– Не знаете, где сейчас мама, уже солнце село, она должна быть дома.

С печалью в глазах Акефамию сообщили, что его мать умерла год назад. На момент, когда он покинул Кибил, его матери было сорок два года. Липинцы не живут более сорока трёх лет, его родители не были исключением. А то, что в таком позднем возрасте они завели ребёнка – следствие вызвано фанатичной службой отца. Он был так любим жителями Логем-Ирсума, потому что оставался там даже после войны. Только к моменту, когда стоять на посту было невозможно из-за возраста, он вернулся в Кибил, завёл ребёнка и воспитывал из него того, кем был сам.

Объяснив всю тяжесть ситуации, радость покинула Акефамия. Перевозчики, подойдя к дому и увидев, как радостный Акефамий начал захлёбываться слезами, сразу всё поняли. Их решением было остаться возле въезда в город и не тревожить Акефамия до восхода солнца.

Картина, которую увидел Кавелий, расставила все точки над i. Акефамий и в правду остался в сознании маленьким и впечатлительным ребёнком. Никто не знал, что с ним станет в Лагриме.

– Когда по приказу, будучи леторием, ему придётся убивать… – произнёс Кавелий.

– Весь его мир рухнет, а он станет бессознательным монстром, о которых говорили на юге… – дополнил второй перевозчик.

– Ты знаешь о келинирах? – удивлённо спросил Кавелий. – Я думал о них известно только жителям юга.

– Нас в детстве пугали сказками про них, что они приходят по ночам, оставляя кости, помечая свой будущий дом. Когда мы с братьями вели себя плохо, у двери в дом мы находили кость. Родители говорили, что если мы будем послушными, то Липир прогонит келиниров. Только спустя годы я понял, что это были кости фокилл, которых подкладывал отец, – рассказал перевозчик, явно скучая по детству.

– Стой, ты же липинец, вам нельзя есть мясо, – недоумевал Кавелий.

– А ты с юга, но не поклоняешься алпи, я же ничего тебе не говорю, – отшутился перевозчик. – И вообще, не тебе меня упрекать.

– Вот поэтому я с тобой и дружу, Аринфий, – произнёс Кавелий с облегчением, – ты всегда можешь перевести все в комедию.

– И только ты вечно злой и недовольный, переводящий все в трагедию, – повторно отшутился Аринфий. – Вообще для дружбы не нужны причины, ты же понимаешь? – спросил он Кавелия.

– Знаю, всё я знаю, вот только, что делать с этим дурачком? – задумчиво произнёс Кавелий.

– Ты не о нем сейчас думай, уже глубокая ночь, а мы с тобой под навесом, ведём милые беседы.

– Ты прав, – это должно решаться утром.

– Не утром, а с рассветом, – поправил его Аринфий. – До рассвета, – произнёс он, зевая, и закрыл глаза.

***

Ночи в Липирии были настолько тихими, что можно было услышать биение собственного сердца. Бескрайние степи, простирающиеся по всей заселённой территории Липрии, были обыденным видом. Только каменистый север и песчаный, не заселённый юг вызывали эмоции у жителей городов и малых селений, но большим наслаждением были леса Логем-Ирсума, плавно переходящие, к югу, в холмы. Именно в тех лесах и обитали дикие фокиллы, которых было проще приручить, чем охотится за столь проворными животными. Конечно, на востоке, также были леса, но их поглотила божья кровь, которая вынудила древних липинцев покинуть свой дом.

Кто-то утверждал, что божья кровь – это кровь убитой дочери Липира, а кто-то считал, что это живой организм. Но все знали, что божья кровь несёт только смерть. В истории были периоды, когда путешественники приносили её с собой, обрекая на смерть многих жителей королевства. Чтобы избежать распространения, тела сжигали, а после закапывали в землю. Так как божья кровь заражала не только живые организмы, но и покрывала жидкими бляшками дома и деревья, попав в почву, она имела возможность распространяться дальше. Те, кто выживал после неё, походили своим поведением на сказочных келиниров. Они лишались возможности говорить, думать, и были агрессивны ко всему. Оставались исключения, когда переболевшие жители прибывали в здравом уме, но становились затворниками, изолируя себя от всех.

После последней пандемии родился Демон Крови Кипелин. Такое прозвище было дано ему из-за внешности и поступков. Уши имели два листовидных отростка, верхний был длинный, как у всех остальных липинцев, только они не врастали в затылок. Кончики были заострены, а нижний был в разы короче, не доходил до края нижней челюсти. На голове его росли волосы, а глаза имели багровый оттенок.

Он был в силах сотворить огонь из ничего, укреплять одежду на столько, что ни один меч летория не мог ему навредить. Родился он до развала республики и жив по сей день.

Многие винят его в том, что республика была уничтожена. Он сжёг предпоследнего руководителя, Леттелира, который славился своей религиозной фанатичностью. Он был близок объявить повторную охоту на лиардинцев и Кипелина. А перед великой войной он прогнал всех из Лагрима, кроме себе подобных линирцев и леториев, во главе с люрром, Клавдиром. До этого заставил всех в лабеле построить и обеспечить для его нужд академию. Он убеждал всех в том, что она необходима всей республике, а не только ему.

По сей день он живёт и работает в своей академии, вместе с остальными линирцами, обучая их рунологии.

Справедливо будет заметить, что после отстройки линирской академии, письму и чтению обучались многие прибывшие в Лагрим, не смотря на их происхождение и род деятельности. Продолжительность жизни увеличилась, а смерти от ран и травм сократились. Но все достижения академии не могут оправдать Кипелина.

***

С рассветом Акефамий проснулся в своём доме, не имея возможности вспомнить, как он оказался внутри. Обойдя весь дом, он так и не нашёл свою мать. Приняв случившееся и собрав важные ему вещи, Акефамий покинул дом в поисках перевозчиков. Те уже ждали его у выхода из Кибила.

– Ну что, отправляемся? – холодно спросил его Кавелий.

– Отправляемся, – ответил ему без былого задора, Акефамий.

Молча, они продолжали своё движение в сторону Лагрима. Перевозчики также сверяли маршрут с картой, изредка переговариваясь на счёт припасов и времени. Акефамий же шёл в шаг с ними, не отставая и не обгоняя.

По нему было видно, что потеря родителя была для него неожиданностью. Скорее всего он даже и не предполагал, что такое могло случиться. Пусть и очевидная вещь, но молодой и мечтательный ум не задумывается о подобных вещах, пока они не застанут его в более сознательном возрасте.

Нельзя было сказать, что группа расслабилась, когда пыл Акефамия поубавился, но понимание ситуации не давало им возможности радоваться отсутствию его энергичности.

Самой неприятной ситуацией стало осознание, что следующая остановка будет около огромного кладбища. Всё складывалось так, будто Акефамия подготавливают к ещё более тяжёлым ситуациям, которые будут ждать его на службе леторием. Кавелий, перебирая эти мысли в голове, начал переживать.

– Не может же быть, что начнётся новая война…, – повторял он себе под нос.

На службе летория самым ужасным и сложным может быть лишь война. Их будни – это соблюдение порядка на улицах, проверка телег на въезде в город и перевозка заключённых в Киллингер.

Кавелий метался от идеи ускориться и проехать кладбище, но не знал, как мотивировать лиардинцев, к идее замедлится и не доезжать до кладбища, но в таком случае они могут не успеть в Лагрим. Взвешивая все за и против, просчитывая путь и еду, закат настал их у начала кладбища.

– Липир, за что…, – произнёс Кавелий с опаской, – неужели нас и в правду ждёт что-то ужасное…

– Что? – спросил с изумлением Аринфий, – как давно ты обращаешься к Липиру, ты же с юга, разве для вас он что-то значит?

– Замолчи, мне не нравится то, как всё складывается.

– Впервые ночуешь возле мертвецов?

– А ты что, каждую ночь с ними проводишь?

– Если бы от меня так же разило, как от тебя, после перевозок…

– Не в этом дело, – сказал Кавелий сквозь зубы, отведя Аринфия от всех. – Ночь у кладбища будет слишком тяжело для Акефамия.