома, валунов; спускались с черных, оплавленных скал – волнистых, будто застывшие водопады. Они пересекали долины, где прикосновение к земле обжигало до боли, удушливый туман шипел из раззявленных, точно дьяволовы пасти, расщелин, а в разноцветных, маслянистых лужах бурлил кипяток. Цепляясь израненными пальцами, они взбирались на кручи, где камни из-под ног срывались в пропасть. И наконец, Ярви, хватаясь никчемной рукой за трещинки в скале, в подзорную трубу Сумаэль оглядел с высоты весь край и увидел…

Черные точки, по-прежнему двигающиеся за ними, и сейчас чуточку ближе, чем раньше.

– Они двужильные, что ли? – спросил Джойд, утирая пот с лица. – Неужто не остановятся никогда?

Ничто улыбнулся.

– Остановятся, когда им придет конец.

– Или нам, – добавил Ярви.

До того, как увидеть реку, они услышали ее шум. Шелестящий ропот сквозь чащу леса придал последний прилив сил сбитым ногам Ярви и вновь заронил в его измученное сердце доселе сгинувшую надежду. Ропот перерос в рычание, а затем в рев, когда они, грязные от пыли, пота и пепла, вывалились из-за деревьев. Ральф бросился на прибрежную гальку и принялся по-собачьи лакать воду. Прочие беглецы отстали от него ненадолго.

Утолив жгучую жажду после целого дня карабканья по каменистым уступам, Ярви сел и поглядел на тот берег, поросший деревьями: точно такими, как здесь, и вместе с тем – совершенно иными.

– Ванстерланд, – пролепетал он не своим голосом. – Слава богам!

– Восславишь их, когда переберемся, – обронил Ральф с белым ободком вокруг рта посреди чумазой рожи. – Водица эта, сдается моряку, нас не жалует.

Так показалось и Ярви. Недолгое облегчение сменилось паникой, когда он оценил ширину Рангхельда, обрывистый дальний берег в двух примерно полетах стрелы и разлив талых вод от дыхания жаркой страны за плечами. Узоры белой пены на черном полотне поверхности рисовали стремительные течения и отбойные водовороты, намекали на таящиеся под водой камни, убийственные, как предательский нож.

– Удастся ли нам соорудить плот, годный для переправы? – пробормотал он.

– Мой отец был непревзойденным среди корабелов Первого Града, – проговорила Сумаэль, разглядывая чащу. – Он с одного взгляда мог определить лучшее для киля дерево.

– Ну, на носовую фигуру мы время тратить, вероятно, не будем, – сказал Ярви.

– Давай взамен тебя к форштевню приладим, – сказал Анкран.

– Шесть бревен покороче – сам плот. И длинное – расколоть пополам на поперечину. – Сумаэль подскочила к ближайшей пихте и провела по коре ладонью. – Одно есть. Джойд, придерживай, я рубить буду.

– А я в дозор – высматривать хозяйку с ее дружками. – Ральф стряхнул с плеча лук и двинулся назад по их следам. – Насколько мы опередили их, как думаешь?

– Если нам повезло, а не как обычно, то часа на два. – Сумаэль извлекла тесак. – Ярви, доставай веревку, а потом поищи какие-нибудь широкие палки, чтобы грести. Ничто, мы начнем валить деревья, а ты стесывай сучья.

Ничто только крепче обнял свой меч.

– Это не пила. Когда придет Шадикширрам, мне понадобится не затупленный клинок.

– Будем надеяться, к тому времени мы уплывем, – сказал Ярви. В животе заплескалась перепитая вода, когда он наклонился, чтобы переворошить тюки.

Анкран протянул руку:

– Если не будешь сам, тогда давай сюда меч.

Быстрее, чем это было возможно, безукоризненно гладкое острие оцарапало заросшее щетиной Анкраново горло.

– Только попробуй взять, и я вручу его тебе острым концом вперед, кладовщик, – проурчал Ничто.

– Время не ждет, – сквозь зубы зашипела Сумаэль, короткими, быстрыми ударами высекая щепки с основания избранного ствола. – Бери меч или откусывай их своей задницей, только руби чертовы ветки. Несколько длинных оставь, чтоб нам было за что держаться.

Вскоре правая рука Ярви покрылась грязью и ссадинами от перетаскивания лесовины, а левую, которой он поддевал бревна, усеяли занозы. Меч Ничто облепила живица, а лохматые патлы Джойда обсыпала труха. Сумаэль натерла до крови ладонь об тесак, но по-прежнему рубила, рубила и рубила без остановки.

Они вкалывали, истекая потом, как проклятые. Неизвестно, когда забрешут псы баньи, но ясно одно – долго ждать не придется, и пока что беглецы перебрехивались между собой.

Джойд, рыча от натуги, подымал и укладывал стволы, на его бычьей шее вздувались вены, и проворно, как швея строчит кайму, Сумаэль опутывала их бечевой, а Ничто выбирал слабину. Ярви же стоял и смотрел и вздрагивал при каждом шорохе, не в первый и не в последний раз в жизни горячо желая обладать обеими полноценными руками.

Учитывая орудия, которые были у них при себе, и время, которого у них не было, плот вышел достойным творением. Учитывая захлестывающую стремнину, которой им предстояло пройти, он получился ужасен. Срубленные нетесаные бревна кое-как прихвачны шерстяным, уже разлохмаченным вервием. Лопата из лосиной кости была призвана служить одним веслом, щит Джойда – другим, а найденная Ярви коряга, по форме немного схожая с ковшиком, третьим.