— Вон там, видишь? На перекладине кровати красная бандана.

— Вижу, — сказал Олег. — Это же Комиссара. Она там и раньше висела.

— Боевой трофей, — кивнул Серёжа. — Он страшно гордится этой банданой. На неё как-то Сверчок газировку пролил, так Комиссар его заставил стирать, и ещё ругался, что всё выцветет теперь, и что его подвиг вообще не ценят. Обиделся.

Олег легко мог представить, как Комиссар ругается. Он это делал постоянно. Но вот обиженного вожака вообразить было трудно.

— Алые были здесь главными. Кем-то вроде богов. Они решили, что мы слишком маленькие, чтобы самостоятельно делать вообще всё, и контролировали нас во всем. Собирали вещи в «фонд общего пользования». Говорили, что рисовать, как и о чем писать на стенах, какие книги хорошие, а какие плохие. И мы послушно с ними соглашались. Тех, кто не соглашался, били.

Голос Серёжи ненадолго дрогнул.

— Да и вообще за всякую ерунду могли побить. Мы считали, это нормально. А потом подросли и поняли. Только страх все равно остался: они ведь большие, нам с ними не справиться. И тогда Комиссар собрал банду своих ребят. Они назвались Фараонами — местной полицией, которая должна была нас, мирных граждан, защищать. Вот, защитили.

— Они же ужасно себя ведут, — возразил Олег. — Какая из них полиция? Они еду у мелких отбирают. Подножки ставят. Да они просто уроды сами по себе, ты же сам знаешь!

Сережа вздохнул.

— Не спорю. Тогда они были лучше. Комиссар даже организовал помощь новым стаям со всякими бытовыми мелочами. Но… Вот так всё стало. Фараонов стали уважать больше остальных, и это их испортило.

— Ни за что не поверю, что Комиссар мог кому-то помогать, — пробормотал Олег.

— Ты новенький, конечно ты видишь его только таким. Как и Чумные. Поэтому между ними война. Как когда-то была между Алыми и Фараонами.

— Да дело не в этом. Он же… — Олег махнул рукой, подбирая слова, — Не может человек так измениться. Люди не бывают такими разными.

Сережа хмыкнул.

— Думаешь?

— Да сто процентов!

— И я тоже?

Олег подавился набранным воздухом и замолчал. Сережа смотрел на него с грустной усмешкой, ожидая ответа.

— Ну… Ты не хулиган. Не обижаешь никого — неуверенно сказал Олег. — А Птица…

— Птица не появляется просто так, — перебил Сережа. — Только в моменты слабости. Или когда я сам этого хочу. Хочу, но боюсь. У меня есть моральные принципы, а у Птицы нет.

Олег замолчал, переваривая информацию.

— То есть тогда, в коридоре.?

— Я был расстроен. Конечно, я не хотел, чтобы так вышло, но ты меня обидел, а Птица не любит, когда я обижен.

— Ты… М-мог это предотвратить? — уточнил Олег, чувствуя, как в груди холодеет.

— Я не знаю. В тот момент я об этом не думал. А когда захотел — было уже поздно.

— Блять.

Олег непроизвольно сжал кулаки. Губы дрожали. Серёжа опустил глаза, но ничего больше не сказал, не пытался оправдаться или ещё раз извиниться.

— И почему ты решил сказать это сейчас? — тихо спросил Олег, впиваясь ногтями в ладонь.

— Надо же когда-нибудь. Плюс, не хочу, чтобы ты считал меня идеальным, а всех Фараонов — злом во плоти. Я тоже один из них, если ты помнишь.

— Ты не похож на Фараонов.

— Ещё как похож.

— Нет! — воскликнул Олег. — Зачем ты это говоришь? Я тебя не понимаю! Ты то милый и спокойный, стихи, вон, читать боишься, а иногда говоришь какую-то хуйню! Блять, ты…

— Думаешь, сейчас я бы прочитал стихотворение лучше?

— Да пошёл ты! — Олег вскочил на ноги. — Приди в себя сначала, а потом поговорим.

— Это тоже я. Я не только хорошим бываю.

— Сейчас ты ебанутый.

— Клык, мир не делится на чёрное и белое, — с вымораживающим спокойствием протянул Серёжа и развел руками.

— Заткнись.

— Если кто сейчас и ведёт себя неадекватно, то это ты, Клык.

— Олег! Меня зовут Олег. Если уж ты с Птицей заодно, называй меня по имени. Или ссышь?

— Я не говорил, что я с ним заодно, — раздражённо ответил Сережа, повышая голос. — Ты меня слушал вообще?

Он тоже встал, чтоб не смотреть на него снизу вверх, и Олег сразу вспомнил жёлтые глаза и толпу. Как они стояли друг напротив друга, а потом сцепились как собаки.

— Я говорю, что я не чертов ангел, который только рисуночки рисует и про искусство говорит. Я не одобряю действия Птицы, но я думаю о них, понимаешь? Они приходят мне в голову.

— Замолчи.

— А что? Не нравится, когда я злой? Когда меня бесит, как Чумные бьются впустую? Олег, они как щенки на поводке, бросаются на больших собак, но стоит отпустить поводок — что будет? Ничего! Это не война, это детская симуляция. Веселая игра с мордобоем и атмосферой как у взрослых.

— Тебе-то какое дело?!

— А я здесь живу, вот какое! Я не хочу сидеть в ожидании, когда кого-нибудь — тебя, например — побьют просто так, чтобы показать, как у нас всё серьёзно.

— Ты прям за меня печешься так, да? Ты мне кто, мама?

— Даже не знаю, считал, что я твой друг.

— Друзья так себя не ведут.

— Друзья правду принимают, а ты упёрся, как баран!

— Как я блять ещё должен реагировать? Ты мне объясни! Расскажи, что я должен чувствовать, ты же такой умный! Ты же лучше знаешь, что я про тебя думаю, кем я тебя вижу и кем вижу Комиссара! Расскажи, а то я что-то запутался сам!

— Замолчи! — вскрикнул Серёжа.

— Да что ты говоришь, замолчать?! Теперь мне замолчать? А может, это тебе не нравится слушать правду, какой ты ебанутый, а? «Упёрся как баран» — а с чего ты взял, что ты прав вообще? Что я должен сказать? Что мне норм с тем, что ты злой? Так вот нихуя мне с этим не норм! Я пытаюсь как-то это переварить, сложить тебя из этих твоих… Сука… Как пазл блядский сложить. Тебя же хрен поймёшь!

— Н-не кричи на меня, — сказал Серёжа, уже тише.

— Я не кричу! — крикнул Олег. — Просто нахуя ты мне это говоришь, а? Что ты плохой, а они все хорошие. Ты хочешь, чтоб я от тебя отвалил? Так скажи прямо! «Олег, заебал, не лезь ко мне больше».

— Если хочешь, можешь… Уйти.

— Чё? — переспросил Олег, не услышавший его голоса после своей громкой тирады.

— Я говорю, — повторил Серёжа, — Я тебя не держу. Я п-понимаю, что не очень приятно со мной. Я… Не держу тебя, понимаешь?

— Ты чё, плачешь? — искренне удивился Олег, наконец присмотревшись к нему.

— Т-ты кричал на меня.

— Так ты же… первый начал, — Олег от растерянности понизил тон.

— Я тихо говорил. А ты завёлся.

— Я не завёлся. Да ты же… Сам. Ну. Это.

Сережа шмыгнул носом. Олег дернулся, чтоб до него дотронуться, но смущенно остановился.

— Я просто… ничего не понимаю. Столько всего происходит… Я не хотел кричать. Просто ты говорил реально неприятные вещи и… Я правда не привык видеть тебя таким. Злым, как ты сказал. Вот.

Он отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на плачущего Серёжу, и только тогда заметил, что вся стая кидает на них любопытные взгляды. Олег нахмурился.

— Слушай, а… — начал вдруг Сережа, и Олег перевёл на него взгляд. Тот сразу замолчал.

— Что? — тихо спросил Олег.

— Да так…

— Точно ничего?

Олег понял, что прозвучало грубо, и поправился чуть менее резким голосом:

— Давай лучше сейчас всё обсудим. Я не буду на тебя кричать. Обещаю.

Сережа покивал и спросил тихо, тоже обратив внимание на то, что их слушают.

— Т-тебе нормально со мной? Пожалуйста, скажи честно. Не надо врать.

— Ну… Честно? Иногда с тобой очень непросто. Но… Да. Мне нормально. Я стараюсь привыкнуть.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем стараться. Нафига я тебе. Нафига я, ну… — голос дрогнул, — вообще кому-то?

— Ты хороший, — выдохнул Олег.

Сережа категорически замотал головой.

— Тебе кажется.

— Нет, не кажется. Да и что за вопросы глупые? Конечно, ты кому-нибудь нужен. Или будешь нужен.

— А тебе? Сейчас.

— Сейчас? — Олег прикусил щеку изнутри. Чёрт. Надо отвечать.

— Ты не знаешь. Ты задумался, — вздохнул Сережа. — Ты не хочешь мне врать.