Птица вскрикнул и поднялся на ноги. Не успел Клык одуматься, как ему в лицо прилетел ответный кулак.

— Сука! — крикнул он, хватая Птицу за руку, после чего резко потянул на себя. Птица легко вырвался.

Пока Клык пытался вернуть себе контроль над происходящим после неожиданного удара, Птица прыгнул на него и повалил на пол. Клык чудом успел сгруппироваться: ударился лишь копчиком. Всё вокруг завертелось, как карусель. Кажется, кто-то задел его ногой — случайно или намеренно. Резко обожгло голову: Птица схватил и чуть не выдрал клок волос. От всего этого агрессия росла, набухала как огромный снежный ком, доходя до крика и бездумных рывков: ударить уже хоть куда-нибудь!

Клык замахнулся наугад. Попал. Послышалось злобное шипение и ощутимый толчок в плечо. Маленькая радостная искра посреди гнева.

Кто-то попытался ввязаться в их драку: Клыку несколько раз прилетело в бок. Но, быстро сообразив, он дёрнулся и перекатился, подставив под удары Птицу. Тот громко охнул, прогнувшись в спине, но бьющий быстро одумался. Не давая противнику прийти в себя, Клык сгрёб его в кучу, пытаясь произвести захват, как его однажды учили. Но то ли Птица забрыкался, то ли память подвела Клыка, только захват не удался. Ловко вывернувшись, Птица ударил его в бок и сел сверху, прижав к полу тощими бедрами.

В нём точно было больше силы, чем в обычном Спичке. По ощущениям, даже больше, чем в принципе могло уместиться в таком худом теле.

— Когда ты пытаешься сопротивляться, драться даже интересней, — проговорил Птица ему на ухо, чтоб было слышно на фоне криков других дерущихся. У Клыка пошли мурашки.

— Я тебе доверял, — сквозь зубы сказал Клык и дёрнулся, но Птица его удержал и ответил радостно:

— Я знаю! Тяжело меня бить, верно?

— В жопу иди.

Клык предпринял ещё попытку и смог сбросить с себя Птицу. Оба вскочили на ноги и застыли друг напротив друга, готовые к атаке.

— Ударишь меня? В лицо, как Комиссара, — прищурился Птица. — Давай, Олег, я жду.

— Ударю.

— Ну? Давай!

Клык приготовился бить, но Птица вдруг прекратил улыбаться и захлопал глазами. Ненатурально, будто пародируя сам себя. Олег замер. Птица посмотрел на это несколько секунд и расхохотался.

— Сложно? А я вот тебе с удовольствием врежу!

Олег перехватил его руку у своего лица, они снова схватились друг за друга, пытаясь забороть.

— Трус, — прошептал Птица ядовито, — Ты трус. Жалко голубые глазки? Волосы тоже выдрать боишься? Какой же ты…

Клык со злости влепил ему пощечину, но Птице было как будто все равно.

— Это всё? Какой же ты жалкий, Олег. Ударь меня нормально!

Клык удачно увернулся от подсечки.

— Ударь! Иначе они все узнают, какой ты трус. Со всей силы, давай! Прямо в лицо!

Клык прижал его к стене спиной, но Птица оттолкнулся, налетел на него, и чуть не повалил снова на пол. Клык дёрнулся всем телом и отбросил его от себя.

— Я знаю, чего ты боишься, веришь, нет? Я знаю.

— Заткнись, — крикнул Клык, восстанавливая дыхание.

— Ты боишься, что все узнают. Узнают про тебя, верно, Олег? Я могу им сказать.

— Не надо! Замолчи!

— Заставь меня.

Птица не пытался защититься от ударов, как будто правда хотел получить по лицу. Он лишь не давал себя обездвижить. Клык не знал, зачем ему это, но явно видел, что этим можно воспользоваться. Обманка? Может быть. Однако, чем больше они говорили, тем меньше Клык слушал мозг, и тем больше доверял желанию защитить себя.

— Ну всё, блять, — выдохнул он и замахнулся для удара, когда его руку кто-то поймал.

Клык обернулся, чтоб увидеть противника, но тут же испуганно замер. Перед ним стоял воспитатель Бонд и смотрел на них с Птицей грозными глазами.

Увлечённые дракой, они как-то не заметили, что на поле боя пришли воспитатели, и разнимали теперь особо ярых драчунов.

— Так-так. Новенький у нас бьёт слабых? — сказал ему Бонд. — Не прошло и недели.

— Он не слабый.

— Директору это говорить будешь.

Бонд всё же взглянул задумчиво на Птицу и решил:

— Ладно, пойдёте вдвоём. Он сам решит, кто виноват.

Клык хмуро уставился в пол.

Следующие десять минут Клык сидел в коридоре около директорского кабинета и в самом кабинете. Ему задавали вопросы, он молчал. Молчал и Птица до этого — через дверь было слышно, как директор на это ругается. Как оказалось, после общей драки самых раненых отправили в Могильник на обследование. Самых напуганных — развели по комнатам. А Клыка и Птицу объявили зачинщиками всего. Объяснили это тем, что они находились в самом центре и единственные не заметили прихода воспитателей, но Клык подозревал, что им просто надо было свалить на кого-нибудь вину.

С Птицей они не разговаривали. Когда его выводили из кабинета, Клык даже отвернулся.

Потом, после лекции директора на тему вреда насилия, его направили в изолятор. Как пояснил Бонд, это было страшное наказание, но Клык не видел ничего страшного в том, чтоб посидеть денёчек одному, особенно, когда ему было о чем подумать.

Комментарий к Часть 6: Птица

На данный момент для меня это была самая тяжёлая глава, и я до сих пор не уверена, что получилось хорошо😓

Надеюсь, вам понравилось

========== Часть 7: В изоляторе ==========

«Ну так пой мне ещё!

Что я могу изменить, направляемый собственной тенью?

Давным-давно предупрежденный о том,

что, начиная обратный отсчёт,

Любой имеющий в доме ружьё приравнивается к Курту Кобейну,

Любой умеющий читать между строк обречён иметь в доме ружьё»

Сплин — Пой мне ещё

Кошмары ему не снились никогда, только хорошее. Сны светлые-светлые, как облака. Пахнущие цветами, сладкими яблоками, рассветным туманом. В них ангелы спускались к отчаявшимся художникам, русалки пели и гладили волосы на солнечных берегах, люди смеялись и плели венки. Иногда снились сюжеты прочитанных книг: заговорщики готовились свергнуть несправедливую власть, бедные люди делились последним, возвращая надежду, а солдаты обязательно возвращались домой к матерям. Один раз перед ним ожила картина. Венера вдруг стеснительно засмеялась, ветер подхватил её медные локоны и закачал на солнце, раковина заблестела перламутром, стало слышно тихое пение купидонов и хлопанье их крыльев. В то утро он не выпускал альбом из рук, пытаясь запечатлеть увиденное на бумаге, но превзойти Боттичелли ему было не под силу.

Первый кошмар пришёл внезапно. Вторгся в его доверчиво распахнутое сознание, занял всё место, наполнил до краев и не отпускал до самого утра. Чёрные перья, огненный взгляд, скрип когтей… Он до последнего верил, что всё кончится хорошо. Как бы не так. Дому приглянулся яркий солнечный огонёк в его душе, но поддерживать его Дом не собирался. Гораздо интереснее испытать на прочность, сдавить, выбить землю из-под ног и воздух из лёгких, чтобы посмотреть, как долго пламя будет продолжать трепыхаться. На удивление, ребёнок оказался стойким.

Мадонны на рисунках приобретали сахарную кожу, алые губы в ведьминской усмешке, их волосы стремительно чернели, а белокрылые ангелы превращались в воронов. Взгляд оставался добрым. Это было немыслимо. Может быть, он просто не умел рисовать по-другому? Просыпался с затёкшими пальцами, сжимающими одеяло, размазывал слёзы и брал в руки карандаш. И снова: штрих, ещё штрих — улыбающиеся глаза. Так мать смотрит на собственного ребёнка, так скульптор смотрит на творение всей жизни, так верующий смотрит в небо. Демоны из кошмаров так не умеют. Может быть, это и подкупило Дом.

Когда ребёнка побили в первый раз, он забился в угол кровати с подушкой в руках, и сидел так почти час, не двигаясь. Его обидчики были наказаны. Вскоре один из них сломал руку, нелепо упав с лестницы, другой трижды влип в центр драки, третий — слёг с температурой на две недели. Никто не увидел в этом связи. Даже сам ребёнок. Глядя на хулигана, не бросающего попытки почесать под гипсом палочкой, он испытывал жалость и только думал, что, должно быть, так работает карма. То была не карма, а намеренная месть. Как и в большинстве ситуаций, которые в Доме принимали за карму.