О нет, нет, нет! Глупо и как-то по-детски спасать перо, но я это сделала. Я спасла его. Схватила и убрала в карман.

Я буду писать.

Уходить отсюда я не торопилась, но нам нужно было двигаться дальше. Мне ничего не хотелось. Ни говорить, ни уходить. Только побыть немного в состоянии бесконечного покоя. В нежелании общаться я плелась самая последняя, оглядываясь на высокую траву в опавших листьях, дотрагиваясь до мокрой коры сосен и рассеивая собой облака.

Не в первый раз я чувствовала глубокую тишину внутри себя. Я уже переживала разные формы этой тишины: от картинок до монотонного течения мыслей. И после подобных переживаний тяжело выплывала обратно в реальность, боясь растерять увиденное или услышанное. Я удерживала необычное состояние особого рода безразличия и лёгкости до тех пор, пока не убеждалась, что оно усвоилось. Переживания требовали от меня маленького обета молчания и отстранённости.

– У тебя всё хорошо? – на меня оглянулась Ольга, вынуждая «выплыть» наружу.

Я выдавила что-то похожее на «да», боясь потерять даже маленький кусочек покоя. Ведь чем больше говоришь, тем больше теряешь внутренних сил. При нужном и важном друг для друга диалоге они, конечно, не теряются, а восполняются. Сейчас я в разговорах не нуждалась.

Я не понимала, почему все остальные хотели разговаривать. Неужели никто не испытал соприкосновения с местом захоронения Рериха?

Если говорить о местах силы, то я отношусь к ним скептически и ничего от них не жду. Смотрю, слушаю, соблюдаю правила поведения, если они есть. То, что произошло, произошло почти случайно. Заставило, попросило вести себя тише, и я так и сделала, спрятав маленькое перо в кармане ветровки.

Мы поднялись на соседний холм, туда, где в 1929 году семья Рерихов основала исследовательский центр «Урусвати». Президентом-основателем центра стала жена Николая Рериха Елена Ивановна. Институт основали с целью изучения племён и народов Азии, их истории, верований и культуры.

Рена, посещавшая исследовательский центр в предыдущую поездку, ушла к Гюляре, которая с утра отказалась от прогулки. Пообещав подождать нас в кафе, Рена моментально скрылась из виду. Она всегда быстро ходила. И уверенно.

– Здесь можно купить картины? – Фаина оглядела закрытую палатку, мимо которой мы прошли по засыпанному хвоей склону.

– Нет, здесь нет.

Азат продолжал вести нас в гору, а она с каждым шагом становилась круче. Скользкие бетонные плиты безупречно делали своё дело. Мои ноги разъезжались в разные стороны. Не критично, но достаточно для того, чтобы я испытывала напряжение в мышцах.

Татьяна долгое время следовала за мной, но не выдержала медленного шага и обогнала. Мотивации ускориться я не почувствовала, все и так на виду, переживать не о чем.

В исследовательском центре картины Николая Рериха чередовались с чёрно-белыми фотографиями его жены и сыновей. Сосны за окном, стянутые густой дымкой облаков, опять заинтересовали меня больше. Я смотрела через тюль, как по стеклу скатываются капли дождя, потом снова на сосны, и снова на капли дождя.

Каково жилось здесь этой семье? Что чувствовалось?

В одном из залов, посвящённых гималайскому народному искусству, работники центра вешали плакат на стену и напевали себе под нос песенку. Помимо фотографий и картин на стенах висели тибетские маски-хранители, которые использовались тибетскими буддистами как атрибут защиты от злых духов. У меня они вызвали что-то похожее на отвращение. Мало приятного, когда на тебя смотрит налитое красной краской лицо с глазами на выкате.

Об исследовательском центре трепетно заботились местные жители, что было видно невооруженным глазом. Время от времени обновлялась краска на стенах, перемещались работы, наполнялись новыми экспозициями просторные коридоры музея.

Спускаться обратно к дороге мне оказалось сложнее, чем подниматься в исследовательский центр. Тонкие подошвы кроссовок легко скользили по мокрому камню дорожки, и я призывала всю свою устойчивость, чтобы удержаться на неловких ногах.

Передо мной спускались Азат с Ольгой, обсуждая практику йоги и не испытывая сложностей со спуском. Азат иногда останавливался и показывал ей, как выполняется та или иная асана. Фаина с Татьяной давно ушли вперёд. На миг я пожалела о том, что не попросила у них помощи со спуском.

У меня была своя йога. Свой шаг. Своя атмосфера. И своё упрямство.

Я училась не требовать от себя слишком многого. И в жизни, и в йоге, и в асанах, которые обсуждали Азат с Ольгой. Я пыталась придать себе форму, которая, на мой взгляд, должна была вписать меня в мир лучше, чем я вписывалась без неё. Но упрямые попытки ни к чему не приводили. Осознав это, я попробовала быть осторожнее, беречь себя и грамотно распределять внутренние ресурсы. Но слышать одни и те же советы месяцами о бережном отношении к себе и даже соглашаться с ними мне всё равно не нравилось.

Желание быть такой же, как все, затмевало разум настолько, что я шла на крайности и нередко жертвовала здоровьем ради достижения цели. Я хитрила перед собой. До боли растягивалась на занятиях, чтобы почувствовать себя, почувствовать, что могу придавать себе форму, которую у кого-то увидела.

В попытках стать лучшей версией себя я уставала от самой себя.

Мне требовался отдых, и я сдавалась. Ослабляла хватку, много думала о смирении, но гордость не позволяла долго придаваться унынию… Я шла дальше. Новыми путями и с новыми силами.

Помню, когда я впервые расслабилась, мне стало страшно. Страшно от того, что я могла с собой сделать, если бы однажды, через общение с йогой не поняла, что не помешало бы лучше узнать свою форму, а не гнаться за чужой.

Мы спустились с холма на трассу, и мой шаг приобрёл уверенность. Я начерпала в обувь достаточно воды для того, чтобы это почувствовать. Печально, ведь высушить их с такой дождливой погодой представлялось не совсем возможным.

Вчера вечером стирку пережила одежда, в которой я ходила в Дели. Её влажность за полдня и целую ночь совершенно не изменилась. Ольга проявила изобретательность: вечером, уходя на ужин, мы развесили выстиранную одежду на стулья в комнате и включили вентилятор, встроенный в потолок, на полную мощность. Это помогло вещам высохнуть, но не намного.

С кроссовками вряд ли бы сработала подобная сушка. Даже если можно было бы подвязать их за шнурки на лопасти вентилятора. Я решила подумать обо всем этом позже.

Мы сделали остановку в кафе, где нас ждали Рена с Гюлярой, чтобы попить чай и обсудить дальнейшие действия. Чай с лимоном мне надоел, и я перешла на чёрный с молоком. Привкус специй в нём почти не ощущался, а это был главный критерий выбора.

Часы на телефоне показывали всего полвторого. Поскольку завтра рано утром мы уезжали из Наггара, Азат хотел успеть сводить нас в Мурлидхар10, тысячелетний храм XII века, посвящённый Кришне и его возлюбленной Радхе. Располагался он на несколько метров выше нашей гостиницы. Это был единственный храм Кришны во всей долине Куллу, и Азат называл его просто – Кришна-мандир11.

В первый день мы допускали мысль пойти туда, перед тем как я свалилась бессознательным сном, а мои спутницы записались на массаж. Множество раз мне предлагали посетить хоть одну процедуру, но я категорически отказалась. Ведь нам нужно много двигаться, ходить, взаимодействовать с новым. Вероятность превратиться после массажа, как мне рассказывали, в «другого человека», не привлекала. Не хотелось потерять над своим и так непослушным телом контроль.

Асфальт трассы сменился грунтовой дорогой, уходящей в глубину леса. Я старалась обходить пузырившуюся под ногами грязь, но ноги сползали в тёмные глубокие лужи. Дорога никого не смутила, из-за грязи и дождя трагедии не случилось. Наша группа двигалась вперёд в любых условиях.

Чавкая подошвами, я забралась на покатую обочину, где было чуть суше, но тут же спустилась обратно в грязь – мягкая земля не давала ставить ноги устойчиво. Зачерпнув кроссовкой холодную воду, я потеряла смысл жалеть обувь. В ещё одну лужу подошва соскользнула так резко, что я едва удержалась на ногах. На джинсы полетели брызги, оставляя за собой потёки.