– Какого мальчишку и что значит под монастырь, ты толком можешь объяснить?

– Во время прошлой поездки, когда у меня никого дома не было, сосед мой, молодой парень, Петька залез ко мне в квартиру и вытащил магнитофон сына, чтобы организовать во дворе танцы для молодёжи. Не знал, что я скоро вернусь. А я, когда приехала и обнаружила пропажу, в милицию сразу побежала и написала заявление.

– Ну и что?

– Ну как что? Забрали его…

– А как он к тебе в квартиру-то проник, – не поняла подруга, – ты ему ключи, что ли, оставила?

– Через форточку, я ведь на первом этаже живу, – пояснила Копейкина.

– Ну и правильно, что забрали! А то, что же получается, если на первом этаже живёшь, так к тебе каждый кому не лень залезть может! Он что же, уголовник?

– Да какой там уголовник! Он красть-то и не думал ничего, а только для танцев магнитофон взял. Потом вернуть хотел! Я этого мальчика знаю с самого детства. Он практически сирота. С тёткой пьющей, без родителей живёт. Работает на маслозаводе.

– Странная ты, Элька, всех тебе на свете жалко, даже грабителей!

– Да нет, Светка, никакой он не грабитель! Я его с самого детства знаю. Сирота он!

– Откуда ты знаешь, что не грабитель? Чужая душа – потёмки! Тем более из неблагополучной семьи. Ну, и что теперь будет?

– Я хотела забрать заявление своё, а мне говорят, что теперь это не моё дело!

– Как это – не твоё? У тебя же украли? – удивилась подруга.

– А вот так! Теперь, говорят, хоть бери назад заявление, хоть не бери, не имеет значения – факт кражи установлен! Так закон, значит, требует.

– Ну, а ты-то при чём?

– Ну как это – при чём? Как ты не понимаешь, Светка?! Получается, что я из-за какого-то паршивого магнитофона всю жизнь парню испортила! Ведь в тюрьму его посадить могут! А оттуда нормальными не выходят!

– Ой, да ладно, Элька, может всё ещё обойдётся? Чего ты разошлась-то? Разберутся там в милиции, раз, как ты говоришь, Петька этот красть магнитофон не хотел, а только взял на время! Что там, одни дураки работают, что ли?!

– Эх, хорошо бы, чтоб разобрались! – тяжело вздохнула Копейкина. – Вот только тягостно мне на душе, неспокойно.

***

– Ну, что же, дело понятное. Украл – должен сидеть в тюрьме! Возбуждай уголовное дело по статье «Кража с незаконным проникновением», – откинулся на стуле довольный начальник.

Майор блаженно зажмурился, подставив потное лицо под освежающую воздушную струю, которую натужно гонял стоящий перед ним на столе маленький металлический вентилятор с резиновыми лопастями. При определённом угле поворота лопасти попадали в какой-то созданный ими же вихревой поток и смешно хлопали, будто свиные уши, сходство с которыми у красной резины было поразительным!

В кабинете начальника милиции сидели двое: Брякин и капитан Клыков, который только что закончил доклад материалов дела по хищению магнитофона.

– Парень впервые допустил проступок. Нигде прежде не светился, приводов не имел. К тому же хорошо характеризуется по работе. Ему в армию через полгода идти, а там все глупости отцы-командиры враз повышибают! Может, ограничимся на первый раз внушением?

– Ты чего, Клыков, преступников жалеешь? – не открывая глаз, укорил Брякин.

– Мальчишка он ещё совсем! Сглупил, что ж мы его сразу за решётку? К тому же он сирота, с тёткой живёт: родители на фронте погибли.

– Ты не забыл, кем работаешь? – глаза начальника открылись, а его лицо, дотоле имевшее благостное выражение, приобрело теперь недовольный, злой вид. – Может, тебе в адвокаты податься?

– Ну и паскуда же ты, Брякин, – отчётливо произнёс капитан.

– Что?! Да я тебя за Можай загоню! – подскочил на стуле майор. Щёки его побелели от злости, а глаза налились кровью.

– Не докажешь, скотина! Нас только двое в кабинете, – бросил в ненавистное лицо Клыков. – С такой тварью, как ты… – не договорил капитан, грозно поднимаясь со стула. – Да и вообще, поосторожнее с обещаниями. У нас на фронте тот, кто обещал много, долго не жил!

Клыков пришёл работать в милицию после хрущёвского сокращения армии, а проще говоря, безжалостного уничтожения вооружённых сил, покрывших себя неувядаемой славой побед на полях сражений!

Бывший фронтовик и армейский разведчик, он был человеком отчаянным. Имел два ранения и в несколько раз больше боевых наград.

Брякин же всю войну охранял зеков в одном из сибирских лагерей и пороха не нюхал.

Тыловых крыс не любили нигде, но именно они кучно повылезали после военного лихолетья повсеместно, как поганки после дождливой осени, заняв ключевые, руководящие должности во всех сферах гражданской хозяйственной деятельности, в армии и милиции, в условиях острой нехватки мужского населения, выбитого на фронте.

Покидая кабинет начальника, Клыков так маханул входной дверью, что вентилятор съехал в правую сторону и застопорился, продолжая натужно трещать.

– Ну, мы ещё сочтёмся! – зло прошипел майор в спину своему бывшему другу и коллеге.

***

В этот раз Эля вернулась из поездки ровно через полмесяца. Ещё на вокзале, когда поезд, медленно пыхтя и притормаживая перед станцией, втягивался в крытый перрон, женщина решила идти прямо в милицию, чтобы узнать судьбу непутёвого парня. Сил находиться в тягостном неведении больше не было.

Все пятнадцать дней, пока её не было дома, сердце болело и ныло от дурного предчувствия, и Копейкина, как ни пыталась прогнать от себя невесёлые мысли, ничего не могла с ними поделать: они продолжали мучить её, возвращаясь вновь и вновь.

Дождавшись своей очереди в коридоре, наполненном людьми и папиросным дымом, долетавшим сюда с лестничной клетки, она нерешительно постучалась в дверь старшего оперуполномоченного Клыкова.

– Войдите! – послышался за дверью знакомый голос.

В кабинете от сизого никотинного чада можно было вешать топор. За столом, заваленным бумагами, сидел сам капитан. А напротив него на потрёпанном стуле, из дырявого сиденья которого виднелась похожая на вату розоватая обивка, какой-то незнакомый милицейский лейтенант. По-видимому, один из его коллег.

– А, это вы! – хмуро протянул капитан и немедленно отвёл глаза в сторону.

У Копейкиной больно ёкнуло сердце. Ей показалось, что поведение офицера не предвещает ей ничего хорошего.

– Я хотела узнать… судьбу своего дела, – пролепетала глухим, незнакомым голосом Эвелина.

– Вон ваш магнитофон, – кивнул в сторону стоявшего на полу у платяного шкафа аппарата Клыков, перебивая женщину. – Можете забрать!

Офицер никак не хотел смотреть в глаза Эвелины, делая вид, что очень занят своими делами.

Копейкина невидящим взором, машинально взглянула в ту сторону, где, по утверждению милиционера, стоял её магнитофон:

– А как же Петя, ну, парень тот, что украл… то есть взял…

– В колонию его отправили, для несовершеннолетних преступников, – проговорил капитан нехотя, – идите домой. Что вам до него? – И Клыков как-то устало и даже неожиданно грустно взглянул на женщину.

– В колонию… какую колонию? – выдохнула проводница, теряя силы.

– Это мне не известно. Такие сведения имеются лишь в Управлении исполнения наказания. Но их сообщают только родственникам осуждённого.

Эвелина потеряла дар речи. Ей показалось, что её сердце больше не бьётся. В глазах потемнело.

– Дайте воды! – сдавленно прохрипела она, почти просвистела, и стала опускаться на пол, теряя сознание.

***

Домой Копейкину довезли на милицейском воронке. Всю дорогу женщина молчала и смотрела прямо перед собой, уставившись в одну точку.

Когда машина остановилась у знакомого подъезда, сержант-водитель открыл перед нею дверь, но, видя, что женщина находится будто во сне и не реагирует на его действия, сам отнёс магнитофон в квартиру и поставил его на пол в коридоре.