Олег вводит третий палец и не даёт разорвать поцелуй, не даёт простонать своё имя на всю машину. Серёжа сейчас на этой стадии: громкий, нетерпеливый, плевать он хотел на приличия. Ему нужно больше, ещё больше и быстрее, чтобы до звёзд перед глазами, а Олег не даёт. Руки дёргаются машинально — помочь себе, довести Олега до того же состояния, чтобы не смог себя сдерживать, но наручники не позволяют. Серёжа разочарованно скулит.

Олег выходит из него под протестующее мычание и достает резиновую пробку.

— Ты же любишь, когда опасность бьёт по нервам, да?

Сережа смотрит на него и неопределенно мотает головой, не успев сходу осознать суть вопроса. Такой пьяный, такой податливый.

Олег проталкивает игрушку внутрь, возвращая ощущение наполненности, достаёт откуда-то салфетки и протирает руки.

— Она… Будет вибрировать? — выдыхает Разумовский.

Олег ухмыляется так, что у него земля уходит из-под ног: такое выражение лица может сулить только что-то очень-очень… интересное. У него есть фантазия. Разумовский возбуждённо сглатывает.

Олег достает телефон и… Второй телефон, кажется. Серёжа присматривается получше, понимая, что это всего лишь рация. Всего лишь рация, на связи с конвоем полицейских, которые вынуждены работать ночью из-за него, которых они провели за нос и которые рвут на себе волосы от злости.

— Мне кажется, тебе есть, что им сказать.

Опьянённый гормонами мозг Сережи трезвеет мгновенно. Он расширяет глаза и чуть не задыхается, спрашивая:

— Ты шутишь? Они же… Нам же…

— Если ты скажешь, что тебе такое не нравится, то не будем так делать, — серьезно говорит Олег.

Серёжа замирает и молчит, тяжело дыша. Олег смотрит на него, ожидая ответа, и, кажется, посмеивается внутри. Чтобы Разумовский не пошел на риск ради собственного удовольствия? Такого не было никогда.

Серёжа вздыхает и сдаётся, опуская голову. Ничего больше Олегу не надо. Он достает телефон, включает блютуз и ставит пробку на самую слабую мощность, заставляя Разумовского повести плечами и прошептать под нос:

— Ну конечно, куда ж нам спешить?

Серёжа громкий. Серёжа не привык себя стесняться. Он любит шипеть сквозь зубы, и стонать, и умоляюще хныкать, и скулить от возбуждения, так что эта идея с рацией — все равно что пройтись над пропастью по острию ножа. Ему придётся очень постараться, чтобы быть тихим. Это как минимум тяжело, когда Олег смотрит так, откровенно наслаждаясь его беспомощностью. Когда нельзя зажать руками рот, прикусить пальцы, и остаётся только ровнее дышать, рассчитывая на собственную никудышную выдержку. О да, Олег, ты отлично всё спланировал.

Серёжа ёрзает на месте, пытаясь усесться так, чтобы вибрация ощущалась как можно меньше. Морщится, когда не получается, закусывает губу. Олег наблюдает за его метаниями как хищник за добычей и произносит:

— Ну, поехали.

Он зажимает кнопку записи и подносит трубку ближе к Серёже. Тот закрывает глаза, чтобы не видеть этого взгляда. Так дело не пойдет.

— Я иногда буду отпускать, чтобы не занимать линию, — говорит Олег, тут же разжимая пальцы. — Следи за лампочкой, пожалуйста.

— И за твоей блядской ухмылкой заодно, да? — от волнения Сережа переходит на мат.

— Как хочешь, — пожимает плечами Олег. — Если ты веришь, что так будет легче…

— Заткнись, — шипит Серёжа, не размыкая глаз.

Олег замолкает.

Лампочка загорается синим, освещая часть Серёжиного лица. Он честно держится, продолжая ёрзать. Кажется, от этого становится только хуже. В какой-то момент он сводит брови и сильно вдыхает носом, задев, наверное, чувствительное место.

Олегу хочется обхватить его руками и насадить сильнее, чтоб не смог сдержаться: начал ёрзать, умоляя поднять мощность, выстанывая его имя прямо в динамик. Он ведь такой тактильный, плавится от любого прикосновения, задыхается даже от самой слабой вибрации, пылает после поцелуев, так ласкается, будто давно изголодался по чужому теплу.

Лампочка погасает.

— Хорошо держишься, — смеётся Олег.

— А с чего ты решил, что я не выдержу?

Вместо ответа Олег увеличивает мощность, ставя на два из пяти. Серёжа ойкает и вытягивается стрункой, громко дыша.

— Тише, — хрипло шепчет Волков, утирая капельку пота с его шеи, — Ты всё сможешь. Я включаю.

Разумовский приподнимается на месте, и на первый раз такое жульничество ему прощается. Смотреть на него все равно приятно.

Олег вдруг хитро улыбается и тихо-тихо произносит:

— У меня в одной руке рация. А во второй управление твоим умопомрачительно прекрасным состоянием. Угадаешь, какую кнопку нажать?

Серёжа мотает головой.

— Тогда мне придется выбрать самому, — предупреждает Олег. — Думаешь, я тебя пожалею?

Разумовский недовольно рыкает, облизывает губы задумчиво и беззвучно произносит:

— Правая.

Олег держит кнопку рации примерно пять секунд, а после отпускает. Угадал. Серёжа остаётся в своём положении, с волнением ожидая, пока его выгнет от усилившейся вибрации.

Олег вдруг прижимается к нему и резко сажает на место, вызывая возмущенный вскрик и распахнутые глаза.

— Фак! Ты… Ол-лег, так нельзя! Ох-х м-м-м…

— Чш-ш-ш, спокойно, она выключена, — успокаивает его Олег. — А у тебя так ноги затекут.

Серёжа не находит слов и только раздражённо рычит. Волков целует его раскрасневшиеся щёки. От касаний тот тает, весь выгибается, пока наконец не выдерживает и тихонько стонет, сам того не желая. Когда Олег случайно задевает стояк, стон выходит куда громче. Серёжа тянется к Волкову губами, но тот отстраняется.

— Ещё раунд?

— Ты… маньяк.

— Ты тоже, — парирует Олег. — Так что? Боишься, что не сдержишься?

— Я-а-ах? — задетый за живое Разумовский вскидывает нос. — Включ-чай.

— Да ты уже сейчас сдержаться не можешь.

— Включай! — требует Серёжа азартно. — Спорим на… Мх-хм… На что… Нибудь.

Олег не собирается возражать и зажимает кнопку. Серёжа выгибается и тихонько дышит ртом. На этот раз он, наученный опытом, периодически щурится и поглядывает на лампочку. Дыхание совсем сбивается, кажется, что он сейчас задохнётся.

Проходит несколько мучительных секунд, в течение которых Сережа все чаще поглядывает на лампочку.

Видя, что он уже на пределе, Олег берет телефон в руку, подносит палец к экрану и выразительно смотрит на Разумовского, ожидая, пока тот снова соберётся подглядеть.

Серёжа ловит его темный, пожирающий взгляд и ошалело расширяет глаза. Олег выгибает бровь. Молчаливый диалог между ними продолжается несколько секунд, прежде чем Олег, всё так же бесстыже глядя в глаза, медленно поднимает бегунок до цифры четыре. Серёжа издает какой-то сдавленный писк и запрокидывает голову.

— Какой умница, — еле слышно шепчет Волков, издеваясь. — Хорошо стараешься.

Серёжа изгибается так, чтобы было лучше видно ладони. Одной рукой он показывает средний палец.

— Серый, ты напрашиваешься, — шепотом говорит Олег, держа палец над экраном. — Хочешь ещё?

Разумовский бессильно выдыхает через зубы. На Волкова находит странная жестокость, и он придвигается ближе. Серёжа отворачивается, но это не мешает прошептать:

— У тебя так красиво стоит, что мне хочется насадиться ртом.

Разумовский одними губами произносит какое-то проклятие. Олег усмехается.

— Я влажно проведу губами до самого основания. Хочу почувствовать, как головка упирается мне в горло. Как ты громко стонешь и просишь быстрее. Ещё и ещё. Такой влажный, твёрдый. Хочешь, я втяну щёки, чтобы обхватить его со всех сторон?

Волков нарочно облизывается. Разумовский начинает тихонько хныкать, устав держаться.

— Ты хочешь ещё, Серёж? Мы пока не все мощности попробовали.

Серёжа мотает головой. Олег наклоняется к его шее, обжигая дыханием.

— А чего же ты хочешь?

Оба понимают, что если он начнет отвечать, то сорвётся, и больше не сможет остановиться. Олег только этого и ждёт, подступает медленно, неотвратимо. Серёжа мечется по креслу, не может найти себе места. Волосы взмокли и растрепались, лицо залил алый цвет. Такой возбуждённый, раскрытый, почти молящий.