— Вялая попытка пошутить.

— Иди ты, — улыбнулся Олег, чувствуя, что ему уже легче. — Короче, до того, как меня перевели, где-то год назад, я признался одному чуваку, что я… Эм-м-м, типа по мальчикам. Не как в чувствах, он был воспитателем. Слишком старый для меня, знаешь. Мы хорошо дружили до этого, больше, чем обычно ребенок с воспитателем. В целом, он нормально это воспринял, но сказал никому не говорить. А я потом случайно сказал. Мы были у психолога, и он… Он был такой добрый, сказал, что это конфиденциально. А я переживал из-за этого, и поговорить было не с кем. Антон, хоть и нормально к этому отнёсся, говорить со мной не хотел. В общем, я проболтался. Он рассказал об этом нашей типа главной воспиталке, она рассказала ещё кому-то и ещё, и пошли слухи. А потом раз: и меня вызывают к психологу, уже нашему, не из поликлиники. Он меня спрашивает: скажи, ты общался с кем-то мужского пола, кто был старше тебя? Я говорю, что общался. Тупой вопрос. Он спросил с кем, я сказал, что с Антоном. И он начал про наши отношения выпытывать, типа как и что.

— Фу, — сказал Серёжа.

— Я тогда не понял, к чему он это вообще. А потом он сказал, что мальчики без родителей склонны к какому-то там поведению, и что на меня легко повлиять, и короче через пару дней Антона уволили, а вся группа почему-то знала, что я вот такой вот. Это так странно. У него девушка была. А я, ну как бы… Даже и не дружил с ним слишком близко. Просто я вообще мало с кем дружил. У меня от него книга кулинарная осталась, но я её там забыл. И ещё рубашка. Я сказал, что крутая, и он такой — хочешь? И у меня появилась рубашка. Нам обычно стремную одежду покупали, а эта была крутая. Он и с другими детьми общался, просто я всё время один был. На меня с того момента все начали смотреть косо, били иногда, но я драться научился. И ещё заставили к психологу два раза в неделю ходить, чтобы он рассказывал мне, как плохо быть мной.

— Это просто ужас, — выдохнул Серёжа. — У меня такого не было.

— А ты тоже.?

— Олеж, я тебя поцеловал, — мягко улыбнулся Серёжа. — Я вообще думал, что по мне видно.

— Как это может быть видно?

— Не знаю. Как-нибудь. У нас в Доме всем как-то всё равно. Я слышал, Соловей с кем-то из Мышей по ночам в коридоре встречается. Бегают по лесу вместе.

— По лесу?

— Забудь. Просто свиданка.

Олег повернул голову на бок и снова посмотрел на Серёжу. Тот улыбнулся.

— Я выговорился, — сообщил Олег. — Спасибо.

— Не за что. Мне нравится тебя слушать.

Серёжа потянулся к нему и ткнул в слезинку, уже последнюю, после чего слизнул её с пальца.

— Ты их жрёшь что ли? — хмыкнул Олег.

— Просто попробовал. Солёная.

Олег со смешанными чувствами посмотрел на его улыбку и вздохнул:

— Ладно, пройдет время, и я буду от этого тащиться, даже не сомневаюсь.

— Вот и отлично.

Серёжа облизался, и Олег закатил глаза.

— Только я не знаю, что нам теперь делать. Типа… Я первый раз кому-то признался. Это ещё и взаимно. Как жить дальше?

— Главное, не волнуйся. Мы оба неглупые, по-своему храбрые и любим друг друга. Разберемся на месте

Серёжа пододвинулся ближе и положил подбородок к нему на матрас, так что теперь они почти касались носами. Так близко. Так близко!

— Ты мне нравишься, — сказал он. — Теперь мы будем спать в обнимку.

— Мы и так спали в обнимку. Ты перекатывался ко мне во сне. Это очень нервировало.

— Правда? Мне жаль. Просто я люблю обниматься. Кстати!

Он резко вскочил на ноги, и Олег даже расстроился.

— У меня для тебя есть подарок. Я подумал, что в больнице безумно скучно, поэтому собрал тебе кое-что.

Он снял со спинки стула целлофановый пакет, который принёс с собой, и зашуршал в нём, доставая содержимое.

— Это тебе мандарины. Я попросил у Чумнят, их вожак извиняется, что дети наябиднячали.

Он положил на стул порванную сетку, из которой кто-то уже стаскал половину.

— Это твой плеер и наушники. Всё заряжено. Тут вот ещё пакет, его Бонд собрал, всякое бельё-щётки-полотенца. А это от меня.

Он выудил на свет маленький томик и сунул под подушку.

— Это Маяковский. Мне кажется, тебе понравится, когда почитаешь. И вот ещё «Дориан Грей», там про любовь между мужчинами есть.

— Ты мне давал почитать книгу, про любовь между мужчинами, и не сказал?

— Я хотел намекнуть, — надулся Серёжа. — Но ты отказался читать. Я не был к такому готов.

— Ты предлагал читать мне вслух про любовь? Серёжа, — Олег потёр виски, — Ну ты, конечно…

— Это романтично.

— Да я бы на месте сгорел.

— Я бы тебя потушил.

— Что?

Серёжа рассмеялся.

— Ничего. Ты чудесный, когда смущаешься. Просто чудесный.

Он покачался туда-сюда, раскинув руки. Как будто танцевал. А потом сказал:

— Я не хочу, чтобы этот день заканчивался. Хочу говорить с тобой всю ночь и спать в обнимку.

— Со мной пока нельзя в обнимку, — сказал Олег. Он представил, как можно будет обнять Серёжу в ответ, зарыться носом в волосы, коснуться лба губами, и всё это не боясь каждого движения, как раньше, и ему стало одновременно плохо и хорошо.

— Тогда хочу тебя опять поцеловать. Можно?

— Давай, — тихо ответил Олег.

Серёжа мигом оказался рядом, навис и поцеловал его в лоб, а потом в кончик носа и в щёку, пока Олег жмурился, чтобы рыжие волосы не попадали в глаза.

— В губы можно?

— Что, прям здесь?

— Понял. Обойдусь.

Серёжа чмокнул его последний раз — в подбородок — и сел рядом, облокотившись затылком на матрас. Олег сидел смущённый, но, кажется, довольный.

Бонд приехал с опозданием, наверное, в час. Сестра ругалась на него за дверью ещё десять минут. Когда она открыла дверь, пациент и его гость играли в города, и Серёжа явно лидировал. До этого он уже побил в игре «музыканты» и «названия книг», каждый раз целуя Олега в руку в качестве утешительного приза.

Серёжа подошёл к двери, всем своим видом показывая, что уходить его заставляют обстоятельства. А когда они с Бондом выходили, быстро обернулся на Олега и послал ему воздушный поцелуйчик.

«Дурак» — прошипел Олег, отводя глаза.

Серёжа мягко засмеялся.

========== Что было потом ==========

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Владимир Маяковский — Лиличка!

Через два дня Олега перевезли в Могильник, где он должен был провести ещё месяц, прежде чем попасть на волю. Серёжа проводил у его кровати чуть ли не всё время, рассказывал про искусство, события в Доме и неожиданно запавшие ему в сердце уроки информатики. Он много целовался. В макушку, в щёки, в руки — куда попало, а себя целовать почти не давал. Он говорил, что так Олег растратит всю любовь, и будет лечиться гораздо дольше.

Когда его не было, Олег пробовал читать Маяковского, и внезапно обнаружил, что Серёжа был прав. Он говорил, что они — Владимир Маяковский и Олег — чем-то похожи. Олег не считал себя ни сильным, ни производящим впечатление, ни, тем более, выдающимся каким-нибудь талантом, но чувства… Стихи били прямо в точку, как чувства вынутые из его души прямо на бумагу, минуя ту часть, где сам Олег их путал и коряво формулировал.

Потом его выписали, и всё как будто началось сначала. Лёжа на кровати, ему не приходилось брать инициативу в свои руки, но теперь, вынужденный выражать всё, что думает, Олег слегка зажался.

Начали с малого: с осторожных касаний, с ласковых слов и спущенных взглядов исподлобья. Ходили по коридорам, держась мизинчиками, садились за стол чуть ближе обычного, иногда менялись одеждой. Из двух кроватей, которые после окончания войны снова стали отдельными, они выбрали Серёжину. Первые дни Олег спал, положив голову Серёже на грудь и обняв, как плюшевую игрушку. «Так боишься, что я уйду?» — шутил Серёжа, аккуратно гладя его по волосам. Олег улыбался.

«Я иногда просыпаюсь, и вздрагиваю. Думаю, может мне это снится. Что мы с тобой вместе»