Они занимают линию уже слишком долго, но Олег почти забывает про это, прислоняясь губами к нежной коже за ухом, поцелуями спускаясь ниже, пока Серёжа не контролируя себя прижимается к нему бёдрами и глотает стоны. Пробка дразнит, но её до дрожи мало, так хочется больше, больше! От Олега одурманивающе пахнет, он касается так уверенно, зная все его слабости, влажно проводит — Господи! — языком за ухом и вдоль челюсти. Даже через шепот слышно, как сильно Олег его хочет, от этого внутри будто скручивается тугая пружина.

— Скажи, что тебе так нужно.

Серёжа дёргается в сторону. Всё, на чем он держится это азарт и чистое упрямство. Но, кажется, их скоро начнёт не хватать.

— Пустим в дело тяжёлую оборону, — выдыхает Олег и отстраняется. На мгновение рация отключается, и Сережа, пользуясь моментом, громко, развратно стонет, давая себе волю.

У Олега по спине идут мурашки. Он закрывает глаза и качает головой.

— Ох, Серёжа…

— Ты долго держал кнопку, — выстанывает каждую букву Разумовский. — Слишком… Слишком долго. Боже, пожалуйста, я так тебя хочу…

— Можем прекратить прямо сейчас, если ты признаешь, что больше не можешь, — Олегу самому хочется убить себя за эти слова, но они вырываются раньше, чем он успевает подумать. Он и сам в какой-то мере испытывает волю: смотреть на такого Серёжу и почти его не касаться — пытка.

— У тебя последний шанс, — выдыхает Разумовский. — Только быстро. Ты же не хочешь, м-м-м… Ты же не хоч-чешь, чтобы я кончил без тебя? Боже, я… М-м-м…

— Сделать поменьше? — ехидно спрашивает Волков.

— Так ты продуешь, — выжимает улыбку Разумовкий.

Олег вдруг с серьезным лицом берёт в руки телефон и ставит все пять. По салону разносится громкий мат, Разумовский стонет, сжимая зубы, хныкая, чуть ли не всхлипывая.

Когда всё резко прекращается, Серёжа удивлённо поднимает брови, ещё долго пытаясь отдышаться.

— Ты чего?

— С тебя достаточно. Дальше справлюсь без неё.

— Вот это… — Сережа сглатывает набежавшую слюну, — уверенность.

Волков загадочно касается рукой своей «джентльменской» сумки.

— Посмотрим. Включаю?

Серёжа глубоко вздыхает и кивает. У самого глаза горят от азартного любопытства.

Когда лампочка вновь загорается, отбрасывая синие тени на их лица, Олег достаёт из сумки пистолет. Серёжа наблюдает за ним, затаив дыхание.

Олег направляет дуло на него. Разумовский понимает, что влип вместе со своими кинками.

Ствол прислоняется к самому горлу, холодя кожу тяжестью металла. Олег медленно ведёт им наверх и улыбается. Знает, что это запрещённая тактика, прекрасно знает. Серёжа ёжится и безуспешно старается настроить себя на страх, но тело упрямо считает ситуацию сексуальной.

— Знаешь, интересная вещь, — тихо произносит Волков. — Вот с такого положения, — он быстро передвигает пистолет на несколько сантиметров ниже, — можно застрелить человека насмерть, и никакая скорая не спасет. Одним. Движением. Руки.

«Господи-пожалуйста-прекрати-это-слишком» — стремительно проносится у Сережи в голове. Лучше уж любые игрушки. А на этот пистолет реакция такая…

В голове всплывает собственный язык, вылизываюший ствол, и как металл слегка кислит, а Олег снисходительно шепчет: «Умница», входя в него пальцами с другой стороны, растягивая долго и хорошо, как только он умеет. Серёжа безуспешно старается избавиться от яркого образа, но не выходит. Он закусывает губу почти до крови, но, почувствовав металлический привкус, понимает, что сделал только хуже.

Олег наблюдает за ним и указательным пальцем поглаживает спусковой механизм, как бы раздумывая.

— А с этой точки, — пистолет перемещается, — умрёшь медленнее, за несколько минут, если не захлебнешься кровью. Но когда тебя найдут, никто не сможет опознать лица. Интересно, правда? Щелчок — и тебя нет.

Серёжа вытягивает шею и медленно выдыхает, находясь на своём пределе. Олег с нежностью обводит дулом его подбородок и приставляет курок к новому месту. Серёжа, зажмурившись, думает о том, как похожим движением Волков тогда стёр белую каплю с его подбородка и, не долго думая, слизнул её сам.

— Отсюда, по слухам, стрелялся Кобейн, — говорит Олег в реальном времени. — У меня, правда, не ружье, но это даже лучше.

Мысленно Сережа начинает отсчитывать секунды. Это конец.

Десять.

Девять.

— Могу показать на тебе, куда попала пуля Джона Леннона или Александра второго. Как легко лишить человека жизни.

Восемь…

— И тебя это возбуждает, не так ли? Тебе это нравится.

Семь, шесть…

— Держать кого-то на волоске от смерти, или находиться там самому.

Пять…

Олег щелкает предохранителем и это становится последней каплей. Серёжа стонет прямо в приставленный к лицу микрофончик. Олег отбрасывает рацию и целует его. Из динамика раздается шуршащее: «Кто там балуется?»

— Я… Тебя… — Серёжа шепчет прямо в губы. — Ненавижу. Ты бы… Ещё… Сосать начал… Боже…

— Кто ж виноват, что ты такой наркоман, — быстро говорит Олег, отстраняясь. — Теперь можешь хоть кричать. Тут лес, никого нет.

Он отпирает наручники ключами, и Серёжа тут же обвивает его шею руками, наконец-то закидывает ноги. Языком он проводит влажную дорожку по солёной шее, целует им же оставленные старые засосы. Олег глухо стонет.

— А сам-то, — выдыхает Серёжа, услышав.

Одной рукой он хватает рацию и протягивает Олегу.

— Давай сюда.

— Я думал, ты боишься.

Разумовский фыркает.

— Я игрался с тобой, плевать я хотел на копов.

Он трётся членом о бедро и громко, несдержанно стонет прямо Олегу в ухо, получая в ответ укус в плечо.

— Ох, у нашего волка острые зубки? Давай ещё!

Они переплетаются, целуют друг друга и гладят, как умирающие от жажды бросаются на воду. Олег притягивает к себе его талию так, что они соприкасаются голыми животами, а затем руками спускается ниже, достает игрушку и проталкивает внутрь пальцы. Серёжа трётся о него и стонет, насаживаясь сам. Места мало. Становится неудобно

— Давай спиной, — просит Олег. Серёжа послушно выпутывается из его рук и разворачивается. Утыкается лбом в кожаный подголовник и неровно дышит. Олег прижимается к нему, легонько целует тыльную сторону шеи и спрашивает:

— Ты достаточно растянут?

Сережа мычит что-то неразборчиво-утвердительное и пошло выгибается. Олег гладит его по спине, пробегается касаниями по позвоночнику и наконец спускается руками на бедра.

Разумовский берет с сидения рацию и ехидно спрашивает:

— Развлечем бедных ночных дежурных?

— Тебе мало приключений на сегодня?

— Ну Олеж… — стонет Серёжа своим самым жалобным тоном.

Раскатывая презерватив, Волков вспоминает, как точно такое же «ну Олеж» привело их ночью к полицейскому участку, куда как раз приехало Московское начальство. На красивом, с иголочки крузаке. Мерзкий лысый тип и его «телохранитель» — Олег тогда мгновенно заржал с такой формулировки. Телохранителями Сережа называл тех, кто, на его взгляд, проводил ночи в постели с «объектами».

— Тебе тяжело отказать, — наконец отвечает Олег, и Сережа довольно зажимает кнопку.

Он входит сразу на всю длину, отчего Разумовский сперва вскрикивает, а потом мелко дрожит от удовольствия. Такой тактильный, такой податливый и жадный. Олег глухо стонет, зная, что его сейчас слышно в нескольких местах сразу в режиме прямого эфира. Серёжа выдыхает:

— Быстрее!

Олег толкается часто, тихо рычит и кусается, впиваясь ногтями в бёдра. Боже, на улице ночь, а им жарко, жарко! Разумовский стонет и извивается в его руках, горячий и родной, возбуждённый до одури, до тихого хныканья.

— Быстрее, быстрее, пожалуйста! — умоляет Сережа срывающимся голосом.

— Я сейчас верну на место пробку, — угрожает Олег.

Сережа жалобно выдыхает, а Олег как нарочно замедляется. Хочет измучить его в край, до дрожи в коленках, чтобы перед глазами всё поплыло. Серёжа такое любит, и матерно благодарит потом, лёжа почти без чувств и путаясь языком.