Заглянул украдкой в один такой. Билетная касса. Обчищена вся до голых стен: сперва мародер потрудился, потом – собиратель. Чего ты тут хотел найти? Без какой-либо надежды сунул голову в небольшой магазин, увязая в темноте, на входе споткнулся о разбросанные пластиковые паллеты. Прощупал мысом дверной проем – растяжек вроде нет.

– Заглянем. Мало ли чего… – промолвил Дин.

Внутри – разгром. Гудели сквозняки, зеленел заметенный снежный порошок на пустых полках. На поколоченных прилавках хоть шаром покати, в перевернутых холодильниках – то же самое. Грабительские руки не пропустили ничего, обобрали все. Черные времена… Подсобка не заперта, раскрыта нараспашку – заходи кому не лень. Сунулся туда, разочаровался – опрокинутые шкафчики, разворошенные коробки, ящики… Обыскал все – и здесь по нулям. Со злости расшвырял ногами всю эту помойку – обнажился скелет в лохмотьях. Дин, пораженный, отшатнулся, и задом, задом – к выходу, говоря:

– Черт меня сюда завел… – шагнул, под пяткой глуховато звякнуло стекло, куда-то откатилось. Повернулся, весь облепленный по́том, поглядел – бутылка целехонькая, непустая. Заинтересовался, но брать сразу не спешил: по-гусиному вытянул шею, близоруко покосился на вход, чуток выждал – тихо. Уже потом нетерпеливо поднял находку, обтер о штанину – на дне что-то мутнело, взболтнул – взвились хлопья, как в снежном шаре, плавно осели. Откупорил, понюхал, обжигая ноздри от заточенного злого джина, прослезился – водка, огненная вода. На губах нечаянно родилась улыбка, неуместная, невеселая, не звали ее совсем: – Будет теперь, чем Саида помянуть, да и остальных…

Соседним сооружением оказался универсам. Дин пробрался в него тихомолком, воровато. Очень старался не шуметь, не попасться в ловушку, усердно шарил ногами пол – мрак же кругом! – и все равно налетел на тележку, с грохотом уложился куда-то под транспортерную ленту, ударился виском, обложил мир отборным матом.

– Хоть не зубами, и на том спасибо… – потрогал ушиб, ойкнул – кровоточило, мок вязаный подшлемник. Охая, встал: перед глазами – круги, пьяно вело куда-то вкривь. Добавил, шатаясь: – Фонарик бы, а то весь, на хрен, так побьюсь…

На свой страх и риск углубился в помещение. Пристально слушал тишь – не разбудил ли кого? не ввалился ли в чье-нибудь лежбище? Нет, спокойно вроде. Повезло… Прошелся заваленными рядами, исследовал стеллажи, какие сумел, – безрезультатно. Кругом ничего, все смели, опустошили. И не разобраться уже: из жадности или по великой нужде. Усмотрел вроде какой-то проход, наметился туда с ожиданием скорых находок, окрыленный, – а там глухой завал, как будто оползень сошел: клином обвалилась крыша, ощетинилась разъеденной арматурой, заостренным бетоном. И снова неудача. Назад, что ли, поворачивать?..

Душу Дина словно выкупали в студеной воде, в поролоновое сердце насовали иголок. В своем теле резко стало тесно, душно, паршиво: такой поход – и все зазря. На себя-то плевать – ворону-то как без него? Пропадет. Это только человек без руки-ноги обойтись может, смирится, а птица…

– Не могу уйти с голыми руками! Права не имею!.. Слово ему дал, обещал!.. – зашумел Дин, в припадке тупой злобы, отчаянья исступленно замолотил по стене кулаками, разбил в кровь. Посыпался ледяной прах, крошки. С улицы, наверное, подумалось бы: кто-то кувалдой долбит твердь. Бил, пока не выпустил пар, не выплеснул ярость. Закончил нутряным стоном, рыком: – Обещал… Тварь…

И сполз, изможденный, пустой, на кирпичи, обломки, снег, поджал колени. Дышал оборванно, неспокойно, диковато метался похолодевшими чернявыми глазами, словно в необъяснимом ужасе, долго молчал. Что-то думалось ему вразумительное, соображалось, но светлые мысли, еще толком не родившись, облеплялись вязким сумраком, тяжелели, тучнели – и камнем в провалище. И каждая так.

– Я не знаю, куда дальше идти… Это тупик, – наконец сыпнул он, отбросил мешающийся капюшон, сорвал горнолыжную маску, подшлемник, вытер им лицо, скомкал озлобленно, убрал за пазуху. Какое-то время не двигался, мерно гоняя носом воздух, следом всмотрелся вправо, заметил чего-то – и подскочил козлом, молодцевато. Вгляделся – не разобрать, конечно, отсюда: и далеко, и темно. Подумал: «А вдруг шанс?» – и далее: – Сейчас и узнаем…

Рванул через темень. Падал, поднимался, валился вновь… Добежал-таки с горем пополам. Павильончик. Стекла осыпаны, поломаны, перегнуты перегородки – когда-то впихивались толпой, по головам. Чем торговали – отныне известно одному богу. Всунулся туда, расчистил подошвой снег, точно рыбак на озере перед зимней ловлей, – прошуршало чего-то, тренькнуло, раскололось. Ну как тут без света? В ход пошли припасенные спички. Зажег одну – родился недолгий огонек, серно зачадил, побежал к пальцам. Всюду – битые склянки, ампулы, пузырьки, всевозможные выдавленные таблеточные блистеры. Вот тебе, Дин, и аптека твоя: столько всего покоится, а брать-то по-хорошему и нечего. Золото дураков.

– Что-то же точно есть. Должно же быть-то… – искал, зряшно разгребал ножом накопившийся мусор, поднимая грохот, жег понапрасну спички. Никаких результатов. Медленно, но верно сякло терпение, трескалась вера, морила усталь. В ушах нарастал клич умирающего ворона. Все зычнее, все больнее. Душа скатывалась в ком от безысходности, от собственной бесполезности, никчемности. И здесь же: – Обязательно, обязательно что-то да найдется…

Стал разворачиваться – за что-то зацепился рюкзаком. Освободился не сразу, с гулким металлическим лязгом. Обернулся – боги милосердные! – аптечка: мятая, изувеченная, исцарапанная, но не открытая. Пережила налет. Очевидно, у кого-то не получилось вскрыть, так решили брать силой. И тоже не вышло, ушли ни с чем, а может, и не дали – прикончили тут же.

«Если уж и до сих пор не открыли, то у меня тем более не получится… – с сомнением прикидывал Дин, – но попробовать все равно надо».

На свету оценил замок – никакой: раскурочен весь, расшатан. Здесь ни ключ, ни отмычка не помощники. Навскидку просунул костяной нож рядышком, в щель. Поднял легонечко. Поддалось, слабо, послушно щелкнуло. Получилось?..

У Дина от изумления, кажется, остановилось сердце, отвисла челюсть. Потратил следующую спичку, другую, не доверяя глазам. А там, в аптечке, – изобилие: и бинты, и жгут, и вата, и давным-давно просроченные антисептики с мазями… От щенячьей радости даже пустил слезу, размяк, облегченно засмеялся. С плеч как будто свалилась глыба. Остроклюв будет жить! Он спасется!

– Слава Богу! Спасибо! Боже, спасибо, что не оставил меня! – ликовал Дин, плакал, целовал, обнимал и гладил совсем как живого металлический ящик, так и не покорившийся никому. Будто его одного ждал все эти годы, берег себя. – Как же повезло…

Уже спохватился набивать утробу рюкзаку, даже стащил одну лямку – по стене впереди враздробь запрыгали дергающиеся белые кружки от фонариков, позади – стремительные шаги. Как и он пришли за удачным уловом. Где-то на середине прервались. Грохотнула невиноватая телега, обрушился стеллаж, еще два, хрупнули раздавленные осколки, клацнула жесть… Закувыркались недолгие отзвуки. Тишину расшевелили, растормошили. Вновь суетливая ходьба, вблизи совсем. Вот и люди. Доволен? Давай, беги скорее к ним.

Дина под ребра ужалил холодок: заметят, проглядят, а может, повернут обратно? Сглотнул, по-звериному, приподняв голову, вслушался – и жестоко разуверился: подходили к нему. Бессловесно, уверенно, точно пираньи на кровь. Двое всего. Друг от дружки держались на короткой дистанции – чтобы, если чего, застать врасплох, ошеломить появлением. Явно сработанная тактика – не бандитская, не их профиль. Кто же тогда? Собиратели? Стервятники? Простые выжившие?

«Все… – обожгло мозг, – попался…»

Покрутил чугунной головой: слева путей отхода нет – сплошная стена, справа – лестница на второй этаж. Так себе альтернатива, конечно, но иного не выдумать. Да и до той еще как-то надо доковылять.

– Рвать когти надо, пока не поздно… – выдавил Дин, огульно сгреб содержимое аптечки в рюкзак, запыхаясь, порывисто застегнул, закинул за спину. – Еще успею уйти…